Принцы Даэдра

Принцы Даэдра (англ. Daedric Princes или англ. Daedra Princes), или Лорды Даэдра (англ. Daedra Lords) — в серии компьютерных ролевых игр The Elder Scrolls (TES) — могущественные сверхъестественные существа, которых обычно причисляют к богам, старшие даэдра.

Именование «Лорды Даэдра» может приводить к путанице — лордами называют также некоторых более низших даэдра, например Дремора. Иногда, как и всех даэдра, Принцев называют демонами. В игровых источниках указано, что называть Принцев Даэдра «демонами» некорректно. О тонкостях употребления выражений Daedric Princes и Daedra Princes рассказывал в своем интервью Тед Петерсон (англ. Ted Peterson), дизайнер трех игр серии TES. Иногда Принцев Даэдра называют просто Даэдра (Даэдрот) — отличие от низших даэдра ясно из контекста.

Принцам Даэдра и даэдра вообще посвящены подробные разделы на крупнейших сайтах по вселенной «Древних Свитков»: «Имперской библиотеке», «Неофициальных страницах древних свитков» (UESP).

Принцы Даэдра как божества

Старших даэдра насчитывают обычно шестнадцать, иногда семнадцать. В игровой книге из TES3 «Морровинд» рассказывается, что даэдра появились из крови Падомая (злое начало). Они принадлежат к эт’Ада (Изначальные Духи, «второе поколение» сверхъестественных существ после Ану и Падомая), наряду с Аэдра. В отличие от эйдра, даэдра абсолютно бессмертны, их невозможно убить. В обзорной статье о вселенной TES в журнале «Мир фантастики» они причислены к демиургам, но таковыми они не являются, так как, по игровым источникам, не способны создавать — лишь изменять.

Каждый Принц владеет своей частью Обливиона — тем или иным Планом. В 2005 году один из разработчиков серии TES Майкл Киркбрайд (англ. Michael Kirkbride) опубликовал на сайте The Imperial Library «Имперский перечень лордов даэдра» (англ. Imperial Census of Daedra Lords) — краткую характеристику шестнадцати Принцев и их Планов. На этот текст ссылается третье издание «Карманного путеводителя по Империи» (брошюра от разработчиков, выдержанная в игровом стиле, входящая в подарочное издание игры Oblivion).

Некоторые дни календаря Тамриэля являются днями вызова Принцев Даэдра. Девять из них является праздниками в тех или иных областях Тамриэля.

В «Интервью Человека-Скелета с жителями Тамриэля» — выдержанном в игровом стиле тексте от разработчиков, впервые размещенном на сайте Hall of Adventurers, — указано, что Храм Трибунала отрицает божественную сущность Даэдра, превознося над ними богов Трибунала. Тем не менее, данмеры поклоняются некоторым Принцам как легально, так и нелегально.

В первом издании «Карманного путеводителя по Империи» (брошюра от разработчиков, выдержанная в игровом стиле, входящая в комплект с игрой Redguard) написаны шестнадцать допустимых проклятий по отношению к Принцам Даэдра:

Боэтии, Источнику Вдохновения.
Гирцину, владеющему Половиной Сознания Людей.
Малакату, кто говорит на всех Языках со стороны.
Мехруну Дагону, любовнику Слепящего Солнца.
Шеогорату, Утешителю людей.
Молаг Балу, чьё Дыхание самое отвратительное.
Намире, чьи деяния вечны.
Мефале, кто продевает в Иглу волосы жен.
Клавикусу Вайлу, кто всегда отвечает.
Ноктюрнал, чьи прикосновения подобны норке.
Периту, чьи основания — Падающая Скала.
Азуре, кто Оправа всех Отверстий.
Меридии, кто содержит Наполненность.
Хермеусу Море, кто подносит Бумагу к Свету.
Сангвину, кто вкушает очищенные Плоды.
Вермине, Прядильщице пышных Одежд.

Принцы Даэдра в играх серии

Принцы Даэдра играют важную роль в большинстве игр серии TES. Впервые Принцы Даэдра, как и вообще даэдра, появились во второй игре серии (Daggerfall). С тех пор шестнадцать Принцев имеют каждый свой день в календаре, в который их можно призвать (в Daggerfall это реализовано), свою сферу влияния, и с каждым связаны один или несколько могущественных артефактов.

В играх, не относящихся к основной серии, Принцы также сыграли важную роль. В игре Redguard главный герой сталкивается с Клавикусом Вайлом, а в Battlespire весь сюжет построен на борьбе с Мерунесом Дагоном.

В третьей игре основной серии (Morrowind) пантеон Принцев не изменяется, но непосредственно пообщаться игрок может только с семью Принцами: Азурой (она играет ключевую роль в основной сюжетной линии), Боэтией, Малакатом, Мехруном Дагоном, Мефалой, Молаг Балом и Шеогоратом (к ним можно обратиться у их алтарей). Вызов Принцев в определенный день больше не реализован в игре. В аддоне Bloodmoon задачей игрока является прохождение испытаний Гирцина.

Сюжет четвёртой игры серии (Oblivion) построен вокруг вторжения в Тамриэль Мехруна Дагона. В Oblivion также можно обратиться к остальным пятнадцати Принцам у их статуй. Сюжет аддона Shivering Isles построен на взаимодействии игрока с Шеогоратом, причем впервые в играх серии явно появляется семнадцатый Принц Даэдра — Джиггалаг, упоминания о котором есть в игровых книгах ещё второй игры серии.

В The Elder Scrolls V: Skyrim сюжет серии квестов Гильдии Воров построен вокруг Принцессы Даэдра Ноктюрнал. С остальными пятнадцатью Принцами связаны независимые квесты, в награду за которые игрок получает артефакт того или иного даэдра (в некоторых квестах есть возможность отказаться от артефакта, в некоторых выбрать один из двух). В сюжете аддона Dragonborn также присутствует даэдра Хермеус Мора, играющий в нём важную роль.

Азура

Азура (англ. Azura), чья сфера заря и закат, магия сумерек, также называют Лунной Тенью, Королевой Зари, Матерью Розы, Матерью-Душой, Принцессой Рассвета и Заката, и Королевой Ночного Неба. Днем Азуры считается двадцать первый день месяца Первоцвета (аналог марта), данмеры справляют в этот день праздник Хогитум, если нет грозы.

