Приют грёз
| Приют грёз | |
| Die Traumbude | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: |
1920 |
| Дата первой публикации: |
1920 |
| Издательство: |
«Красота» |
«Приют грёз» (нем. Die Traumbude) — роман Эриха Марии Ремарка, написанный в 1920 году. Первый роман писателя. Посвящён памяти Фрица Харстемайера и Лючии Дитрих. На русский название точнее переводится как «Мансарда снов» или «Каморка грёз»[1].
Содержание
Главные действующие лица
- Фриц Шрамм — художник, композитор, владелец «приюта грёз»
- госпожа Фридхайм — знакомая Фрица
- Элизабет Хайндорф — племянница госпожи Фридхайм
- Эрнст Винтер — молодой композитор, друг Фрица
- Фрид — знакомый Фрица
- Паульхен — знакомая Фрица
- Ланна Райнер — оперная прима
- Ойген Хилмер — приятель Эрнста
- князь Резников — миллионер, впоследствии муж Ланны
- Трикс Берген — знакомая госпожи Фридхайм
- Луиза (Лу) — возлюбленная Фрица. Умерла до начала описанных в романе событий
Сюжет
Госпожа Фридхайм знакомит Фрица со своей племянницей Элизабет. Фриц приводит её к себе домой, где она играет ему на рояле. Фриц ударяется в воспоминания о своей возлюбленной Луизе, которой больше нет, но память о ней жива как внутри его, так и внутри квартиры, «Приюта грёз» — в блестящем портрете, написанном Фрицем. Элизабет решает остаться в городе, чтобы почаще навещать Фрица, потому что он близок ей по духу. Она знакомится с молодыми друзьями Фрица — Фридом и Паульхен, которые часто подтрунивают друг над другом, но кажется, что симпатизируют. Потом она знакомится с ещё одним другом Фрица — Эрнстом Винтером, начинающим музыкантом. Между Эрнстом и Элизабет вспыхивает чувство. В это же время Фриц встречается с Ланной Рейнер, своей старой подругой, оперной певицей, которая потом сыграет большую роль в судьбах героев.
Эрнст, несмотря на отношения с Элизабет, решает уехать в Лейпциг, чтобы к началу оперного сезона постараться найти работу. Фриц наставляет своего младшего друга в дорогу. В Лейпциге Эрнст встречает Ойгена Хилмера, и тот помогает ему обустроиться. Эрнст очень тоскует по своим друзьям, по «Приюту грёз» и получает письма от Элизабет. Но на одной из «вечеринок» он встречается с Ланной и влюбляется в неё. Она отвечает ему взаимностью. Он пишет для неё музыку, аккомпанирует ей. Берлинский капельмейстер предлагает ему хорошее место, но что-то не дает покоя Эрнсту. Он начинает понимать, что совершил ошибку, начав встречаться с Ланной. Они ссорятся.
Вскоре ему приходит письмо от Элизабет, где сообщает ему о смерти Фрица. Фриц очень много сделал для близких ему людей, (в частности для Трикс Берген, которая пришла к нему почти что на грани самоубийства, но поговорив с ним снова обрела веру в жизнь) и хотел, чтобы они позаботились о «Приюте грёз». Фриц завещал квартиру Эрнсту. Эрнст решает вернуться домой. К тому же Ланна начинает отвечать на знаки внимания князя Резникова (впоследствии она выйдет за него замуж). Он прибывает к смертному одру Фрица. Рядом с гробом он кладет портрет Луизы, несомненно лучшее произведение художника в жизни. Фриц умер в канун дня рождения женщины своей мечты. Во время кремации Эрнст играл на органе, играл вдохновенно, как никогда до того. Но удар из-за смерти своего близкого друга оказался слишком сильным — после похорон Эрнст заболел нервной лихорадкой. Шесть недель провел между жизнью и смертью, и все это время за ним ухаживала Элизабет. Встав на ноги, друзья снова собираются в «Приюте грёз», но без Фрица это место не кажется им таким прекрасным, словно оно утеряло часть себя, свою душу. Эрнст остается жить там и сочиняет музыку.
В конце книги Эрнст и Элизабет признаются друг другу в любви и продолжают жить уже в своем «Приюте грёз».
Особенности книги
Это раннее произведение Ремарка очень отличается от большинства известных его работ. В нём нет ни слова о войне, зато книга наполнена стихотворениями немецких классиков и размышлениями о любви, при этом стиль немного возвышен и немного отдает пафосом:
" Пусть наше счастье взлетает до звезд и солнца и мы от радости воздеваем руки к небу, но однажды все наше счастье и все мечты кончаются, и остается одно и то же: плач о потерянном. Быть человеком - тяжкая доля! Хотеть вечно держать друг друга за руки - и вечно терять друг друга в соответствии с вечными законами. Всю жизнь бороться, сражаться, торжествовать, страдать, а в конце концов все потерять."
Читателями и критиками роман принят не был за чрезмерную «сентиментальность» и «мелодраматичность»[2]. Впоследствии Ремарк немного стеснялся своих первых работ, в частности, «Приюта грёз».
Переводы романа
И в 1930 году появляются первые переводы романа на иностранные языки. В Риге издательстве «Грамату драугс» вышли переводы на латышский (Р. Кродерса) и русский (Г. А. Левина[3] как «Мансарда снов»). В 1931 году появляется издание на нидерландском языке[4]. Повторно русский перевод был выпущен лишь спустя 60 лет в 1991 году издательством «Медикус». В 2000 году в издательстве «Вагриус» вышел новый перевод Е. Е. Михелевич[1]. В. Михалёва, сделав анализ двух отрывков по 100 слов из русских переводов на их соответствие оригиналу, делает вывод, что оба не передают в полной мере лексическую составляющую оригинала[1].
Напишите отзыв о статье "Приют грёз"
Ссылки
Примечания
- ↑ 1 2 3 В. Михалёва. [www.em-remarque.ru/library/leksika-romana-die-traumbude.html «Лексика романа Э. М. Ремарка „Die Traumbude“ и его переводов на русский язык: сопоставительный анализ»]
- ↑ Бабенко В. Ремарк становится Ремарком. // Ремарк Э. М. Приют грёз. Гэм. Станция на горизонте. М.: Вагриус, 2005 г. — С. 7.
- ↑ Абызов Ю. И. А издавалось это в Риге 1918—1944. — М.: Русский путь, 2006. — С. 230.
- ↑ Schneider T.F. Erich Maria Remarque, Die Traumbude, Station am Horizont: die unselbstständigen Publikationen (1916—1968); eine Bibliographie. — Osnabrück : Rasch, 1995. — S. 23.
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Приют грёз
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.
Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
