Дальнобойность стрелкового оружия

Дальнобойность — одно из основных свойств стрелкового оружия, совокупность его свойств, связанных с дальностью стрельбы.

Характеризуется рядом показателей, таких, как:

• Предельная дальность полёта пули
• Дальность действительного огня
• Прицельная дальность
• Дальность прямого выстрела

Показатели дальнобойности

Предельная дальность полёта пули

Характеризует предельные возможности применения оружия. В наибольшей степени важна для артиллерийских систем, за вычетом противотанковых и зенитных, — для стрелкового же оружия является второстепенной характеристикой, так как на практике стрельба из него на такую дальность не осуществляется.

Дальность действительного огня

Дальность, на которой ещё сохраняются достаточно высокая вероятность поражения цели и эффективное действие пули по данному типу целей для решения поставленной боевой задачи. Соответственно, для стрелкового оружия различают дальность действительного огня по одиночной цели, по групповой цели, по штурмующему самолёту, по бронетехнике и так далее.

Для стрелкового оружия, как правило, не превосходит трети предельной дальности полёта пули.

Данная величина является в большой степени условной, так как зависит не только от технических характеристик самого оружия, но и от тактических особенностей его применения.

Например, в первой половине XX века для станковых пулемётов действительным считался огонь на дистанции вплоть до нескольких километров. В германском войсковом наставлении по пулемётному делу 1920-х годов указывалось, что огонь из пулемёта MG08 («Максим») действителен до 1 600 м по одиночным целям, а по групповой цели тяжёлыми пулями s.S (schweres Spitzgeschoss, «тяжёлая остроконечная») — до 3 500 м.

Впоследствии на основе боевого опыта Второй мировой войны дальность действительного огня из пулемётов, как и других видов стрелкового оружия, была подвергнута пересмотру, сократившись примерно вдвое; это произошло не ввиду изменения свойств и качеств самого стрелкового оружия, а благодаря насыщению войск артиллерией и в особенности миномётами, которые сделали ведение огня из стрелкового оружия на большие дальности сравнительно неэффективным и нерациональным, — соответственно была пересмотрена и дальность действительного огня из его образцов, хотя характеристики самого оружия при этом остались неизменными.

Дальность действительного огня ограничена возможностями человеческого зрения. У оружия с открытым прицелом она обычно не превышает 400 метров по одиночной живой цели. Для ведения действительного огня на бо́льшие дальности используются оптические прицелы различной конструкции.

Прицельная дальность

Дальность, соответствующая наибольшему делению прицела оружия. Как правило, несколько превышает дальность действительного огня.

Прицельная дальность является исключительно условной, субъективной характеристикой. Например, ППШ раннего выпуска, как и большинство довоенных пистолетов-пулемётов, имел секторный прицел, размеченный до 500 метров, однако впоследствии производилась упрощённая версия с прицелом до 200 метров, — при этом характеристики самого оружия де-факто остались прежними, но новый прицел был намного проще в изготовлении и вполне соответствовал реальному боевому применению этого оружия.

Дальность прямого выстрела

Дальность, на которой высота траектории равна высоте данной цели (например, стоящего пехотинца). Характеризует настильность траектории. Чем выше настильность траектории, тем меньшие поправки по высоте приходится брать стрелку при прицеливании. В пределах дальности прямого выстрела стрельба может осуществляться без перестановки прицела, для чего на нём часто имеется специальное деление, соответствующее прямому выстрелу (П).

Примеры

Показатели дальнобойности 7,62-мм винтовки обр. 1891 года, м
полёта пули	действительного огня по одиночной цели	действительного огня по групповой цели	прицельная	прямого выстрела
более 4 000	400	800	2 000	425

Показатели дальнобойности 7,62-мм карабина Симонова, м
полёта пули	действительного огня по одиночной цели	действительного огня по групповой цели	прицельная	прямого выстрела по грудной фигуре
3 000	400	800	1 000	365

Показатели дальнобойности 7,62-мм снайперской винтовки Драгунова, м
полёта пули	действительного огня по одиночной цели	прицельная	прямого выстрела по грудной фигуре	прямого выстрела по бегущей фигуре
более 4 000	800	1 200 / 1 300 (оптич. прицел)	430	640

Показатели дальнобойности 7,62-мм автомата Калашникова, м
полёта пули	действительного огня по одиночной цели	прицельная	прямого выстрела по грудной фигуре
3 000	400	800 (АК) / 1 000 (АКМ)	350

