Проект «Венона»

Прое́кт «Вено́на» (англ. Project Venona) — кодовое название секретной программы контрразведки США по расшифровке советских шифрованных донесений, начатой 1 февраля 1943 года и закрытой 1 октября 1980 года. Проект позволил оценить масштаб советского шпионажа в США и других странах, а также установить или подтвердить личности многих агентов. Однако доказательства, полученные с помощью «Веноны», не могли быть предъявлены в суде или широкой публике, так как проект оставался засекреченным до середины 1990-х годов. В силу этого некоторые агенты не были судимы вообще, вина других не была доказана или оспаривалась. «Venona» — произвольное кодовое слово, на начальных стадиях проекта использовались и другие названия: Jade, Bride, Drug, пока не остановились на «Веноне».

Исторический фон

С образованием Коминтерна в 1919 году появились первые предпосылки к созданию преданных Советской России коммунистических партий по всему миру, ведущих часть деятельности нелегально, особенно в США. Это создавало удобную начальную базу по созданию разведывательных сетей.

Первым серьёзным предупреждением властям США о советском шпионаже можно считать разоблачение разведчика Вальтера Кривицкого, который, опасаясь репрессий в СССР, стал в 1937 году невозвращенцем. В частности, он указал агентов — сестру и жену секретаря компартии США Эрла Браудера. Последующие разоблачения бывших шпионов Уиттекера Чамберса и Элизабет Бентли, а также перебежчика Игоря Гузенко подтвердили картину развитого советского шпионажа в Америке.

После окончания Второй мировой войны и на фоне громких разоблачений и процессов, например дела Розенбергов о ядерном шпионаже, в США наступила эпоха маккартизма с постоянным поиском советских шпионов.

Архивы КГБ по внешней разведке остаются закрытыми, но в 1990 году начальник ПГУ Леонид Шебаршин признал, что у СССР были хорошие источники информации в верхушках всех военно-политических групп в США.

Сведения, полученные через проект «Венона», позволяют заглянуть внутрь разведки и подтвердить или опровергнуть подозрения в шпионаже и предательстве. Поскольку первые сведения о «Веноне» стали известны широкой публике лишь в 1986 году, когда вышли мемуары Роберта Лэмфера, а официально были раскрыты только в 1995 году, они представляют уже не оперативный, а исторический интерес. Впрочем, некоторые агенты к моменту публикации были ещё живы, хотя и неподсудны.

Дополнительный интерес для истории коммунистического движения представляют опубликованные в Англии в результате проекта «Венона» секретные сообщения, показывающие степень контроля московского руководства над Коминтерном. Так, после роспуска Комитерна в 1943 году Москва высылает специальные инструкции, как теперь собирать разведданные.

История проекта «Венона»

В 1930 году в США под руководством легендарного криптографа Уильяма Фридмана в Арлингтон-Холле (англ. Arlington Hall) была создана глубоко засекреченная Служба армейской радиоразведки (англ. U.S. Army's Signals Intelligence Service). Агентству удалось добиться значительных успехов в расшифровке передач. Самым значительным достижением было взламывание японского «Пурпурного кода». Из расшифрованных сообщений, которые слали в Токио японские военные атташе в Берлине и Хельсинки, создавалось впечатление, что финские криптоаналитики достигли некоторых успехов в расшифровке советских сообщений. Это показало американским спецслужбам, что взлом советского шифра в принципе возможен.

В 1943 году Федеральное агентство по связи США конфисковало незаконные радиопередатчики в советских консульствах, и в спецслужбы США стали поступать в большом количестве зашифрованные телеграфные сообщения между консульствами и Москвой. В том же году 1 февраля в Арлингтон-Холле был начат проект по расшифровке советских сообщений под кодовым названием «Венона». Первым руководителем была Джин Грабил (англ. Gene Grabeel). Основную массу сотрудников представляли молодые женщины с интересом к математике. Постепенно отдел расширялся; наиболее значительным сотрудником был Мередит Гарднер, до вербовки в армию в 1940 году бывший профессором лингвистики. Гарднер свободно владел французским, немецким, греческим, итальянским, японским, латинским, литовским, испанским и русским языками. В довершение к этому он обладал необычайными аналитическими способностями.