Её часть Обливиона также называется Лунная Тень (англ. Moonshadow). В игровой книге «Врата Обливиона» сказано, что в её Плане неимоверно красиво: он полон причудливыми растениями, водопадами, серебристыми городами, его воздух напоен благоуханием. Азура живёт в прекрасном розовом дворце и, если смертный попадет в её царство, она радушно примет его. В «Имперском перечне лордов даэдра» же её План назван «сумеречной страной теней и невысказанных мыслей». В этом перечне есть отсылка к ролевой игре Trial of Vivec, проходившей на официальном форуме среди разработчиков, но не включенной в TES-Lore: то, что План Азуры ко времени событий Oblivion недоступен для смертных (в Trial of Vivec Вивек поразил Азуру своим копьем Муатрой на суде перед другими богами и смертными).

Азуре прислуживают крылатые сумраки.

По игровым текстам из TES3 известно, что у неё напряжённые отношения с Шеогоратом. Упоминается, что и двемеры не любили и опасались эту даэдра, один из них был сражен её проклятием, доказав то, что она не всеведуща (либо, по данмерской версии легенды, просто усомнившись в этом). Сыном Азуры был назван Аландро Сул, сподвижник Неревара. Азура оказывает своеобразное покровительство данмеру, носящему то же имя, Сул, который является одним из главных героев романа «Адский город».

Поклонение Азуре

В Морровинде известна, как одна из Хороших Даэдра, Предтеча Сота Сила, часто её почитают создательницей расы данмеров, во всяком случае, их нынешний облик по легенде — результат её проклятия за деяние Трибунала (присвоение божественной силы Сердца Лорхана). На Вварденфелле расположена Обитель Холамаян — священный храм Азуры, войти и выйти в который можно лишь во время восхода или заката — священные часы богини. Тайная Пещера Воплощения тоже посвящена Азуре; существуют также и другие святилища этой Даэдра. Азуру изображают в виде полуобнаженной женщины, держащей в руках звезду и полумесяц. Майк Вагнер (англ. Mike Wagner), художественный редактор Bethesda, назвал в одном из интервью огромную статую Азуры на юго-восточном побережья Вварденфелла «Морровиндским аналогом Статуи Свободы».

Один из восточных регионов Вварденфелла называется Побережье Азуры.

Азуре поклоняются не только данмеры, но и хаджиты, хотя Азура из пантеона Эльсвейра не похожа на ту, которой поклоняются темные эльфы. хаджиты считают её котенком третьего помета Фадомай (так они воспринимают Падомая), нежеланного для Анурра (хаджитский аналог Ану), получившей от матери величайший из даров — три тайны. По хаджитской легенде она создала их расу, придав им в мудрости своей разные формы и подарив им лунный сахар.

Азура в играх серии

Азура играет немалую роль в сюжете Morrowind. Именно она ведёт главного героя по пути пророчества о Нереварине. Нереварину она являлась в облике женщины-данмера, облаченной в пышное платье как во время событий Morrowind, так и во время событий аддона Tribunal.

В дар от Азуры, обратившись к ней во второй, третьей, четвёртой и пятой играх серии, можно получить артефакт «Звезда Азуры» (англ. Azura's Star), представляющий собой бесконечный камень душ.

Квест Азуры интересно представлен в Skyrim. Там игрок может выбрать наградой либо Звезду Азуры, либо Чёрную Звезду. Первая может поглощать души всех не-NPC, вторая — все души, несмотря на то, что в квесте говорится, что она может поглощать только человеческие души.

На официальном сайте представлены «обои» для рабочего стола со святилищем Азуры из Morrowind.

Боэтия

Боэтия (англ. Boethiah, вариант перевода — Боэта) — Принц Интриг, Принц Воинов, Принц Полей. Сфера Боэтии: обманы, планы убийств, предательство и мщение. В день вызова Боэтии, второй день месяца Заката (аналог ноября), проходят бои между последователями этого Принца и останавливаются только после того, как погибнут девять жрецов. Среди не принадлежащих к культу жителей Тамриэля в этот день по традиции заключается много договоров, проходят Фестивали. Видимо, к мужскому и женскому началу этот Принц склонен равнозначно — в игровых источниках упоминается и как мужчина, и как женщина.

План Боэтии в течение времени менял своё название. Между событиями третьей и четвёртой игр серии название «Гора Змеи» (англ. Snake Mount) сменилось на «Раздел Власти» (англ. Attribution's Share).

Боэтии служат низшие даэдра — алчущие.

Пол Боэтии

Подтвердить, что Боэтии равно присущи оба начала, текстами из локализованных версий проблематично, так как без упоминания личных местоимений обходится многие оригинальные источники про Боэтию («Слава Боэты», например), а на русский язык, в котором все существительные имеют грамматический род, адекватно перевести подобные тексты сложно. Ниже приводятся цитаты из оригинальных игровых книг.

«Знаменитые артефакты Тамриэля», оригинальный текст, Боэтия называется богиней Темных эльфов:

The Ebony Mail is a breastplate created before recorded history by the Dark Elven goddess Boethiah. It is she who determines who should possess the Ebony Mail and for how long a time.

«Предтечи», оригинальный текст, о Боэтии говорится как о мужчине:

Boethiah is the Anticipation of Almalexia but male to her female. Boethiah was the ancestor who illuminated the elves ages ago before the Mythic Era. He told them the truth of Lorkhan’s test, and defeated Auriel’s champion, Trinimac.

Поклонение Боэтии

В Морровинде Боэтию считают одним (одной) из Хороших Даэдра, Предтечей Альмалексии. По преданиям, Боэтия просвещал(а) эльфов много веков назад, ещё до Мифической эпохи. Он(а) рассказал(а) им о Лорхане и победил(а) Тринимака, проглотив его (по другим легендам приняв его облик), и провозгласил(а) его и всех Аэдра лжецами. То, что осталось от Тринимака, стало Принцем Даэдра Малакатом. Тем самым Боэтия косвенно поспособствовал(а) тому, что орки стали такими, как они есть. По легенде, Боэтия участвовал(а) в отделении народа кимеров от альтмеров наравне с Азурой; считается, что вся манера культурного развития темных эльфов принадлежит Боэтии, от философии до магии и архитектуры. Боэтию изображают в виде воина в развевающихся одеждах с двухлезвийной секирой в руках.

При этом в Морровинде запрещена Храмом книга «В постели с Боэтой», эротического содержания (с этой книгой связан один из квестов TES3; содержание книги в игре не представлено). Связь Боэтии с сексуальной сферой подтверждается также легендой о зачатии Альмалексии девяноста девятью любовниками Боэтии.

Святилище этого Принца на Вварденфелле некогда разрушилось и было поглощено морем, и с той поры было известно как «Затопленное Святилище Боэты», но впоследствии (один из квестов в TES3) было отстроено заново, и теперь святилище расположено на Утесе Хартаг на Горьком Берегу. Других святилищ Боэтии в Morrowind не представлено.