Показатели дальнобойности 5,45-мм автомата Калашникова, м
полёта пули	действительного огня по одиночной цели	действительного огня по групповой цели	прицельная	прямого выстрела по грудной фигуре
3 150	500	1 000	1 000	440

Показатели дальнобойности американской винтовки М16, м
полёта пули	действительного огня по одиночной цели	действительного огня по групповой цели	прицельная	прямого выстрела
3 600	460 (A1) / 550 (A2 и далее)	800	800	300

История

Начиная с массового внедрения в армиях нарезного оружия в середине XIX века, в течение определённого времени все показатели дальнобойности военного оружия непрерывно возрастали. Наиболее важными шагами на этому пути стали: переход в 1860-х — 1870-х годах на малые калибры, — сначала порядка 10-12, а затем и порядка 6,5-8 мм, что позволило существенно увеличить настильность траектории пули и снизить рассеивание; появление в середине 1880-х годов бездымного пороха, значительно повысившего все показатели дальности стрелкового оружия; переход на облегчённые «наступательные» пули с острыми носками в начале XX века, что несколько улучшило настильность траектории. Эти меры, в сочетании с улучшением качества выделки стволов и кучности боя, позволили увеличить прицельную дальность стрельбы из нарезного оружия с 400—600 м у стреляющих дымным порохом штуцеров середины XIX века до нескольких километров у магазинных винтовок рубежа веков. Причём такой потенциал оружия не мог быть полноценно реализован в те годы, так как отдельные живые цели на таком расстоянии невооружённым глазом уже не видны.

В конце XIX — начале XX века имело место массовое «увлечение» военных дальностью и точностью стрельбы, в основном произошедшее в результате нескольких достаточно спорных эпизодов Франко-прусской (1870-71) и Русско-турецкой (1877-78) войн. В этот период на вооружение принимались винтовки, имеющие прицельные приспособления, размеченные для стрельбы на расстояния порядка нескольких километров. Например, русская винтовка образца 1891 года имела прицел, размеченный до 3200 шагов (2276 м), а английские Ли-Метфорд и Ли-Энфилд — основной прицел до 1600 ярдов (1463 м) и дополнительный боковой до 2800 ярдов (2560 м). Разумеется, стрельба по одиночной цели на такой дальности была уже невозможна, так как такая задача, как уже указывалось выше, значительно превосходит возможности человеческого зрения, — однако эти установки прицела использовались при стрельбе навесом по групповой цели, осуществляемой залпами («плутонговая стрельба»). Стрелков учили брать при стрельбе поправку на ветер и вести огонь по невидимой цели, расположенной за укрытием или складкой рельефа местности. Стрельба из ручного оружия на дистанции порядка 1000 метров считались, до широкого распространения пулемётов, нормальной и вполне распространённой практикой при обучении личного состава стрелковых подразделений. При этом, на практике, эффективность такого огня уже в то время была достаточно спорной, так как при большом расходе патронов наносимый противнику ружейным обстрелом урон с дистанции более километра часто оказывался едва ли не символическим.

Распространение автоматического оружия в начале XX века значительно сократило такую практику, вытесненную намного более эффективным ведением огня из станкового пулемёта, однако вследствие инерции мышления представления военных теоретиков о дальности применения ручного стрелкового оружия в будущих войнах всё же оставались существенно завышенными.

Ситуация резко изменилась в годы Второй мировой войны. В ходе боевых действий быстро выяснилось, что в условиях высокой насыщенности войск артиллерией, минометами, бронетехникой и гранатомётами реальная дальность ведения огня из стрелкового оружия уже не превышает 300 м, а основные боевые действия с использованием лёгкого стрелкового оружия вообще развёртываются в пределах 100-200 м. На таком расстоянии победу одерживала не та сторона, которая была вооружена более точным и дальнобойным оружием и имела лучшую стрелковую подготовку, а та, которая обеспечивала наибольшую плотность огня в ближнем бою. Цели же, удалённые далее 300 м, оказалось рациональнее поражать при помощи более тяжёлых видов оружия, так что ведение по ним огня из стрелкового (за исключением снайперского) оружия и даже пулемётов, стало считаться не действенным.