Другими важными сотрудниками были лейтенант Фердинанд Кудерт (англ. Ferdinand Coudert), специалист по славянским языкам, знавший также французский, немецкий, японский, наряду с русским, болгарским и сербским, капитан Уильям Смит (англ. William B.S. Smith), бывший издатель, владевший французским и бретонским, а также криптографы Женевьева Файнштейн (англ. Genevieve Feinstein), Сесиль Филлипс (англ. Cecil Phillips) и доктор Ричард Либлер.

Никакие классические и новые методы криптоанализа не могли ничего сделать против шифра Вернама, пока Ричард Халлок, бывший до войны археологом, не доказал, что советские шифровальщики допускали повторное использование ключей. Первые передачи удалось прочесть в 1944 году благодаря Сесилю Филлипсу, Женевьеве Файнштейн и Люсиль Кэмпбелл (англ. Lucille Campbell). В 1946 году Мередит Гарднер смог прочесть сообщение от 1944 года и понял, что речь идёт о ядерном шпионаже.

Проект был расширен. В 1947 году в курс дела было введено ФБР, которое на долгий период подключило к Мередиту Гарднеру своего офицера Роберта Лэмфера, впоследствии — автора первых мемуаров о «Веноне». С 1948 года началось сотрудничество США и Великобритании, тем более что некоторые ядерные шпионы были найдены в Англии. Например, Лэмфер допрашивал Клауса Фукса в Великобритании и смог получить от него показания на связного Гарри Голда (кличка «Раймонд»). «Венона» показала также, что неизвестный агент «Барон» сообщал в Москву из Англии результаты перехватов Энигмы, хотя сам факт расшифровки Энигмы был строго засекречен. При этом складывалась парадоксальная ситуация: величайший секрет разведки США — чтение советских депеш, из которых узнали, что советская разведка знала величайший секрет британской разведки, состоявший в том, что они читали немецкие депеши.

С 1953 года участие в проекте приняло и ЦРУ. Чтение распространилось с переписки НКВД также и на ГРУ и его военно-морской отдел. Наибольшие успехи, имевшие практическое значение, были достигнуты в 1948—1951 годах, когда были раскрыты:

• Клаус Фукс
• Гарри Голд
• Рут и Дэвид Гринглассы (David и Ruth Greenglasses)
• Теодор Холл
• Юлиус и Этель Розенберги
• Гай Бёрджесс
• Дональд Маклин
• Ким Филби
• Гарри Уайт

Прогресс был достигнут в 1953 году, когда вскрылась возможность использовать полуобгоревшую советскую книгу кодов, найденную в Германии ещё в 1945 году. В 1960 году англичанам удалось прочесть часть переписки военно-морского отдела ГРУ. И наконец, в 1960—1980 годах удалось расшифровать ещё ряд старых сообщений, которые позволили, в том числе, получить окончательные доказательства вины Розенбергов. Новые и иногда представлявшие значительный интерес сведения удавалось извлекать довольно долго. Так, в 1978—1980 годах удалось расшифровать ещё 39 телеграмм. Тем не менее, 1 октября 1980 года проект «Венона» был закрыт — главным образом, из-за возраста изучаемого материала.

Проект оставался официально засекреченным до 1995 года, хотя первые мемуары о нём вышли в 1987 году.

Техническая сторона

В 1943 году Федеральное агентство по связи США, в рамках слежения за эфиром во время войны, обнаружило, что из советских консульств в Сан-Франциско и Нью-Йорке ведётся несанкционированная радиопередача. Радиоаппаратура была конфискована, и персонал консульств перешёл на обычный коммерческий телеграф. Таким образом, собственно перехват передач никакой технической сложности не составлял.

