Причины войны в Ливии

Бывший посол в Ливии и Тунисе, в.н.с. Центра арабских исследований Института востоковедения РАН кандидат исторических наук Алексей Подцероб, оценивают ситуацию так: социально-экономическая ситуация в этой стране значительно лучше, чем в других арабских странах Северной Африки, в Ливии нет значительного социального расслоения, основную же роль играют противоречия между племенами, а Муаммар Каддафи продолжает пользоваться поддержкой населения. В Ливии наблюдается в основном вооруженная борьба за власть под прикрытием лозунгов борьбы за свободу и демократию.

Однако, по словам Фуада Аджами, профессора университета Джона Хопкинса, авторитетного американского эксперта по Ближнему Востоку, причины революции и последовавшей за ней гражданской войны в Ливии следует искать не столько в экономической, сколько в политической жизни страны. По словам востоковеда, за годы правления Каддафи, страна превратилась «в безжалостную тиранию, а все богатства государства оседали у правителя и его детей. Розничная торговля была уничтожена, и многие сферы деятельности для ливийцев были запрещены». Фуад Аджами считает, что Ливийское государство потеряло 40 лет из-за самовлюблённости правителя, а недовольство гнётом и унижениями в среде ливийцев постепенно росло. По его словам, «страх правил и парализовал страну, в которой революционные комитеты были над законом», а «шутовство и постоянные эксцентричные выходки Каддафи — палатка, которую он везде брал с собой, разглагольствования на международных форумах, женщины-телохранители в консервативном мусульманском обществе, и четыре украинских медсестры, которые везде были с ним — шли нога в ногу с террором против диссидентов, отважившихся выступить против его деспотии».

Игорь Юргенс, председатель правления Института современного развития акцентирует внимание на том, что Ливия с древнейших времён существовала как три разделённых географически племени, при этом Каддафи, как считает эксперт, за последнее время нанёс серьёзный удар по двум из трёх частей Ливии, поэтому фактически остаётся лидером только одной части — Триполитании. «Две других части фактически распавшегося ливийского государства теперь относятся к личности полковника негативно». Другие эксперты указывают существенно другой расклад сил: по словам бывшего посла России в Ливии Владимира Чамова, весь запад Ливии (Триполитания) и центр не менее чем на 80 % поддерживают Каддафи, восток же оппозиционен.

Бывший посол России в Ливии Владимир Чамов считает, что на востоке Ливии всегда существовала мощная оппозиция Каддафи, недовольная распределением не в свою пользу средств внутри страны, которое стало происходить после прихода полковника к власти. События в Тунисе и Египте простимулировали эти настроения, на это наложились племенные отличия. В настоящее время возможность воссоединения страны он оценивает как маловероятную, в частности, из-за того, что оппозиционный восток начал пользоваться вооружённой поддержкой международной коалиции.

Директор Института проблем глобализации Михаил Делягин считает весь ливийский конфликт искусственно сконструированным, истинную причину событий он видит в войне за ресурсы, ведущейся на глобальном уровне. Он считает, что в Ливии, в отличие от соседних арабских стран, не было глубоких реальных противоречий. «Выстрелили», по его мнению, межплеменные противоречия.

Другого мнения придерживается кандидат исторических наук, директор центра Института международных исследований, бывший посол СССР и России в Ливии [www.mgimo.ru/users/document2855.phtml Вениамин Попов]. По его словам, революционные события в Ливии, как и в ряде других арабских стран — это веление времени. «Мы, наверное, ещё не осознаем до конца, что происходит. Это тектонический сдвиг, который просто начался вот в этом районе мира. Вы посмотрите, он уже отражается на всем Средиземноморье. Те же методы, которые использовала молодежь в Тунисе и в Египте, сейчас использует молодежь в Испании и в Греции… Через Facebook и Twitter. Это уже мы должны осознать, что мы живем совершенно в иную эпоху, эпоху глобализации. И поэтому вот такие понятия, как достоинства человека, хорошая жизнь, необходимость борьбы с коррупцией, важность для того, чтобы лидеры слушали своё население, это становится требованием времени, велением времени. Без этого невозможно будет дальше успешно править. Вот в этом проблема. Может быть, он [Каддафи] считал, что он-то, в общем, сделал все правильно. И казалось бы, что он теперь застрахован от этого. Но вот жизнь распределилась по-другому».

Заместитель представителя Ливии в ООН Ибрагим Даббаши (выражающий точку зрения повстанцев) определил характер внутриливийского конфликта следующим образом:

…ситуация в Ливии уникальна. Факт в том, что ливийский кризис особенный. Это не гражданская война, не конфликт между двумя партиями, а борьба народа, защищающего себя от диктатуры.

Отрывок, характеризующий Причины войны в Ливии

«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.