Боэтия в играх серии

В Daggerfall и в Skyrim, обратившись к Боэтии, можно получить «Эбонитовую Кольчугу» (англ. Ebony Mail). Упоминание, что Боэтия создал(а) этот легендарный доспех, есть в TES3, но её добыть может только паломник Храма Трибунала, у святилища в честь зачатия Альмалексии Боэтией и её любовниками.

В третьей и четвёртой играх серии от Боэтии можно получить меч «Золотая Марка» (англ. Goldbrand, вариант перевода — «Золотой меч»).

Вермина

Вермина (англ. Vaermina), или Вернима (англ. Vaernima) — Принц Знамений и Снов. Её сфера: ночные кошмары и пытки. День призыва Вермины — десятое число месяца Высокого Солнца (аналог июля). В этот день в Тамриэле также справляют День Торговли, к чему она, скорее всего, не имеет отношения.

Её измерение — царство кошмаров Трясина, или Квагмир (англ. Quagmire), постоянно меняющийся мир, он может быть похож на любой из планов Обливиона и ни на какой, но все его иллюзии — суть кошмары. В Квагмир, в отличие от других Планов Обливиона, иногда попадают смертные, засыпая.

Намеком указано некое касательство Вермины к вампиризму. Именно у неё Молаг Бал может достать лекарство от вампиризма (квест из третьей игры серии). Также намеком указано её отношение к некромантии: в жертву её святилищу требуется чёрный камень душ (позволяющий пленить душу разумного существа), обычно использующийся некромантами (квест из TES4).

Эту даэдра изображают в виде женщины в роскошном платье и с посохом в левой руке. Обратившись к ней во второй и четвёртой играх серии, можно получить «Череп Порчи» (англ. Skull of Corruption), способный создавать двойников противника, сражающихся на стороне владельца артефакта. Этот же посох присутствует и в Skyrim, но имеет несколько иные свойства. В Morrowind обратиться к Вермине нельзя.

Хирсин

Хирсин (англ. Hircine, варианты перевода: Хиркин, Гирцин, Херсин, Хирсин) — Принц Охотников и Отец Зверолюдей. Сфера Хирсина — охота, Великая Игра (аналог дикой охоты из фольклора нашего мира). Его днем является пятый день месяца Середины Года (аналог июня).

Его План, видимо, называется Охотничьи Угодья (англ. Hunting Grounds). Неизвестно, служат ли Хирсину какие-то даэдра, но по игровым источникам известно, что он имеет власть над оборотнями.

Хаджиты считают Хирсина котенком второго помета Фадомай (аналог Падомая у каджитов), называют его Голодным Котом и также связывают со сферой охоты.

Во второй игре серии игрок может получить от Хирсина «Щит Хирсина» (англ. Hircine Shield), позволяющий игроку по свой воле превращаться в оборотня.

В оригинальном Morrowind игрок не может обратиться к Хирсину, но вокруг легенды о нём (Пророчество Кровавой Луны) построен сюжет аддона Bloodmoon. Игрок может как бороться с Хирсином, так и служить ему, став оборотнем — гончей его Охоты. Гончей Хирсин является в видениях как человекообразное существо с оленьей головой, держащее копье; в любом случае игроку предстоит сражение с одним из Аспектов (частичных воплощений) Хирсина — либо с подобным его обычному виду аспектом Хитрости, либо с медведем (аспект Силы) или волком (аспект Ловкости) с оленьими рогами. В процессе Великой Игры игрок может получить «Кольцо Хирсина» (аналогичное Щиту Хирсина из TES2).

В TES4 от Хирсина можно получить зачарованный на сопротивление магии доспех под названием «Шкура Спасителя» (англ. Savior’s Hide). Этот доспех, по легенде, был создан Хирсином из своей шкуры (видимо, своего аспекта) для первого (второй — Нереварин) победителя Великой Игры (в оригинале: Legend has it that Hircine rewarded his peeled hide to the first and only mortal to have ever escaped his hunting grounds), и доспех с тех пор несколько раз менял владельцев; в TES3 этим доспехом владел Дивайт Фир. Впервые этот артефакт появился в игре побочной серии, Battlespire, причем обладание им важно для прохождения.

В Skyrim с Хирсином связан квест «Зов луны», в награду за выполнение которого можно получить либо Шкуру спасителя, либо кольцо Хирсина, дающее дополнительное превращение в оборотня раз в сутки (отображается как талант).

Во владения Хирсина попадают герои романа «Адский город».

Джиггалаг

Джиггалага (англ. Jyggalag) можно назвать семнадцатым Принцем Даэдра. До аддона Shivering Isles для четвёртой игры серии не было известно ничего об этом Даэдра: у него не было дня призыва, его сфера была неизвестна, к нему никак нельзя было обратиться, в играх не было представлено его статуй или алтарей. Джиггалаг только упоминался как один из Принцев Даэдра в единственной книге — «Об Обливионе» (эта книга впервые появилась в Daggerfall).

Сюжет Shivering Isles разворачивается вокруг борьбы Шеогората и Джигаллага. Становится известна сфера Джиггалага — он Принц Порядка, ему служат рыцари Порядка (англ. Knights of Order), и он стремится поглотить царство Шеогората, сделав его своим.

В итоге оказывается, что Джиггалаг и Шеогорат — это одна и та же сущность, но с двумя личностями, периодически заменяющими друг друга. Джиггалаг рассказывает, что он стал таким из-за проклятия других Принцев, некогда превративших его в его противоположность — Шеогората. До событий аддона главенствующей личностью был Шеогорат, а Джиггалаг с концом каждого тысячелетия начинал Серый Марш (англ. Greymarch), захватывал План Шеогората, потом снова становился Шеогоратом, который восстанавливал Дрожащие Острова в их обычном виде.

Игрок нарушает этот порядок, победив Джиггалага до того, как он захватил Дрожащие Острова. После этого Принц Даэдра отправляется странствовать в Обливион, оставляя План Дрожащие Острова и имя «Шеогорат» игроку.

В «Топ-10 богов The Elder Scrolls», опубликованном на портале IGN, Джиггалаг занимает девятое место.

Клавикус Вайл

Сфера Клавикуса Вайла (англ. Clavicus Vile, от англ. vile — «подлый», «нечестивый») — дарование сил, исполнение желаний смертных и создание договоров, обман и клятвоотступничество. Этого Принца вызывают в первый день месяца Утренней Звезды (аналог января), в который справляется праздник Фестиваль Новой Жизни (аналог Нового года). Название его Плана нигде не упоминается, но известно, что царство Клавикуса Вайла напоминает «деревенскую идиллию» и проникнуто безмятежностью.

