SMS Prinz Heinrich (1900)
«Принц Генрих» (нем. Prinz Heinrich) — первый полноценный броненосный крейсер германского императорского флота времён Первой мировой войны. Проект получил развитие в типе «Принц Адальберт».
Содержание
Проектирование и постройка
«Фюрст Бисмарк» как крейсер был слишком тихоходен и нёс слишком тяжёлое и не скорострельное вооружение, а как броненосец был откровенно слаб: был недостаточно бронирован и слабо вооружён (даже по германским меркам). Военно-морские специалисты кайзеровского флота пришли к выводу, что на каждую эскадру броненосцев необходим эскадренный крейсер-разведчик. Началась проектирование большого крейсера — корабля для действий при эскадре, при этом он должен быть дешевле чем SMS Fürst Bismarck, поэтому отказались от обшивки подводной части деревом и мюнц-металлом. Проектное водоизмещение уменьшили на 1900 тонн. Энергетическая установка была большей на 1500 л.с. мощности он из-за применения котлов Дюрра вместо смешанной котельной установки на «Фюрст Бисмарке» была легче. Всё это предпринято, для того «Принц Генрих» имел ход выше, чем у современных броненосцев.
Конструкция
Вооружение
На крейсере стояли две 240 мм пушки (такие же как на броненосцах типа «Виттельсбах») в одноорудийных башнях в носовой и кормовой части. Орудия имели угол возвышения 30°, угол склонения −4°. Это позволяло вести огонь на 16 900 м. Боезапас главного калибра включал в себя 75[3] выстрелов на ствол — в сумме до 150 снарядов и зарядов[2]. Орудия стреляли двумя типами снарядов одинакового веса по 140 кг, делая до четырёх выстрелов в минуту. Практическая скорострельность составляла 2 выстрела минуту[4], то есть из своих двух пушек он мог выпускать даже больше снарядов в минуту чем «Фюрст Бисмарк» из своих четырёх.
Артиллерия среднего калибра состояла из 10 скорострельных орудий калибра 150 мм/40. Орудия имели угол возвышения 30°, угол склонения −4°. Боезапас составлял 1200 снарядов[2]. Орудия имели максимальную дальность стрельбы 13 700 м[2]. Четыре орудия располагались в четырёх одноорудийных башнях с электрическим приводом, остальные в казематах[5].
К вспомогательной артиллерии относились десять 88-мм скорострельных орудий на лафете с вертикальной цапфой (центральным штыревым отверстием) типа С/89, с длиной ствола 30 калибров. Угол вертикального наведения 88-мм орудий равнялся —10° + 20°, дальность прицельного выстрела 38 кабельтовых (6890 м), боезапас 250 выстрелов на ствол[3].
Для вооружения десантных партий имелись 297 винтовок mod. 98 и 80 револьверов mod. 79[3].
Бронирование
Главный броневой пояс шириной два метра простирался по ватерлинии от минус второго шпангоута до форштевня. Над водой пояс возвышается на 0,6 м. Толщина плит в пределах цитадели составляла 100 мм, в оконечностях 80 мм. Броневые плиты крепили на тик толщиной 50 мм.
Над поясом возвышалась шестиугольная в плане и защищённая 100-мм броней цитадель. На цитадели стояли четыре башни (по две на борт) среднего калибра. Башни главного калибра: вертикальная 150 мм, крыша 30 мм. Башни среднего калибра имели стены толщиной 100 мм.
Носовая боевая рубка: стены 150 мм, крыша 30 мм, кормовая — 12 мм[5][6].
Толщина горизонтальной брони палубы в пределах цитадели 40 мм, скосы имели толщину 50 мм и примыкали к нижнему краю пояса. Вне цитадели палуба и скосы имели толщину 80 мм. Подобная защита обеспечивала хорошую боевую устойчивость против града среднекалиберных фугасных снарядов[5].
Силовая установка
Три 4-х цилиндровые паровые машины тройного расширения вращали три винта различного диаметра: средний четырёхлопастной ⌀ 4,28 м, два бортовых четырёхлопастных ⌀ 4,65 метровых. Полный запас угля 1590 тонн, нормальный 900. Проектная мощность силовой установки: 15 000 л. с. Пар вырабатывали 14 трёхтопочных водотрубных паровых толсто-трубных котлов Дюрра с давлением 15 атм., расположенные в четырёх котельных отделениях. Общая поверхность нагрева составляла 4197 м²[2], площадь колосниковых решёток 94,5 м². Котлы были изготовлены на трубокотельной фабрике в Дюссельдорфе. Дымовые котлы из двух носовых котельных отделений выходили в круглую носовую трубу, а кормовые выходили в овальную в плане кормовую[6].
Электроэнергию крейсеру обеспечивали четыре динамо-машины общей мощностью 246 кВт, напряжением 110 вольт[2][6].
История
Довоенная служба крейсера заключалась в отработке тактики разведывательной службы при флоте. Крейсер с июля 1902 года стал разведывательным кораблём 1-й броненосной эскадры[6]. 22 сентября 1903 года образовано 1-е Разведывательное соединение и Prinz Heinrich становится первым флагманом этого объединения[5][6].
Напишите отзыв о статье "SMS Prinz Heinrich (1900)"
Примечания
Литература
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — М: АСТ, 2006. — ISBN 5-17-030194-4.
- Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — London: Conway Maritime Press, 1979. — ISBN 0-85177-133-5.
- Пахомов Н. А. Броненосные крейсера Германии. — Самара: Истфлот, 2006. — ISBN 5-98830-021-9.
- Лисицын Ф. В. Крейсера Первой мировой / ответственный редактор Л. Незвинская. — М.: Яуза, ЭКСМО, 2015. — 448 с. — (Война на море). — 1400 экз. — ISBN 978-5-699-84344-2.
- Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.
|
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий SMS Prinz Heinrich (1900)
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.
Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.