Приходите завтра…

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Приходите завтра»)
Перейти к: навигация, поиск
Приходите завтра...
Жанр

комедия

Режиссёр

Евгений Ташков

Автор
сценария

Евгений Ташков

В главных
ролях

Екатерина Савинова
Анатолий Папанов

Оператор

Радомир Василевский

Композитор

Андрей Эшпай

Кинокомпания

Одесская киностудия

Длительность

93 мин.

Страна

СССР СССР

Язык

русский

Год

1963

IMDb

ID 0130195

К:Фильмы 1963 года

«Приходите завтра…» — комедийный художественный фильм, поставленный в 1963 году режиссёром Евгением Ташковым. Сценарий написан режиссёром совместно с женой Екатериной Савиновой и отражает некоторые факты биографии актрисы. После выхода в прокат фильм посмотрели 15,4 миллиона зрителей.

На Всесоюзном кинофестивале 1964 года в Ленинграде фильм удостоен Первой и Второй премии за лучшую мужскую роль (А. Д. Папанов поделил её с Н. К. Черкасовым в фильме «Всё остаётся людям»), Первой и Второй премии за женскую роль (Е. Ф. Савинова поделила её с А. Умурзаковой в фильме «Сказ о матери», В. Артмане в фильме «Родная кровь» и В. Донской-Присяжнюк в фильме «Наймичка»).





Сюжет

Девушка Фрося Бурлакова приезжает в Москву из глухой сибирской деревни, чтобы поступить в Институт имени Гнесиных и стать певицей. Она останавливается у скульптора Николая Васильевича, который учился в школе в Запорожье, где работал их общий знакомый — школьный завхоз, затем переехавший в Сибирь. Совершенно не знакомая с жизнью больших городов, Фрося своей провинциальностью и непосредственностью забавляет самого Николая Васильевича, его подругу Наташу и домработницу. Однако абсолютная искренность и душевная чистота Фроси наводят скульптора на мысль о том, что сам-то он давно увяз во лжи, суете и коммерческой работе, разменял на мелочи свой художественный талант и сбился с творческого пути.

Фрося пытается поступить в институт, но выясняет, что она опоздала — экзамены уже окончены. Проведя в институте несколько дней, Фрося постоянно сталкивается со знаменитым и уважаемым профессором Соколовым, который наконец соглашается её прослушать. Во время прослушивания профессор обнаруживает, что малообразованная сибирская девушка обладает ярким и незаурядным певческим талантом, имеет фантастически сильный голос, наделена также врождённой интеллигентностью и чувством красоты. Он пытается уговорить руководство, чтобы Фросю в порядке исключения приняли в институт.

Всё это время Николай Васильевич тщетно пытается отыскать себя в творчестве. Чем дальше он заходит, тем твёрже убеждается в том, что вся его прежняя работа — лишь подделка под искусство, а идеи — мертвы и бессодержательны. Постоянное общение с Фросей, а также критика друзей и коллег только подтверждают эти мысли. В одну из бессонных ночей, поняв, что наступил творческий кризис, скульптор в отчаянии разрушает все творения у себя в мастерской, оставив лишь одну — работу третьего курса, которая по его словам «действительно была сделана для людей».

На следующее утро Фрося покидает квартиру Николая Васильевича. Стараниями профессора Соколова она всё-таки поступила в институт и получила место в общежитии. По дороге туда она знакомится со студентом Костей, который вскоре становится её другом. Однако отношения между молодыми людьми не ладятся, поскольку Костя совершенно не разделяет и не понимает Фросиного увлечения музыкой. Да и сама девушка, общаясь с ним, не пытается вникнуть в его интересы, а продолжает думать о своих занятиях.

Проходит полгода. На одном из уроков Бурлакова срывает голос и на некоторое время ей приходится прервать обучение. В трамвае она случайно встречает Николая Васильевича. Оба очень рады друг другу и в разговоре Фрося выясняет, что скульптор очень изменился за это время, многое переосмыслил в жизни и кажется нашёл свою творческую стезю.

Вылечившись, Бурлакова возвращается в институт и в этот же день Костя навсегда уезжает из Москвы. Фросю он оповестил об этом запиской и девушке не удаётся даже попрощаться с ним и получить от него какие-либо объяснения. Оставшись одна, будущая певица всецело посвящает себя учёбе, поскольку для неё «время лёгких успехов прошло» и впереди намечается долгая кропотливая работа.

В ролях

Съёмочная группа

Технические данные

Колоризация

В 2011 году фильм был отреставрирован, раскрашен и впервые показан 3 декабря 2011 года по «Первому каналу»[1].

Съёмки

В Викицитатнике есть страница по теме
Приходите завтра
  • Главную роль в фильме сыграла супруга режиссёра Екатерина Савинова, которая сама исполнила все песни в картине. Фрося приезжает в Москву из села Ельцовка. Это реально существующее село в Алтайском крае, где на самом деле и родилась Савинова.
  • На прослушивании Фрося Бурлакова исполняет знаменитую каватину Розины из оперы «Севильский цирюльник». На одном из занятий в исполнении Фроси звучит серенада Франца Шуберта с русским текстом Николая Огарёва.
  • Единственная скульптура, уцелевшая в мастерской Николая Васильевича, весь фильм остаётся за кадром.

Напишите отзыв о статье "Приходите завтра…"

Примечания

  1. [novchronic.ru/8210.htm Фильм «Приходите завтра» был отреставрирован и раскрашен.]

Ссылки

  • [youtube.com/watch?v=fRxOPx5pFJw «Приходите завтра…»] на YouTube
  • [www.ibaicu.exactpages.com/eb10.jpg Румынский постер к фильму]

Отрывок, характеризующий Приходите завтра…

– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.