В игровой книге из официального плагина к Oblivion «Пещера „Глубокое презрение“» (англ. The Vile Lair, аналогия с именем Клавикуса Вайла в переводе утрачена) указывается, что способность адаптироваться в человеческом обществе для сиродиильского клана вампиров приобретена благодаря этому Принцу.

Клавикуса Вайла изображают в виде рогатого карлика, сопровождаемого демоническим зверем — Барбасом (англ. Barbas), псом Клавикуса.

Во второй, четвёртой и пятой играх серии от этого Принца можно получить «Маску Клавикуса Вайла»(В Морроувинде её тоже можно получить, но без непосредственного контакта с принцем даэдра) (англ. Masque of Clavicus Vile). Тот, кто носит эту маску, в глазах окружающих кажется красивым и приятным в общении (реализовано как постоянный эффект на повышение параметра Personality/Обаяние). В третьей игре серии «Маской Клавикуса Вайла» владеет некромант Сорквильд Ворон. В квесте Клавикуса Вайла в TES4 открывается также некоторая связь этого Даэдра с мечом Умбра (англ. Umbra), который присутствует и в TES3 — им владел некий орк, принявший имя меча. Умбра способен пленять чужие души (в играх это реализовано как зачарование заклинанием «ловушка душ»). В книге «Адский город» рассказывается, что Умбра сумел присвоить и часть сущности самого Клавикуса Вайла. С Клавикусом Вайлом связан ещё один артефакт, «Горькая Чаша» (англ. Bitter Cup). Хотя в TES3 нельзя обратиться напрямую к этому Принцу, там можно добыть «Горькую Чашу» (и узнать, что Клавикусу Вайлу поклоняется начальница балморского отделения Гильдии Бойцов, Айдис Огненный Глаз).

В игре Redguard главный герой, редгард Сайрус (англ. Cyrus, вариант перевода: Кир), встречается с Клавикусом Вайлом лично. Его путешествие в царство Клавикуса Вайла занимает важное место в игре. Клавикус Вайл предлагает Сайрусу сделку, всячески подшучивая над ним, и тот, разгадав загадку Вайла, освобождает душу своей сестры.

В «Топ-10 богов The Elder Scrolls», опубликованном на портале IGN, Клавикус Вайл занимает седьмое место (самое высокое из трех Принцев, попавших в список). Отмечается его роль трикстера, и влияние на сиродиильский клан вампиров.

В Skyrim Клавикус — уже не карлик, и в одной из миссий вам предстоит вернуть пса Барбаса (который, к тому же, умеет говорить) хозяину. Впрочем, он называет своего пса «шавкой» и даже предоставляет выбор игроку — убить собаку и забрать ценное оружие или все-таки вернуть Клавикусу.

Малакат

Малакат (англ. Malacath) — Бог Проклятий, Орочий Бог. Его сфера — покровительство изгнанников и презираемых, он хранитель клятв и проклятий. День призыва Малаката: восьмое число месяца Мороза (аналог октября).

План Обливиона, принадлежащий Малакату, называется Зольник (англ. Ashpit), он весь заполнен пеплом и дымом, прах на земле и в воздухе, там невозможно дышать без помощи магии. Это — самая труднодоступная область Обливиона.

Ему служат низшие даэдра — огримы.

Даэдра ли Малакат?

В большинстве источников Малакат назван Принцем Даэдра. Тем не менее, есть легенды, что когда-то он был Тринимаком, но был превращен Боэтией в даэдра (тем или иным способом). Тринимак при этом в разных источниках считается как эйдра, так и смертным (орком или эльфом). Между событиями третьей и четвёртой игр серии зафиксировано, что шаманы Орсиниума (государство орков) с недавних пор отрицают общность Малаката и Тринимака, считая первого обычным Принцем Даэдра, демоном, а второго — своим национальным героем.

Тед Петерсон в своем интервью говорил, что, по его мнению, Малакат, хотя «пришел в мир не тем путём, что остальные», тем не менее, такой же Принц Даэдра, как и другие пятнадцать.

Поклонение Малакату

Орки называют Малаката Малаухом. Ему поклоняется большинство орков, но за некоторое время до событий TES4 Орсиниум официально отказался от его почитания. Орки, живущие в других провинциях Тамриэля, тем не менее, считают это ересью. В святилищах у статуй Малаката обычно обретаются группы орков (квесты TES3 и TES4). Малаката изображают в виде полуобнаженного воина с человеческим или орочьим лицом, с мечом в одной или обеих руках.

Судя по игровым источникам, данмеры признают, что Маулох орков и Малакат — одна и та же сущность, но все же придерживаются относительно него совсем других теологических норм. Храм Трибунала называет Малаката одним из четырёх Столпов Дома Забот, то есть «плохим даэдра». Поклонение ему как таковое под запретом, но в обязанности служителей Альмсиви входит паломничество к святилищам четырёх Столпов Дома Забот, в том числе к святилищу Малаката, в качестве своеобразной дани уважения этим Принцам (квест из TES3).

Малакат в играх серии

Во второй, четвёртой и пятой играх серии от Малаката можно получить молот «Волендранг» (англ. Volendrung). В Morrowind же он может подарить «Шлем Орейна Медвежьего Когтя» (англ. Helm of Oreyn Bearclaw), если выполнить его поручение — убить потомка Медвежьего Когтя. При этом в Morrowind «Волендрангом» владеет Дивайт Фир, а в Oblivion при выполнении заданий Гильдии Бойцов одноименный шлем дарит игроку другой потомок Медвежьего Когтя, Модрин Орейн.

Также известно, что Малакат благословил булаву «Плеть» (англ. Daedric Scourge, она же: «Бич», «Кара Малаката»), предназначенную только для смертных — любой даэдра, воспользовавшийся плетью, будет выброшен из бытия без возможности вернуться обратно. Булава присутствует в игре Battlespire. Во время событий TES3 ею также владеет Дивайт Фир.

Меридия

Сфера Меридии (англ. Meridia) смертным неизвестна, понятно только то, что она связана с живыми существами. В игровых текстах TES4 упоминается, что она ненавидит нежить и некромантию. Её призывают тринадцатого числа месяца Утренней звезды (аналог января).

Её план Обливиона — Цветные Комнаты (англ. The Colored Rooms). В «Имперском перечне Лордов Даэдра» указано, что Меридия, возможно, раньше была эйдра — её ассоциируют с Магнусом-солнцем (называют его дочерью). Примечательно, что в книге «Об Обливионе» Меридия не упоминается в списке Принцев; информация о ней есть только в «Книге Даэдра». До появления TES4 и аддонов из-за этого в фэндоме Меридию ошибочно ассоциировали с Джиггалагом, пока это заблуждение прямо не опровергнул Марк Нельсон (англ. Mark Nelson), ведущий дизайнер Bethesda.

