Пришелец, Антон
Поделись знанием:
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
| Антон Пришелец | |
 | |
| Имя при рождении: |
Антон Ильич Ходаков |
|---|---|
| Место рождения: |
c. Безлесное, Балашовский уезд, Саратовская губерния, Российская империя |
| Род деятельности: | |
| Язык произведений: | |
Анто́н Прише́лец (Анто́н Ильи́ч Ходако́в, 20 декабря 1892 [1 января 1893], c. Безлесное, Саратовская губерния — 1972, Москва) — советский поэт-песенник[1].
Содержание
Биография
Антон Ильич Ходаков родился в крестьянской семье. Служил в армии во время Первой мировой войны, затем работал в Балашове журналистом.
В 1922 году переехал в Москву, где поступил в редакцию «Рабочей газеты». С 1928 года всецело посвятил себя творчеству. Опубликовал несколько сборников патриотических стихов, автор слов большого количества известных песен («Ой ты, рожь» на музыку А. Долуханяна, «У дороги чибис» на музыку М. Иорданского[2], «Наш край» на музыку Дм. Кабалевского) и др.). Среди соавторов песен А. Пришельца — такие известные советские композиторы, как С. Прокофьев, С. Кац, С. Туликов, В. Мурадели. Создал лирический цикл, посвящённый сыну Дмитрию, погибшему на фронтах Великой Отечественной войны («Свидание», 1945). Многие стихи послевоенного времени наполнены воспоминаниями поэта о детстве, неповторимых картинах родной ему сельской природы.
После 1960-х годов лирика поэта становится более романтичной («Ёжик»), наполненной тонким юмором («Журавли летят»).[3]
Антон Пришелец ушёл из жизни в 1972 году. Похоронен в Москве, на Введенском кладбище, участок № 7.[4]
Творчество
Сборники стихов
- «Зорьные зовы», 1920
- «Плечо к плечу», 1925
- «Стихи о деревне», 1927
- «Мой костёр», 1955
- «Зерно», 1959
- «Зеленый ветер», 1961
- «Тропинка милая», 1961
- «Охапка сена», 1965
Наиболее известные песни
- Алёша-книгоноша (С. Заславский), исп. Хор мальчиков МГХУ п/у А. Свешникова
- Великий город (Д. Покрасс), исп. Борис Шапенко
- Весной грустить нельзя (А. Долуханян), исп. Алексей Усманов
- Волжанка (Ю. Слонов), исп. Людмила Зыкина
- Город-солдат (А. Долуханян), исп. Ян Кратов
- Жизнь моя, любовь моя (С. Туликов), исп. Виталий Власов, Владимир Трошин, Евгений Беляев, Михаил Михайлов, Владимир Девятов, Сергей Мороз
- Из кубанского края (П. Акуленко), исп. Хор Всесоюзного Радио
- Каждой девушке счастья хочется (С. Туликов), исп. Михаил Михайлов
- Колосок (Ю. Слонов)
- Конник (С. Прокофьев)
- Край родной (Ю. Слонов), исп. Антонина Клещёва и Александра Тимошаева
- Куда бежишь, тропинка милая? (Е. Родыгин), исп. Антонина Клещёва
- Младший сын и старший лейтенант (З. Компанеец), исп. Михаил Рыжов
- Над рекой, над Окой (Ю. Слонов), исп. А. Клещёва и К. Шеляховская
- Наш край (Д. Кабалевский), исп. Ансамбль Московского городского Дворца пионеров, хор ЦДДЖ
- Ночка луговая (Г. Дехтяров), исп. Алла Иошпе и Стахан Рахимов
- Ой, ты, рожь (А. Долуханян), исп. Владимир Нечаев, Евгений Беляев и Ансамбль им. Александрова, Геннадий Каменный, Олег Анофриев, Галина Егорова, Гелена Великанова, Алибек Днишев
- Осенние ели (Д. Покрасс), исп. Майя Кристалинская
- Песни моей России (О. Иванов), исп. Дмитрий Ромашков
- Песня нашей юности (П. Акуленко), исп. Хор им. Пятницкого
- Песня о России (Д. Кабалевский), исп. Евгений Беляев
- Песня о Сталине (В. Захаров), исп. Хор им. Пятницкого
- Подснежник (Д. Кабалевский), исп. Хор ЦДДЖ
- Рябина (Ю. Богословский), исп. Георгий Виноградов
- Слава тебе, комсомол (В. Мурадели), исп. Кр. АПП СА
- Таёжные романтики (С. Кац), исп. Виктор Селиванов и Василий Елисеев
- Ты лети, ветерок (В. Локтев), исп. АПП им. Локтева
- У дороги чибис (М. Иорданский), исп. Иван Шмелёв, БДХ, сол. Света Кулешова и Слава Туркин
- Шумели ветры (В. Захаров), исп. Хор им. Пятницкого
Литературные сочинения
- Стихотворения и песни, М., 1963 (здесь ст. П. «О себе и о своих стихах»)
- Полынья. Стихи и песни, М., 1968.
Напишите отзыв о статье "Пришелец, Антон"
Литература
- Калитин Н., Стихи Антона Пришельца, «Лит. газета», 1945, 1 сент.
- Алексеев М., Поэзия родной земли, «Лит. газета», 1955, 17 дек.
- Чарный М., «Стихотворения и песни». [Рец.], «Октябрь», 1964, № 5.
Примечания
- ↑ [feb-web.ru/poetry/personalia/texts/ke6/ke6-0251.htm Краткая биография]
- ↑ [sovmusic.ru/text.php?fname=pesenk13 Песенка про чибиса. История создания. Портал «Советская музыка»]
- ↑ [poezosfera.ru/?p=3171 Поэзосфера. Стихи А. Пришельца]
- ↑ [bozaboza.narod.ru/prishelec.html Могила А. Пришельца на Введенском кладбище]
Ссылки
- [kkre-49.narod.ru/p/prishelec.htm Красная книга российской эстрады. Краткая биография и песни]
Отрывок, характеризующий Пришелец, Антон
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
