Уильям, герцог Кембриджский

Принц Уильям, Герцог Кембриджский англ. Prince William of the United Kingdom, Duke of Cambridge, born William Arthur Philip Louis <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Герцог Кембриджский, Граф Стратерн, Барон Каррикфергюс
с 29 апреля 2011 года
Монарх:	Елизавета II
Предшественник:	Георг
Рождение:	21 июня 1982(1982-06-21) (41 год) Лондон, Великобритания
Род:	Виндзоры
Отец:	Чарльз, принц Уэльский
Мать:	Диана, принцесса Уэльская
Супруга:	Кэтрин, герцогиня Кембриджская
Дети:	Джордж и Шарлотта
Образование:	Королевская военная академия в Сандхерсте Сент-Эндрюсский университет
Награды:

Принц Уи́льям (Вильге́льм) А́ртур Фи́липп Луи́, герцог Ке́мбриджский (англ. Prince William of the United Kingdom, Duke of Cambridge, born William Arthur Philip Louis; род. 21 июня 1982) — герцог Кембриджский, граф Стратхэрнский и барон Каррикфергюс, старший сын принца Уэльского Чарльза и его первой жены, принцессы Дианы, внук королевы Великобритании Елизаветы II. Второй в очереди наследников престола Соединённого королевства.

Биография

Родился 21 июня 1982 года в 9 часов вечера, в Лондоне, в районе Паддингтон. Уильям был первым наследным принцем, родившимся вне королевского дворца — он появился на свет в лондонском госпитале Святой Марии. Стал объектом внимания папарацци сразу же, как только появился на свет: уже при выходе из роддома Диана и Чарльз попали под объективы фотокамер многочисленных фотографов, желающих первыми сделать фото наследника.

4 августа 1982 года принц был крещён архиепископом Кентерберийским в Букингемском дворце и получил имя Уильям Артур Филипп Луи.

С 1990 по 1995 год принц посещал школу Ладгроув в Беркшире. Это была школа-пансион, и Уильям все делал наравне с остальными, даже жил в комнате с четырьмя другими учениками. В школе он был капитаном хоккейной команды и команды по регби, увлекался плаванием, хорошо играл в футбол и баскетбол, а также не раз представлял школу на марафонах по бегу по пересеченной местности.

После школы Уильям поступил в знаменитый Итонский колледж, где изучал географию, биологию и историю искусств. Принц всегда был прилежным учеником и получал хорошие оценки как по профильным предметам, так и по воспитанию, кроме того, легко находил общий язык со сверстниками. Благодаря общительности, природному такту и скромности при абсолютном отсутствии заносчивости он быстро обрастал друзьями и знакомыми. Правда, в колледже он жил в отдельной комнате и пользовался отдельной душевой — но не из высокомерия, а из соображений безопасности.

Когда в августе 1996 года родители Уильяма развелись, принц тяжело переживал это. Он всегда был ближе с матерью, чем с отцом, но принцесса Диана и после развода много общалась с детьми. Даже после развода она продолжала считаться членом королевской семьи и жила в Кенсингтонском дворце, много занималась благотворительностью.

Большим ударом в жизни принца стало 31 августа 1997 года, когда его мать, принцесса Диана, погибла в автокатастрофе в Париже. О трагедии принц узнал только 1 сентября от отца, так как принц Чарльз запретил детям иметь в доме радио. Как ни тяжело ему было справиться с обрушившимся на него горем, Уильям нашел силы принять участие в организации похорон. Он и брат, принц Гарри, шли за гробом матери в похоронной процессии до самого Вестминстерского аббатства, где прошли похороны. После гибели матери Уильям по собственному желанию посещал психоаналитика. В этот период давняя неприязнь Уильяма к прессе обострилась до предела: он винил папарацци в смерти матери.

В июле 2000 года, после окончания Итонского колледжа принц, как и многие студенты, решил на год сделать перерыв в учёбе. Он много путешествовал, посетил Чили, побывал в странах Африки вслед за своей матерью (принцесса Диана активно занималась благотворительностью), и даже работал на английской молочной ферме. По истечении года принц Уильям выбрал свою дальнейшую дорогу: он решил поступать в престижнейший Сент-Эндрюсский университет в Шотландии, и вскоре стал студентом. Своё совершеннолетие (по британским законам оно наступает в 21 год) принц отпраздновал вечеринкой в африканском стиле, которую провел в Виндзорском замке под присмотром самой королевы.

Дипломная работа принца в 2005 году была посвящена коралловым рифам. Он окончил университет с очень хорошими результатами (хотя и не с отличием), и в этом превзошел своего отца, выпускника Кембриджа. По признанию самого Уильяма, он провел в Сент-Эндрю четыре счастливых года. Некоторое время после окончания университета Уильям работал и занимался общественно полезными делами, например, представлял Её Величество в Новой Зеландии, в городах Веллингтоне и Окленде на торжествах, посвященных 60-й годовщине окончания Второй мировой войны. В мае 2006 принц Уильям поступил в Королевскую Военную Академию Сэндхерст. Он получил офицерское звание в декабре 2006 года и присоединился к Королевской кавалерии в качестве Второго лейтенанта. В этом плане его карьера не отличается от карьеры его предков по мужской линии, начиная с Генриха V, так как в Великобритании монарх формально возглавляет вооруженные силы страны. В 2009-м году по окончании лётной школы КВВС в Крэнуэлле был переведён в Королевские военно-воздушные силы и повышен в звании до капитана (Flight Lieutenant). В настоящее время проходит службу в должности пилота спасательного вертолёта. В декабре 2011 года участвовал в операции по спасению российских моряков с тонущего судна «Свонлэнд».

Семья

16 ноября 2010 года Кларенс-хаус объявил о помолвке принца Уильяма и его давней подруги Кейт Миддлтон. Бракосочетание принца Уильяма и Кейт Миддлтон состоялось 29 апреля 2011 года в лондонской Соборной церкви Святого Петра в Вестминстерском аббатстве. Архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс официально провозгласил принца Уильяма и Кейт Миддлтон мужем и женой, а со стороны королевы Великобритании Елизаветы II молодой чете присвоен титул герцога и герцогини Кембриджских.

3 декабря 2012 года официальный представитель королевского двора Великобритании заявил, что жена принца Уильяма герцогиня Кембриджская беременна и находится в больнице короля Эдварда VII в центральном Лондоне с симптомами токсикоза и пробудет там ещё несколько ближайших дней.

Отрывок, характеризующий Уильям, герцог Кембриджский

– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.