Из аддона TES4: Knights of the Nine становится известно, что Меридии служат низшие даэдра — аврорианцы. Также известно, что Умарил Неоперенный, король-маг древних айлейдов, после поражения в битве с Пелиналом Уайтстрейком (соратником Алессии) нашёл убежище в плане Меридии.

Меридию изображают молодой прекрасной женщиной в платье, без каких-либо атрибутов. Во второй и четвёртой играх серии от Меридии можно получить Кольцо хаджита (англ. Ring of Khajiit), делающее владельца невидимым и увеличивающее его скорость. В третьей игре серии это кольцо можно получить от Мефалы; к Меридии же в Morrowind обратиться нельзя. В пятой игре серии, Skyrim, можно выполнить квест для Меридии — принести её Сферу к её же статуе, а после изгнать из её храма некроманта. В награду игрок получает квестовый меч с дополнительным уроном для нежити.

Мефала

Мефала (англ. Mephala) — Черные Руки, Прядильщица Сетей, Пряха, Гермафродит, Ткач Тенет, Бог-Паук, Паучиха. Двуполое божество, чья сфера: секреты, искусство, секс и убийство. В «Книге Даэдра» при этом говорится, что сфера Мефалы смертным неизвестна. День призыва: тринадцатое число месяца Мороза (аналог октября), в этот же день в империи отмечают Праздник Ведьм (англ. Witches' Festival).

В Обливионе Мефала владеет несколькими областями, связанными между собой «нитями магической призрачной паутины».

Мефале служат даэдра-пауки (англ. Spider Daedra).

Мефала упоминается в «Мономифе» среди сильнейших духов, наравне с Акатошем, Аркеем, Магнусом, Лорханом. Мефалу называют братом-сестрой Хермеуса Моры. Косвенную связь Мефалы с Сангвином показывает то, что комплект «Нити Сангвина» из двадцати семи зачарованных предметов является святыней Мораг Тонг, поклоняющихся Мефале (группа квестов в TES3 основана на их поиске).

Поклонение Мефале

Мефалу (как и Боэтию с Азурой) данмеры почитают как предка-основателя своей расы. Мефала (по некоторым источникам — вместе с Боэтией) основал(а) кланы, которые позже стали Великими Домами Морровинда, и создал(а) гильдию убийц Мораг Тонг. Вдвоем с Боэтией он(а) же открыл(а) темным эльфам цели Псиджик (магии).

Храм Трибунала считает Мефалу одним (одной) из хороших Даэдра, Предтечей Вивека. В учении Храма Мефале уделяется много внимания. Считается, что он(а) участвовал(а) в становлении божественной сути Вивека ещё до его рождения — вынув его из тела матери, воссоединил(а) с собой и обучил(а) тайнам, а потом вернул(а) обратно в её чрево.

По учению Мораг Тонг, Мефала становится сильнее с каждым убийством, совершаемым ради него (неё), он(а) предпочитает убийства, совершаемые из ненависти, а не ради наживы; убийства знаменитостей, а не неизвестных людей.

хаджиты называют Мефалу Мафалой, Матерью Клана, считают её котенком второго помета Фадомай (хаджитский аналог Падомая), и, как и данмеры, связывают её со сферой тайн.

Мефалу изображают как четырёхрукое божество, в платье, с ожерельем из черепов и высокой прической.

Мефала в играх серии

Во второй, четвёртой и пятой играх серии от Мефалы можно получить Клинок из Чёрного дерева (англ. Ebony Blade), отнимающий у противника здоровье при ударе. В Daggerfall этот меч можно использовать только три раза, в Oblivion таких ограничений нет.

В третьей игре серии в святилище Мораг Тонг в Вивеке от Мефалы можно получить Кольцо Хаджита (англ. Ring of Khajiit), которое обычно ассоциируется с Меридией.

Мерунес Дагон

Мерунес Дагон (англ. Mehrunes Dagon, вариант перевода в «Золотом издании» TES4 — Мерунес Дагон) — Принц Разрушения. В игровых текстах его часто называют Лорд Дагон. Его сфера — уничтожение, изменения, революции, сила и амбиции. День призыва Лорда Дагона — двадцатое число месяца Заката (аналог ноября), в этот день в Тамриэле справляют праздник воинов.

План Обливиона Мерунеса Дагона называется Мертвые Земли (англ. Deadlands). На этот план можно попасть в игре The Elder Scrolls IV: Oblivion. Он состоит из морей раскаленной лавы с редкими островами, на которых возвышаются чёрные цитадели. Небо над Мертвыми Землями багровое, грозовое. На этом плане произрастает красная кровавая трава (англ. blood grass), и опасные растения: спиддал (англ. spiddal) — выделяющий ядовитые испарения цветок, и харрада (англ. harrada) — растение, хлещущее своими корнями, как плетьми. На официальном сайте TES выложен концепт-арт с флорой Мертвых Земель.

Мерунесу Дагону служат низшие даэдра скампы, дремора и кланфиры.

Мерунес Дагон считается братом Молаг Бала.

В «Топ-10 богов The Elder Scrolls», опубликованном на портале IGN, Мерунес Дагон занимает десятое место. Отмечается то, что он является самым «преуспевающим» антагонистом серии.

Поклонение Мерунесу Дагону

Лорд Дагон ассоциируется с лесными пожарами, землетрясениями и наводнениями и другими подобными природными явлениями. Этого Принца Даэдра изображают как ужасного четырёхрукого воина с двулезвийной секирой.

В Морровинде Дагон является одним из Столпов Дома Забот. В преданиях Храма Трибунала сказано, что некогда этот Принц Даэдра бился с Лордом Вивеком, и тот отдал ему свой меч, так как Мерунес был безоружен (когда это было и чем закончилась битва, легенда умалчивает). Также известно, что Мехрун Дагон, презрев перемирие Трибунала и даэдра, вторгся в Морнхолд и учинил кровавую бойню. Его встретили Альмалексия и Сота Сил и бились с ним, пока Альмалексии не удалось изгнать его в Обливион на долгое время, задушив его. Богиня была серьёзно ранена в схватке, но выжила. Позже на Плазе Бриндизи Дорум Морнхолда была установлена статуя, изображающая битву Альмалексии и Мерунеса Дагона (во время событий аддона The Elder Scrolls III: Tribunal эта статуя была разрушена фабрикантами).

