Продуголь

Продуголь, Общество для торговли минеральным топливом в Донецком бассейне
Тип	синдикат
Основание	май 1904 года
Упразднена	формально 31 декабря 1915 года (13 января 1916 года), фактически — существовало до 1917 года
Причина упразднения	внутренние противоречия участников
Преемник	нет
Продукция	каменный уголь и смежные виды минерального топлива
Капитализация	1 млн. рублей Российской империи
Материнская компания	Совет Съезда горнопромышленников Юга России

К:Компании, основанные в 1904 годуК:Компании, упразднённые в 1915 году

«Проду́голь», О́бщество для торго́вли минера́льным то́пливом в Доне́цком бассе́йне — акционерное общество (1904—1907) и промышленный территориальный синдикат (1907—1915) Российской империи. Основан в мае 1904 года по инициативе и при участии Совета Съезда горнопромышленников Юга России. Крупнейшее монополистическое объединение добывающей промышленности в Российской империи. Формально упразднён в 1915 году в связи с Первой мировой войной и изменением экономической конъюнктуры, мобилизацией промышленности и провозглашением правительством угля стратегическим ресурсом. Фактически существовал в трансформированном виде до 1917 года.

Создание

Акционерное общество «Продуголь» (полное название — «Общество для торговли минеральным топливом Донецкого бассейна») было создано 11 (24) мая 1904 года. В Уставе целью создания общества указывалась необходимость регулирования производства и продажи полезных ископаемых. Между руководством общества и его контрагентами заключался типовой «Красный договор», в котором оговаривались основы взаимоотношений контрагента и «Продугля» (доля участия, объём продаж, порядок установления цен, система распределения прибылей и т. п).

Реальное начало деятельности «Продугля» соотносится с февралём 1906 года, когда в нём было объединено 13 предприятий с общей долей добычи угля в Донецком бассейне на уровне 45,15 %, и сбыта на уровне 41,13 %. По данным Энциклопедии истории Украины, с начального момента создания общество превратилось в монополистические объединение и сконцентрировало в своих руках 50 % всех разведанных угленосных земель Донецкого бассейна, 48 % объёмов разработки, 43 % реализации минерального топлива. В синдикат вошли такие крупнейшие угольные предприятия, как Рутченкоика, Голубовка, Ирмино, Золотое, Селезневка, а также рудники: Брянский, Криворожский, Байрак и другие.

В 1906 году правление Акционерного общества «Продуголь» возглавил бывший председатель Совета Съездов горнопромышленников Юга России Николай Адваков. Этот пост он сохранял до 1915 года.

Рядом источников отмечается, что к концу 1909 года «Продуглю» удалось взять под свой контроль около 60 % добычи угля в Донецком бассейне. Другие источники приводят информацию, что «Продуглю» удалось взять под свой контроль 75 % добычи угля и 70 % его сбыта. Советский историк Сергей Кушнирук пишет, что в 1913 году «Продуголь» контролировал свыше 70 % вывоза донецкого каменного угля государственным железным дорогам Российской империи.

Устройство

«Продуголь» имел собственное общее собрание участников (в полномочия которого входило квотирование заказов и распределение их между фирмами), правление (решало текущие вопросы) а также обладал собственными денежными фондами (основной капитал составлял около 1 миллиона рублей Российской империи).

С 1907 года «Продуголь» приобрёл форму территориального синдиката. К этому году в его состав вошло 16 шахт и горнодопроизводственных фирм. На 1909 год в составе синдиката находилось уже 24-25 предприятий.

Основные показатели

Год	Объём поставок каменного угля на рынки, млн тонн
1908	33,8
1912	34,1
1914	47,3

Источники финансирования и управления

Синдикат финансировался Азовско-Донским, Волжско-Камским, Северным и Санкт-Петербургским международным коммерческим банками.

Существенная часть ресурсов «Продугля» контролировалась бельгийскими и французскими банками. Основное управление организацией осуществлялось так называемым Парижским комитетом, центр управления находился в Париже. Оригинал Устава общества был написан на французском языке и хранился в Париже.

Закрытие

С 1911 года два участника синдиката — Южно-русское Днепровское металлургическое общество и Общество Государево-байракских копей — подали иски с требованием расторжения их договоров с «Продуглём» и вышли из состава синдиката.

11 (24) апреля 1914 года прокурор харьковской судебной палаты Крылов уведомил Министерство юстиции, что его ведомство осуществило изъятие документов в харьковской и санкт-петербургской конторах "Продугля". Началось расследование деятельности синдиката, его делами заинтересовались в правительстве, была создана государственная комиссия из представителей Военного министерства, Морского министерства и Министерства путей сообщения. 1 (13) июня 1914 года Министерство юстиции издало распоряжение приостановить делопроизводство по вопросу "Продугля". Но собранные к тому времени факты деятельности давали почву для нового судебного разбирательства.

Синдикат в своей экономической стратегии пытался держать общеимперские и региональные рынки в полунасыщенном состоянии. Накануне и в условиях Первой мировой войны синдикат «Продуголь» подвергался критике за предательство экономических интересов государства (в частности, он вынудил Россию прибегнуть к беспошлинному импорту угля, и когда расходы на его оплату стали основной статьей внешней торговли, «Продуголь» поднял свою цену на уголь до 12 рублей за тонну), и создание ситуации, приведшей к топливному кризису в Российской империи.

В 1914 году его покинули ещё две фирмы. Также организация в этот период начала терять контроль над рынком. Кушнирук пишет, что «Продуголь» главным образом ориентировался на удовлетворение потребностей железных дорог и металлургических заводов, в то же время положение синдиката в обеспечении углем других категорий потребителей являлось более слабым.

Под влиянием этих событий, а также внутренней борьбы между членами синдиката и большим желанием его участников покинуть синдикат ввиду возможности получения сверхприбыли и за его пределами на общем собрании 20 июля (2 августа) 1914 года его участники приняли единогласное решение о самоликвидации 31 декабря 1915 года (13 января 1916 года).

25 февраля (10 марта) 1915 года исполняющий обязанности следователя по особо важным делам Гончаров передал дело «Продугля» в уголовную палату харьковского окружного суда. 5 (18) марта дело было закрыто из-за недостаточности улик.

Дело синдиката на уровне государства до суда довести так и не удалось. Основными причинами распада синдиката «Продуголь» являлись внутренние противоречия.

Литература

• Кушнирук С. В. [www.dissercat.com/content/sindikat-produgol-1906-1914-gg Синдикат «Продуголь» (1906-1914 гг.)]. — дис. на соискание ученой степени канд. ист. наук 07.00.02. — Москва, 1984. — 229 с.
• Волобуев П. В. Из истории синдиката «Продуголь» // Исторические записки. — 1956. — Вып. 58. — С. 107–144.

Отрывок, характеризующий Продуголь

Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.