Приозёрная железная дорога Лланбериса
| Приозёрная железная дорога Лланбериса | |
| Llanberis Lake Railway, Rheilffordd Llyn Padarn | |
 Возле станции «Гилвах-Ти». 2006 г. | |
| Годы работы: |
с 1971 |
|---|---|
| Страна: | |
| Город управления: |
Лланберис |
| Состояние: |
Историческая железная дорога |
| Протяжённость: |
4 км |
Приозёрная железная дорога Лланбериса (англ.: Llanberis Lake Railway, валл.: Rheilffordd Llyn Padarn) — железная дорога узкой колеи (597 мм) длиною в 4 км (2,5 мили), соединяющая Лланберис в валлийском округе Гуинет со станцией Пен-Ллин (Pen Llyn), что находится в Падарнском Парке. Открылась для движения в 1971 г. на небольшом отрезке насыпи, ранее принадлежавшем Падарнской железной дороге (Padarn Railway). Функционирует как историческая железная дорога.
Содержание
Маршрут
Началом железной дороги принято считать станцию «Гилвах-Ти»,[1] хотя с 2003 г. ей предшествует станция в Лланберисе(53°07′03″ с. ш. 4°07′09″ з. д. / 53.1175° с. ш. 4.1193° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=53.1175&mlon=-4.1193&zoom=14 (O)] (Я)). Для путешественников линия обычно начинается именно здесь — недалеко от вокзала соседней Сноудонской горной железной дороги. Выйдя из Лланбериса, путь пересекает канал, соединяющий озёра Падарн и Перис, и подходит к станции «Гилвах-Ти», рядом с которой расположен Национальный сланцевый музей. За «Гилвах-Ти» линия выходит на берег Падарнского озера и бежит по нему до станции «Кел-Ллидан», проходит её и, продолжая двигаться всё тем же берегом, достигает безымянного разъезда. За ним, некоторое время спустя, путь подходит к конечной станции «Пен-И-Ллин»(53°08′13″ с. ш. 4°08′58″ з. д. / 53.1370° с. ш. 4.1495° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=53.1370&mlon=-4.1495&zoom=14 (O)] (Я)), которая лежит на самом северо-западе Падарнского загородного парка, и останавливается недалеко от шоссе, этот парк пронизывающего.
История
В 1788 г. возле современного Лланбериса, между Нант-Перисом и Диноруигом, открылась Диноруигская сланцевая каменоломня,[2] от которой в 1824 г. к Порт-Динорвику (англ. Port Dinorwic), что лежит на берегу пролива Менай, протянули Диноруигскую конную железную дорогу.[3] Линия шириною в 610 мм[4] шла иным путём, нежели нынешняя Приозёрная линия, была неудовлетворительно спроектирована[3] и проложена по земле, каменоломне не принадлежавшей.[4] В 1842 г. ей на замену открыли Падарнскую железную дорогу, прошедшую другим маршрутом и имевшую иную ширину колеи — 1219 мм.[4] Внутри каменоломни были проложены пути в 578 мм, поэтому вагонетки, гружёные сланцами, спускали с горы Элидир вниз, вкатывали на железнодорожные платформы по четыре за раз — для чего на платформах монтировались рельсы, — и отправляли в таком виде во всё тот же Порт-Динорвик.[4] За время работы каменоломни, которую закрыли только в 1969 г.,[5] на её внутренних линиях успело потрудиться около 30-и танк-паровозов — большей частью, «Гунслетов» (Hunslet), — а на Падарнской дороге — 6.[6] После Второй мировой войны владельцы каменоломни начали закупать промышленные тепловозы.[4][6]
В 1966 г. Лоури Портер (A. Lowry Porter) предложил несколько изменить маршрут трёх восточных миль Падарнскеой дороги с тем, чтобы сделать её короче, и переговоры о спрямлении пути шли до 1969 г., когда каменоломня — совершенно внезапно — обанкротилась.[3][4] Это обстоятельство привело в декабре того же года к закрытию Падарнской дороги, которой стало нечего перевозить, ибо единственными грузами, с которыми ходили поезда, были сланцы и рабочие из окрестных деревень, доставляемые к месту работы периодически прицепляемыми пассажирскими вагонами.
Совет графства Карнарвоншир приобрёл часть земель и зданий бывшей каменоломни, чтобы создать возле Лланбериса загородный парк. Остальная территория каменоломни и её оборудование были выставлены на аукцион, и компания Портера приобрела на нём три карьерных паровоза и тепловоз. В июне 1970 г. Совет купил насыпи прежней Падарнской дороги и позволил их использовать для прокладки новой, Приозёрной, линии.[4] Почти сразу — той же осенью — началось строительство с применением оборудования, что осталось от прежней дороги.[3] Однако задействованым оказался только тот трёхмильный восточный участок, о котором пытались ещё до банкротства договориться Портер и начальство каменоломни. Упомянутый отрезок касался пути, проходящего по землям вновь образованного Падарнского парка — от станции «Кел-Ллидан» до станции «Гилвах-Ти». Движение по нему официально открылось в мае 1971 г.,[3][4]
При строительстве ширину колеи изменили, и карьерный подвижной состав пришлось перешивать с 578 мм на 597 мм. Первым это проделали с танковым паровозом «Долбадарн» и теповозом. После переделки эти локомотивы и начали водить поезда на новой линии, но произошло это не сразу, а только в июне 1971 г. — компания первоначально испытывала нехватку вагонов. В 1972 г. в строй ввели ещё один паровоз — «Красну Девицу» (Red Damsel), — но под новым именем: «Элдир» (Elidir), а затем к нему прибавились ещё два паровоза. Чуть ранее — в декабре 1971 г. — дорогу расширили до станции «Пен-И-Ллин»,[4] а в июне же 2003 г. путь дотянули до Лланбериса.[3]
Ныншнее состояние
Пассажирское движение на дороге осуществляется круглый год, за исключением января, но ежедневное — только в летние месяцы. Поезда отправляются со станции «Гилвах-Ти», поездка длится 45 мин.[7] Дорога участвует в маркетинговой программе «Великие узкоколейки Уэльса».
Напишите отзыв о статье "Приозёрная железная дорога Лланбериса"
Примечания
| В Википедии есть портал «Железнодорожный транспорт» |
- ↑ [www.lake-railway.co.uk/allaboutus.html All about us... // Rheilffordd Llyn Padarn. Official website.]
- ↑ [www.museumwales.ac.uk/en/slate/story-of-slate/ Story of Slate. // National museum Wales.]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.lake-railway.co.uk/about_history.html History of the Line. // Rheilffordd Llyn Padarn. Official website.]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Boyd, James I.C. Narrow Gauge Railways in North Caernarvonshire, Vol. 3. The Oakwood Press. 1988. ISBN 0-85361-328-1
- ↑ [www.penmorfa.com/Slate/dinorwic.html Dinorwic quarry, Llanberis. Penmorfa home page.]
- ↑ 1 2 Carrington D.C. and Rushworth T.F. Slates to Velinheli: The Railways and Tramways of Dinorwic Slate Quarries, Llanberis and the Llanberis Lake Railway. Maid Marian Locomotive Fund. 1972.
- ↑ [www.lake-railway.co.uk/timetable.html 2011 TIMETABLE // Rheilffordd Llyn Padarn. Official website.]
Отрывок, характеризующий Приозёрная железная дорога Лланбериса
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