Хаджиты считают Мерунеса Дагона котенком второго помета Фадомай (аналог Падомая у хаджитов), ассоциируют также с разрушением, называют его Меррунзом и Джа’хаджит (англ. Ja'Khajiit), что значит «котенок».

К событиям игры Oblivion в Сиродииле существовал тайный культ Мерунеса Дагона — Мифический Рассвет. Сюжет четвёртой игры серии в достаточной мере сводится к противостоянию деятельности этой секты. Священной книгой сектантов был «Мистериум Ксаркса» (англ. Mysterium Xarxes, вариант перевода: «Мистериум Заркса») — по легенде, её написал сам Мерунес Дагон. Глава Мифического Рассвета, Манкар Каморан, написал четыре тома комментариев к «Мистериуму», в которых, кроме собственно комментариев, изложенных в яркой, поэтической форме, зашифрован путь к тайному святилищу культа в Сиродииле.

Мерунес Дагон в играх серии

Противостояние Мерунесу Дагону является основой сюжета двух игр: Battlespire и Oblivion. В обеих играх этот Принц появляется в виде четырёхрукого гиганта с красной кожей, облаченного только в набедренную повязку.

В Battlespire герой лично побеждает Мерунеса Дагона с помощью Копья Горькой Милости (англ. Spear of Bitter Mercy, связано с Шеогоратом) и доспеха Шкуры Спасителя (связан с Гирцином).

В Oblivion Лорда Дагона побеждает Мартин Септим с помощью вселившегося в него Акатоша; герой в последнем сражении не участвует. Мерунес Дагон из четвёртой игры серии упоминается как претендент на звание «Злодей года»-2006 по версии журнала «Мир фантастики».

Кроме того, во второй, третьей и пятой играх серии, обратившись к Мерунесу Дагону в его святилище, можно получить кинжал Бритва Мерунеса (англ. Mehrunes' Razor). В оригинальном Oblivion святилища Мерунеса Дагона, в котором можно обратиться к нему, на территории Сиродиила нет. Но при установке официального плагина «Бритва Мерунеса» этот кинжал можно получить в появляющихся на карте древних руинах. Известно, что ранее Бритва принадлежала Темному Братству и послужила причиной гибели многих его членов. С Лордом Дагоном связан также клинок Даэдрический Полумесяц, из тех, какими сражалась армия Мерунеса Дагона при Бэттлспайре. Этот артефакт можно найти в третьей игре серии.

Молаг Бал

Молаг Бал (англ. Molag Bal) — Бог Интриг, Король Насилия, Принц Гнева, Отец Чудовищ, Повелитель Бед. Сфера Молаг Бала — порабощение душ смертных. В игровых текстах указано, что его имя, Молаг Бал, переводится с алдмериса (древнего эльфийского языка) как «Горящий Камень». Молаг Бала вызывают в двадцатый день Месяца Вечерней Звезды (аналог декабря), если в ночь не было грозы. Если церемония пропущена, Принц может явиться последователям и в другой день, в обличье смертного.

Практически во всех игровых источниках Молаг Балу приписывается мужское начало, за исключением книги «Призыв Азуры», где Молаг Бала называют Принцессой Интриг:

When I was a Dark Elven maid of sixteen, I joined my grandmother’s coven, worshippers of Molag Bal, the Schemer Princess.

План Обливиона, принадлежащий Молаг Балу, называется Холодная Гавань (англ. Coldharbour, вариант перевода: Хладная Гавань). Небо его в огне, но воздух неимоверно холоден. Хладная Гавань — словно дубликат мира смертных, покрытый грязью, кровью и нечистотами. В ней множество склепов и загонов для рабов.

Молаг Балу служат низшие даэдра — даэдроты. В варианте игровой книги «Об Обливионе» из TES2 слугами Молаг Бала названы некие «даэдралинги» (англ. daedralings), но в этой же книге из TES3 текст был изменен на «использует других даэдра».

Молаг Бала называют братом Мехруна Дагона. Из игровых текстов TES3 известно, что у Молаг Бала есть дочь, Молаг Грунда (англ. Molag Grunda), которая пошла против воли отца, сочетавшись браком с инеевым атронахом Номегом Гваи (англ. Nomeg Gwai). Молаг Грунда представлена в игре как крылатый сумрак (обычно эти даэдра ассоциируются с Азурой). Главным противником Молаг Бала считается Боэтия.

Молаг Бал и вампиры

Молаг Бал считается создателем вампиров. Информация об этом появилась впервые в третьей игре серии, хотя вампиры как таковые были уже в Daggerfall.

В игровой книге из Morrowind «Вампиры Вварденфелла» написано, что Молаг Бал создал первого вампира из тела своего врага, или некоего Лорда Даэдра, или святого Храма Трибунала, или животного. Там также указано, что эта легенда характерна только для морровиндского фольклора, в других провинциях Молаг Бал создателем вампиров не считается. В книге также содержится намек на то, что один ставший вампиром данмер исцелился от вампиризма с помощью этого Принца. Игрок, ставший вампиром в TES3, также может получить исцеление, исполнив поручение Молаг Бала (хотя, судя по игровым текстам, зелье Молаг Бал получил от Вермины).

Тем не менее, в официальном плагине к Oblivion «Пещера „Глубокое презрение“» (англ. The Vile Lair) появляются игровые книги, из которых следует, что Молаг Бала считают своим создателем и вампиры Сиродиила. В одной из них, «Опускулус Лами Бал та Меззаморти», уточняется, что первым вампиром стала недийская девушка по имени Лами Беолфег (англ. Lamae Beolfag), изнасилованная Молаг Балом, через две недели умершая и восставшая после смерти.

Поклонение Молаг Балу

Молаг Бал в Морровинде считается одним из Четырёх Столпов Дома Забот. В легендах Храма Трибунала сказано, что он был любовником Вивека, и результатом их связи стала раса монстров, живших в Молаг Амуре Вварденфелла. В игровых текстах есть также упоминание, что Молаг Бал надзирал над зачатием Альмалексии Боэтией с девяноста девятью любовниками, и что Вивек с помощью Дум Драма победил Молаг Бала в Бал Уре.

В священных текстах Храма Трибунала упоминается также, что Молаг Балу поклонялись дреуги.

Молаг Бала изображают как полуобнаженную фигуру с человеческим телом и головой и хвостом дракона, без атрибутов. При этом в упомнятуых текстах Храма описан другой облик этого Даэдрота: прекрасного шестирукого гиганта.