Как выяснилось впоследствии, передачи подвергались двойной шифровке. Прежде всего, в сообщении, как правило, не употреблялись настоящие имена людей или организаций, а только условные названия. Писали не «президент Рузвельт», а «капитан», вместо «секретарь компартии Браудер» писали «рулевой». Сообщение затем переводилось с помощью кодовой книги в числа, то есть слова и буквы заменялись на числовые коды. Затем применялся шифр Вернама (англ. оne-time pad — схема одноразовых блокнотов), который в теории обладает абсолютной криптографической стойкостью. На практике шифр может быть скомпрометирован неправильным использованием, если одноразовый ключ не вполне случайный или если использовался повторно, тем самым перестав быть одноразовым. В 1942 году в НКВД по неизвестной причине сделали ошибку и составили книгу одноразовых ключей, в которой встречались повторы. Повторы наблюдались вплоть до 1948 года, и прекратились, вероятно, после того как советские агенты Уильям Вайсбанд и Ким Филби сообщили, что донесения советской разведки расшифровываются.

При процедуре шифрования открытый текст переводился в числа с помощью кодовой книги, затем объединялся операцией «исключающее ИЛИ» с ключом, называемым одноразовым блокнотом или шифроблокнотом. Если один и тот же шифроблокнот применён к двум открытым текстам, неизбежно появляются статистические закономерности. Скажем, если применить операцию «исключающее ИЛИ» к двум текстам с одинаковым шифроблокнотом, получится два открытых текста, объединённых операцией «исключающее ИЛИ»; такой текст уже допускает частотный анализ. Существовало мнение, что одноразового повтора недостаточно для взлома кода. Тем не менее, Ричард Халлок, обнаруживший повторы, смог продвинуться в расшифровке кода. В 1944 году удалось идентифицировать начальные точки текста и впервые расшифровать некоторые передачи. В 1946 году Мередит Гарднер начал реконструкцию советских одноразовых блокнотов; он же прочёл первые сообщения по ядерному проекту. В 1947 году были раскрыты некоторые кодовые имена агентов. Другие донесения остались неуязвимы до самого закрытия проекта в 1980 году.

Обзор результатов

Год	расшифр.	источник
1942	1.8 %	НКВД
1943	15.0 %	НКВД
1943	50.0 %	ВМ ГРУ
1944	49.9 %	НКВД
1945	1.5 %	НКВД

Процент успеха по годам

Процент успешно расшифрованных депеш сильно зависит от года перехвата. Кроме того, многие сообщения были расшифрованы спустя заметное время после перехвата, когда основной ущерб от шпионажа уже был нанесён. Были перехвачены сотни тысяч сообщений за период 1941-1945 годов, так что деятельность участников «Веноны» на первых порах заключалась в сортировке и распределении по источникам, многие из которых большой важности для контрразведки не представляли. Наибольший интерес вызвали тысячи депеш НКВД и ГРУ, из которых удалось прочесть в общей сложности всего около 2900.

В последующие годы НКВД, возможно, предупреждённый агентами о взломе, перестал использовать ключи повторно, и возможность расшифровки была утрачена. Работа над старыми шифровками продолжалась до 1980 года.

Одним из самых громких и важных дел было дело о шпионаже, связанное со шпионской сетью Розенбергов. В 1949 году ФБР на основании анализа перехваченных и расшифрованных депеш смогло установить, что агенты под кодовым названием «Рест» и «Чарльз» есть одно и то же лицо — физик Клаус Фукс. В том же году последовал его арест. На следствии Фукс признался в шпионаже и выдал связного — Гарри Голда. В силу нехватки курьеров Гарри Голд отвечал за связь с Дэвидом Гринглассом, работавшем на ядерном проекте «Манхэттен». На основании показаний Гарри Голда и анализа радиограмм в ФБР заключили, что именно Грингласс — агент «Калибр». В 1950 году Грингласс был арестован и выдал своего шурина — Юлиуса Розенберга. В том же году ФБР смогло заключить, что агенты по кличке «Либерал» и «Антенна» есть одно лицо — Юлиус Розенберг, и что именно он стоит во главе шпионской сети. В нелегальной деятельности были замешаны жена Грингласса Рут, а также жена Юлиуса Розенберга Этель (в девичестве Грингласс), она же сестра Грингласса. В то время, кроме показаний Грингласса, не было сильных доказательств вины Этель и Рут. Поскольку Грингласс был заинтересован в исходе дела, многие выражали сомнения в виновности Этель или даже Юлиуса Розенберга. Сами Розенберги отрицали свою вину, а на вопросы о коммунистических убеждениях отказывались отвечать, используя Пятую поправку к Конституции. Отказ от сотрудничества со следствием и ряд других обстоятельств привели их на электрический стул.