Это вызвало пересмотр требований к показателям дальности стрельбы из стрелкового оружия. Наиболее важным следствием этого пересмотра стало введение на вооружение сначала в нацистской Германии, а затем — в СССР оружия, использовавшего для ведения огня уменьшенные, промежуточные по мощности между пистолетными и винтовочными, патроны, и по сравнению с магазинными винтовками имевшего сниженную прицельную дальность ведения огня при практически той же действительной дальности и существенно большей скорострельности. Идея таких патронов прорабатывалась в разных странах ещё со времён Первой мировой, однако из-за завышенных требований к дальнобойности стрелкового оружия в межвоенный период тогда они распространения не получили. Не получали вплоть до Второй мировой войны достаточно массового распространения в армиях и пистолеты-пулемёты, которые, имея дальность действительного огня порядка 100—200 м, рассматривались лишь как вспомогательное огневое средство для боя на ближней дистанции, так как считалось, что бой с использованием стрелкового оружия в полную силу развернётся уже на 400 м, — соответственно, опасались, что вооружённые пистолетами-пулемётами стрелки окажутся исключены из его ведения, ослабляя огневое могущество пехотного подразделения. Практика войны разрушила эти иллюзии, и во многих странах, — в первую очередь — СССР, Германии, Великобритании, — пистолет-пулемёт стал в военный период одним из основных видов лёгкого стрелкового оружия.

После войны в СССР и союзных ему государствах концепция оружия под «промежуточные» патроны получила бурное дальнейшее развитие, приведя к появлению «классического» его образца — автомата Калашникова. Винтовочные патроны теперь использовались лишь в пулемётах, приданных подразделениям уровня не ниже роты, и снайперских винтовках, которые в Советской Армии служили для увеличения дальности ведения действительного огня пехотного отделения в целом до 600—700 м, против 350-400 м у автоматов.

На Западе, однако, ещё долгое время сохранялось предпочтение в пользу точного и дальнобойного оружия, что было прямым следствием того, что в системе вооружения образованного в те годы блока НАТО ведущую роль играли американские образцы. Поэтому после войны на вооружение стран НАТО был принят несколько облегчённый, но соответствующий по всем основным характеристикам винтовочным боеприпасам патрон Т65 калибра 7,62×51 мм, оружие под который в целом соответствовало довоенным самозарядным и автоматическим винтовкам и было рассчитано главным образом на меткую стрельбу одиночными выстрелами на сравнительно большую дальность.

Лишь после анализа Пентагоном статистики боевых потерь в корейской войне стало ясно, что большинство ранений от стрелкового оружия было получено на расстоянии менее 100 метров от стрелков. Для стрельбы на такую дистанцию по не защищённой живой цели мощность винтовочного патрона была явно излишней, что привело к переходу армии США, а затем и остальных стран НАТО, на оружие под «промежуточный» патрон, начавшемуся в середине 1960-х и окончательно завершившемуся лишь в 1980-х годах.

В последние десятилетия, однако, вновь наметилась тенденция к увеличению дистанции пехотного боя с использованием стрелкового оружия. Например, боевой опыт Иракской кампании 2000-х годов показал, что дальности действительной стрельбы из оружия, использующего «промежуточные» патроны нормального калибра, вроде АК и АКМ, уже не достаточно для решения многих боевых задач. Кроме того, с массовым распространением в армиях индивидуальной бронезащиты к задаче простого попадания в цель добавилась задача пробивания её нательной брони, что вызвало к жизни «промежуточные» патроны повышенной мощности, такие, как, как 6,8×43 мм Remington SPC или 6,5×38 мм Grendel, оружие под которые имеет повышенную дальность действительного огня по защищённой бронёй цели. В значительной степени способствует повышению дальности действительного огня также насыщение войск современными прицельными приспособлениями, такими, как коллиматорные прицелы и, в особенности, лёгкие оптические прицелы: не улучшая свойств самого оружия, они делают огонь из него более действительным за счёт удобства и быстроты прицеливания.

Литература

• Дальность полета // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Дополнительные источники

• [web.archive.org/web/20021226050630/www.artilleria.narod.ru/glava09.htm «Артиллерия» 2-е исправленное и дополненное издание. Государственное военное издательство наркомата обороны СОЮЗА ССР МОСКВА — 1938]

См. также

• .338 Lapua Magnum
• CheyTac Intervention

Отрывок, характеризующий Дальнобойность стрелкового оружия

– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.