Молаг Бал в играх серии

Во второй, третьей, четвёртой и пятой играх серии от Молаг Бала можно получить Булаву Молаг Бала (англ. Mace of Molag Bal), она же Булава Вампира, зачарованную на высасывание силы и маны при ударе. Известно, что Молаг Балу все равно, кто ею владеет. Тодд Говард, дизайнер и продюсер Bethesda, называет Булаву Молаг Бала своим любимым артефактом.

Намира

Сфера Намиры (англ. Namira) — Древняя Тьма. Намира повелевает духами тьмы и теней; ассоциируется с существами, которые вызывают у смертных отвращение. День вызова Намиры — девятое число месяца Сева (аналог мая). Её План — Загубленные Бездны Намиры (англ. Namira's Scuttling Void). Известно, что к событиям TES4 её План «закрыт». Намиру изображают женщиной в роскошном платье, без атрибутов, с сидящим у ног бесом. Из игровых текстов Oblivion известно, что ей приятно всякое уродство.

хаджиты называют этого Принца Намиира, и не считают её потомком Анурра и Фадомай (аналоги Ану и Падомая) вообще; по их легенде это имя обрела Великая Тьма после рождения в ней последнего сына Фадомай — Лоркаджа.

Во второй, четвёртой и пятой играх серии от Намиры можно получить Кольцо Намиры (англ. Ring of Namira) с эффектами отражения повреждений и заклинаний, но в пятой игре серии оно увеличивает запас сил и позволяет поедать убитых врагов. В Morrowind обратиться к ней нельзя.

Ноктюрнал

Ноктюрнал (англ. Nocturnal, от англ. nocturnal — «ночной», вариант перевода: Ноктюрналь) — Ночная Хозяйка, Ноктюрнал-Непостижимая, Повелительница Ночи, её сфера — ночь и темнота. По «Имперскому перечню Лордов Даэдра» — может являться «одним из аспектов первоначальной Пустоты», и носит среди Принцев титул Ур-дра (англ. Ur-dra). Её призывают третьего (или, по некоторым игровым источникам, восьмого) числа месяца Огня (аналог сентября).

Измерение Ноктюрнал — цитадель Опасная Тень (англ. Shade Perilous), разрушенная Мехруном Дагоном во время событий Battlespire. С тех пор попасть в этот План Обливиона не удавалось. Слугами Ноктюрнал считаются низшие даэдра — соблазнители (англ. Seducer).

Ноктюрнал изображают в виде женщины в мантии, с двумя ночными птицами на разведенных в стороны руках.

С ней ассоциируется артефакт Серый капюшон (англ. Gray Cowl of Nocturnal), «корона» главы сиродиильской Гильдии Воров, Серого Лиса (англ. Gray Fox). Во второй и четвёртой играх серии от Ноктюрнал можно получить Ключ Скелета (англ. Skeleton Key) — вечную отмычку. В Morrowind обратиться к Ноктюрнал нельзя, но Ключ Скелета игрок может получить от главы вварденфелльской Гильдии Воров, Джентльмена Джима Стейси. В третьей игре серии можно найти и Лук Теней (англ. Bow of Shadows), который дает владельцу возможность становиться невидимым и увеличивает его скорость — ещё один артефакт, созданный Ноктюрнал. Также Ключ Скелета присутствует в пятой части TES (его можно получить во временное пользование) интересно описание этого артефакта как «Ключа открывающего не только двери, но и преграды в сознании». Также в пятой части TES измерение Ноктюрнал называется Вечнотень. Вратами в Вечнотень является Чёрное Озеро (что находится в Сумеречной гробнице в Скайриме), которое ревностно охраняют Соловьи — стражи Сумеречной Гробницы (храм Ноктюрнал). Также в пятой части можно стать Соловьем, выполнив основной квест Гильдии воров, при этом игроку в награду дают комплект Соловьиной брони (с зачарованиями на бесшумность, усиление урона от оружия, ускорение взлома, меньший расход магии, сопротивляемость холоду и повышение запаса сил), Соловьиный клинок (высасывание здоровья и запаса сил), Соловьиный лук (урон электричеством и холодом), а также одну из трех способностей: невидимость на определенное время (Плащ теней Ноктюрнал), стравливание противников между собой (Соловьиный обман) и высасывание здоровья (Соловьиный раздор).

Периайт

(В The Elder Scrolls III: Morrowind переведен как Перит)

Периайт (Peryite) — один из самых слабых даэдра. Сфера Периайта — наведение порядка в низших слоях Обливиона, отсюда его прозвище — Надсмотрщик. Его План — Ямы Периайта, всегда был недоступен для смертных, знаниями об этом плане мы обязаны другим Принцам Даэдра. Стихия его — эпидемии. День призыва Периайта — девятое число месяца дождя.

Он упоминается в «Книге Даэдра» и в «Об Обливионе». С ним связан артефакт Разрушитель Заклинаний (Spell Breaker).

Периайта изображают в виде крылатого дракона. Его внешнюю схожесть с Акатошем следует рассматривать как курьез начала времён.

В The Elder Scrolls IV: Oblivion предлагается пройти квест от Периайта. Наградой окажется щит Разрушитель Заклинаний, имеющий эффект отражения заклинаний. В Skyrim наградой за квест также будет являться этот щит, но с несколько иными свойствами.

Сангвин

Его сфера — пирушки и радость, а также стремление к темным сторонам натуры. День призыва этого Принца — шестнадцатый день месяца восхода. Упоминается в «Об Обливионе» и в «Книге Даэдра».

Хаджиты именуют его Сангиин, Кот Крови, и считают, что он контролирует зов крови.

Сангвин как-то связан с Мораг Тонг (косвенно — с Мефалой) — артефакты, священные для этой гильдии, называются «Нити Сангвина» (по легенде, Мефала выкупила их у него): зачарованные на постоянный эффект кольца, пояса, амулеты, перчатки и обувь — всего двадцать семь предметов. Они, как и было предсказано, возвращены в Морровинд до событий The Elder Scrolls III: Morrowind. Ещё с ним ассоциируется артефакт Роза Сангвина (Sanguine Rose).

Сангвина изображают в виде тучного рогатого демона в тунике, с кружкой в руке, попирающим ногой череп.

В The Elder Scrolls IV: Oblivion и The Elder Scrolls V: Skyrim предлагается пройти квест от Сангвина. Наградой окажется Роза Сангвина, зачарованная на вызов дремора.

Хермеус Мора

Это бесформенное существо называют даэдра Знаний, Человеком Леса. Его сфера — предсказание судеб, прорицание потоков судьбы, прошлого и будущего, чтение небес и звезд, он — властелин сокровищ знаний и памяти. Единой транскрипции имени этого Принца не существует. Возможны варианты первой части имени: Гоэрмиус, Гермиус, Хормэус, Герма, Херма, Херомус, Геромус, Хермоус. День призыва Хермеуса Мора: пятое число месяца первоцвета.

