Прогрессивная партия Чада

Прогрессивная партия Чада
Parti Progressiste Tchadien, PPT
Лидер:	Франсуа Томбалбай
Дата основания:	16 декабря 1946 года
Дата роспуска:	30 августа 1973 года
Штаб-квартира:	Форт-Лами
Идеология:	национализм, антиколониализм, панафриканизм
Союзники и блоки:	Коалиция с партиями: Местное действие Чада, Объединение независимых и сельских жителей Чада и Демократический союз независимых Чада (1959-1960) Союз с Африканской национальной партией (1961-1962)
Количество членов:	ок. 2 млн. человек
Девиз:	Единство, труд, прогресс.

К:Политические партии, основанные в 1946 году

Прогрессивная партия Чада (фр. Parti Progressiste Tchadien, PPT) — правящая политическая партия Республики Чад в 1960—1973 годах.

История Прогрессивной партии Чада

Основание партии. На пути к независимости Чада

ППЧ была основана 16 декабря 1946 года в заморской территории Чад, принадлежавшей Франции, как секция Африканского демократического объединения (АДО, РДА), действовавшего на территории всех французских колоний Тропической Африки. Особым влиянием в АДО обладала в то время Французская коммунистическая партия. Основателем партии был сотрудник колониальной администрации, этнический француз и уроженец Панамы Габриэль Лизетт. ППЧ считалась партией левой и радикально-националистической и первоначально французские колониальные власти и племенная элита не поддерживали ППЧ, предпочитая партию Чадский демократический союз. Однако после того, как в 1956 году были расширены избирательные права в колониях Франции, ППЧ сумела одержать победу на выборах в Территориальное собрание, а Лизетт возглавил правительство колонии. ППЧ перешла под контроль племенной элиты Чада и уже выражала интересы христианского меньшинства юга страны . 31 мая 1959 года ППЧ победила на выборах в Законодательное собрание Чада и окончательно пришла к власти в колонии, уже получившей автономию. Её представитель Франсуа Томбалбай возглавил правительство страны, в то время как сама партия осталась под контролем Лизетта. ППЧ, контролируя исполнительную и законодательную власть, возглавила борьбу за предоставление Чаду независимости.

Правящая партия

Сразу после провозглашения в 1960 году независимой Республики Чад Франсуа Томбалбай отстранил Лизетта от руководства партией и 4 декабря 1960 года на съезде ППЧ был избран председателем (с 1963 года — Генеральный секретарь) Прогрессивной партии Чада. В апреле 1961 года, когда режим Томбалбая уже активно завоевывал политическое пространство, вытесняя из него оппозицию, ППЧ объединилась с Африканской национальной партией Чада в Союз борьбы за прогресс Чада (фр. Union pour le Progress du Tchad). Однако через короткий срок новая партия развалилась и ППЧ вернулась в прежнее состояние. В марте 1962 года на парламентских выборах все места в Национальной ассамблее достались ППЧ. В стране была установлена однопартийная система, а ППЧ превращена в одну из опор власти Президента и средство мобилизации населения в различных общенациональных компаниях. Прошедший в январе 1963 года V съезд Прогрессивной партии Чада одобрил установление в стране однопартийной системы и принял новый Устав ППЧ. В июне 1964 года Национальное собрание дало Томбалбаю право на любые назначения в Политбюро ППЧ, узаконив его неограниченную власть в партии. В августе 1964 года прошла конференция руководящих кадров ППЧ, в ноябре того же года была создана молодёжная организация ППЧ — Движение чадской молодёжи. В декабре 1965 года Национальное собрание Чада приняло поправку к Конституции, упразднившую право граждан Чада на создание новых партий и политических организаций. В 1967 году, в условиях начавшейся гражданской войны, Томбалбай активизировал воздействие на общество через партию — прошедший в январе VI съезд ППЧ провозгласил курс на политическую мобилизацию населения на борьбу «против невежества, лени и паразитизма». Съезд утвердил пятилетнюю программу экономического развития страны на 1866—1970 годы. После съезда Томбалбай реорганизовал Политбюро ППЧ, а в ноябре открыл в столице партийную школу. В 1969 году ППЧ по официальным данным вновь получила все голоса на парламентских выборах. 30 марта — 1 апреля 1971 года проходит последний, VII съезд Прогрессивной партии Чада, названный «Съездом примирения». Однако участие в нём представителей повстанцев арабского севера не прекратило гражданскую войну. Более того, рост оппозиции курсу Томбалбая уже в самой партии привел к тому, что в 1973 году он распустил женскую и молодежную секции партии и провел аресты среди партийных функционеров и военных.