Его план Обливиона — Апокриф, где хранится Запретное Знание: огромная библиотека, наполненная томами в черных обложках без названий, и призраками, читающими эти книги. Знание, хранящееся в Апокрифе, опасно для смертного разума.

В книге «Разновидности веры» написано так: «Древний Атморский демон, который когда-то почти соблазнил нордлингов, стать альдмерами. Большинство мифов Исграмора повествует о спасении от козней Херма-Моры, как его называют жители Скайрима. Также именуемый Демоном Знания, он смутно связан с истоками культа Мораг Тонг, если только не по ассоциации со своим братом-сестрой, Мефалой».

Ему поклоняются также босмеры. Скорее всего именно его хаджиты называют Херморой, котенком второго помета Фадомай, и говорят, что он — Приливы, «ибо кто может сказать, луна предвещает приливы или отливы предвещают луну?»

Упоминается в книгах: «2920», «36 уроков Вивека», «Книга Даэдра», «Об Обливионе», «Разновидности веры…», «Ситис», «Слова Матери Клана Анисси», «Фейфолкен».

Изображают Херма-Мору в виде странного бесформенного существа с щупальцами и четырьмя воздетыми клешнями.

В The Elder Scrolls IV: Oblivion предлагается пройти квест от Хермеуса Моры (сделать это можно только после прохождения квестов всех других принцев). Наградой окажется артефакт — книга «Огма Инфиниум» (Oghma Infinium). Чтение книги позволяет изучить или путь стали, или тени, или духа. Воины получат прибавку в 10 единиц к силе и скорости, и трем навыкам: клинкам, тяжелым доспехам и дробящему оружию. Воров ждет прибавка в 10 единиц к скорости и ловкости, а также умениям взлома замков, скрытности и ношению легких доспехов. Магов награждают прибавкой в 10 единиц к интеллекту, и трем навыкам: разрушению, колдовству и восстановлению. В Skyrim он появляется тоже и по выполнению его квеста можно получить книгу прибавляющую по 5 единиц к 6 из 18 навыкам в зависимости от выбранного пути (воин, маг, тень)

В DLC «Dragonborn» представляется возможность побывать в плане Хермы-Моры (Апокрифе), получить слова силы, хранящиеся там, сразиться с существами населяющими его, а также начать путь служения данному принцу даэдра.

Шеогорат

Бог Безумия, Безумный, Безумная Звезда, Безумный Лорд, чья сфера безумие и чьи мотивы неизвестны. Считается, что Шеогорат был «рожден» когда Лорхан утратил божественную искру. Указывается также его касательство к зарождению альдмеров. Один миф называет Шеогората «дырой по форме Ситиса» в нашем мире. Для тех, кто служит Шеогорату, не существует ни добра, ни зла; ни правды, ни лжи; ни реального, ни нереального. Для них существует только то, что они хотят и что они видят. В народе считают, что когда безумец говорит, он обращается к этому Принцу, и тот рассказывает ему то, чего он знать не может.

Шеогорат постоянно проверяет данмеров на духовную слабость. Во многих легендах один данмерский род вызывает его для борьбы с другим; в половине этих легенд он не предает тех, кто его вызвал. Его часто ассоциируют с расой данмер, он представляет собой тот ужас, что испытывают другие расы перед темными эльфами. Шеогората призывают второго числа месяца восхода, либо в любое время, если над местом призыва есть гроза. Он постоянно враждует с Азурой.

План Обливиона Шеогората — Дрожащие Острова, поделенные на Манию и Деменцию.

Ему также поклоняются хаджиты и называют Шеггоратом, Кошкой в Течке, котенком второго помета Фадомай.

Известен в Морровинде как один из четырёх столпов Дома Забот. Он обманом вынудил луну Баар Дау сбиться с начертанного пути через Обливион и обрушиться на город Вивек. Луну остановил сам бог-поэт Вивек.

Самый известный артефакт Шеогората — Ваббаджек (Wabbajack), или просто Вабба — посох с помощью которого можно превращать любое существо… в любое другое существо, только неизвестно, в какое. Обратившись к нему в его святилище Ихинипалит под Вивеком можно получить Копье Горькой Милости. С ним ассоциируется также короткий клинок Вилка Щекотки, перчатка Гамболпадди, Посох Вечного Скампа.

В святилище Шеогората Альд Даэдрот во время событий The Elder Scrolls III: Morrowind нашло себе убежище племя эшлендеров Ахеммуза ходатайством Нереварина.

Он упоминается в книгах «2920», «Визершинс», «Дом Забот», «Книга Даэдра», «Об Обливионе», «Песнь яда», «Предтечи», «Призыв Азуры», «Прихоть удачи», «Путь паломника», «Разновидности веры…», «Темнейшая Тьма», «Третья дверь», «Фейфолкен».

Этого Принца изображают в виде бородатого мужчины в необычных одеждах и с тростью в левой руке. Ему служат младшие даэдра — золотые святые (англ. golden saint) и темные соблазнители (англ. dark seducer).

В The Elder Scrolls IV: Oblivion предлагается пройти квест Шеогората. Наградой окажется Ваббаджек.

Вокруг Шеогората разворачиваются события аддона The Elder Scrolls IV: Shivering Isles, где главный герой удосуживается попасть в самое царство Безумного Бога, одноименное с названием игры. Шеогорат предложит ему несколько заданий, после чего изволит исчезнуть в связи с атакой Даэдра Порядка Джиггалага на Дрожащие Острова. После этого самому игроку будет предложена возможность стать Лордом Безумия — опять-таки после прохождения изрядного количества испытаний.

Так же Шеогорат появляется в TES 5 Skyrim, в одном из квестов в Солитьюде. Наградой за квест является Ваббаджек (Wabbajack).

Внутриигровые источники

• Игровые диалоги и записи в «дневнике» игрока, доступные в конструкторах TESCS, устанавливающихся вместе с третьей и четвёртой играми серии.

Внутригровые книги и документы

Из второй, третьей и четвёртой игр серии с аддонами.

Ссылки

• [www.uesp.net/wiki/Tamriel:Daedric_Princes Daedric Princes] — статья на «Неофициальных Страницах Древних Свитков»
• [tes.ag.ru/til/tedpeterson.shtml Интервью с Тедом Петерсоном]
• [www.igromania.ru/articles/54621/The_Elder_Scrolls_4_Shivering_Isles.htm Статья в «Игромании» о Shivering Isles, Шеогорате и его Плане]

Отрывок, характеризующий Принцы Даэдра

Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.