Преобразование ППЧ

В августе 1973 года, в условиях глубочайшего кризиса, партия по решению Президента Томбалбая прекратила своё существование. 27 августа 1973 года был собран Чрезвычайный съезд ППЧ, который 30 августа распустил Прогрессивную партию Чада. На том же съезде было создано Национальное движение за культурную и социальную революцию Чада.

Устав ППЧ

В Уставе 1963 года говорилось:

Прогрессивная партия Чада является передовой политической организацией, ставящей своей целью объединить в своих рядах чадский народ. Партия является руководителем народа и намерена приложить все усилия для осуществления его самых сокровенных чаяний. Основываясь на добровольном членстве, ППЧ борется как в своих собственных рядах, так и среди народа против взглядов, направленных на ограничение борьбы за освобождение народа.

Задачами ППЧ провозглашались модернизация экономической и социальной структуры Чада, объединение всех этнических групп в единую чадскую нацию, контроль над важнейшими отраслями экономики. Устав гласил, что во внешней политике ППЧ стремится к

установлению и развитию отношений со всеми иностранными государствами на основе принципов взаимной выгоды и взаимного уважения внутренних политических режимов.

Членство в партии было добровольным, в неё принимался любой, кто признавал политическую линию, тактику и стратегию ППЧ, соблюдал партийную дисциплину и был готов бороться за выполнение её решений. Вступающий должен был представить рекомендации от трёх членов партии, имеющих стаж не менее одного года. В партию принимался тот, кто получал абсолютное большинство голосов членов первичной организации ППЧ.

Член партии был обязан решительно бороться за осуществление программы партии, активно участвовать в её деятельности, добросовестно выполнять партийные поручения. . Членством в ППЧ было охвачено практически всё взрослое население Чада, то есть около двух миллионов человек.

Структура партии

Прогрессивная партия Чада строилась по территориальному признаку. Первичные организации партии формировались в деревнях (где должны были включать до 50 членов партии) и в городских кварталах (до 25 членов партии). Они именовались сельскими или квартальными комитетами ППЧ. Целью этих ячеек были организация и воспитание масс, мобилизация их на выполнение решений партийного руководства. Над первичными организациями стояли кантональные комитеты, над ними — подсекции и федерации ППЧ (в провинциях). Высшим органом партии являлся съезд ППЧ, собиравшийся один раз в три года. В перерывах между съездами высшим органом было Национальное политбюро ППЧ в составе 27 членов, которое контролировало выполнение решений съезда, руководило всей деятельностью правительства страны и всех массовых общественных организаций. Национальное политбюро возглавлялось Генеральным секретарём в лице президента Чада Франсуа Томбалбая. С 1964 года Генеральный секретарь получил право производить любые назначения в Политбюро, то есть фактическое право формирования высших органов партии.

Литература

• Политические партии зарубежных стран / М.1967
• Политические партии современной Африки. Справочник / отв.ред Ан. А.Громыко — М. «Наука», 1984, — С.204

• Ежегодники БСЭ, 1960—1974 гг.
• Yeyon Lisette et Marc Dumas, Le RDA et le Tchad — Histoire d’une décolonisation, Présence africaine, 1986.

Отрывок, характеризующий Прогрессивная партия Чада

Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.