После публикации документов «Веноны» в 1995 году стало невозможным говорить о невиновности Розенбергов, так как в депешах их активность ясна. Вопрос о степени вины каждого из участников и, особенно, справедливой меры наказания не может, естественно, быть решён техническими средствами. В итоге, Розенберги остались единственными американцами, казнёнными за шпионаж в годы «холодной войны». Теодор Холл, вина которого была доказана только «Веноной», вообще остался безнаказанным и сделал успешную научную карьеру. Мередит Гарднер, усилиями которого Розенберги были разоблачены, говорил, что он — против смертной казни: «Эти люди хотя бы верили в то, что делали». Офицер-ветеран ФБР Роберт Лэмфер, работавший с Гарднером, рекомендовал тюремное заключение для Этель Розенберг, а для Юлиуса Розенберга — казнь, но только в том случае, если он не начнёт сотрудничать со следствием. В случае признания Розенбергов Лэмфер рассчитывал отдать под суд за шпионаж ещё около пятнадцати человек. Против смертной казни для Этель Розенберг был даже директор ФБР Дж. Э. Гувер. Признания Розенбергов ждали до последней минуты. Уже после вынесения приговора Розенбергам агенты ФБР конфиденциально сообщили судье Ирвингу Кауфману величайшую тайну перехвата и расшифровки сообщений, из которых следовало, что Юлиус был главой разведывательной сети, а Этель не могла не знать об этом. ФБР не сообщило об этом до вынесения приговора, чтобы не влиять на судебное решение, но сообщило после, чтобы дать судье некоторое душевное облегчение после вынесение столь сурового приговора. «Венона» не показала прямой вины Этель, и ей не было приписано никакой клички. Профессиональный разведчик А. С. Феклисов упоминал Этель в мемуарах. Феклисов перед встречей с Юлиусом зашёл в магазин, и если Этель тоже там, значит явка безопасна. Феклисов тоже утверждает, что Этель знала о шпионской деятельности мужа, но, по сути дела, не участвовала в ней.

Проект «Венона» в целом надо считать успешным, а учитывая сложность системы шифровки, даже очень успешным. Успех, однако, касался только нескольких лет. Довольно скоро московский центр был предупреждён. Согласно ЦРУ, это сделали У. Вайсбанд и Ким Филби. Имя Вайсбанда, малоизвестного широкой публике, было указано ФБР Дж.О.Йорком, кодовое имя «Игла». Вайсбанд был консультантом по русскому языку и имел доступ ко многим частям проекта «Венона». Мередит Гарднер вспоминал впоследствии, что Вайсбанд, особенно интересовавшийся расшифровкой советских депеш, находился в комнате, когда Гарднер смог прочесть первую телеграмму. Против Вайсбанда не было доказательств; его удалось осудить только на год заключения за неуважение к суду.

Ким Филби рано узнал о «Веноне». Он успел предупредить Маклина и Бёрджесса и сбежал сам, так что его идентификация в проекте «Венона» несколько запоздала.

См. также

• Шифр Вернама
• История криптографии
• Юлиус и Этель Розенберги

Литература

• Herbert Romerstein, Eric Breindel. [books.google.com/books?id=NEEJrm38jLAC&printsec=frontcover&dq=The+Venona+Secrets&source=bl&ots=1b0a_dTSnv&sig=cElLS-CQuoP671LgtOvPaCI-s5c&hl=en&ei=e2CcTICWJ5L8Ob_nhakL&sa#v=onepage&q&f=false Тайны Веноны. Раскрытие советского шпионажа и предателей Америки.] = The Venona Secrets, Exposing Soviet Espionage and America's Traitors. — 1 edition. — Washington, DC: Regnery Publishing, Inc, 2001. — 608 p. — ISBN 0-89526-225-8.
• Robert J Lamphere, Tom Shachtman. Война между ФБР и КГБ: История спецагента = The FBI-KGB War: A Special Agent's Story. — 1 edition. — WH Allen, 1987. — 336 p. — ISBN 0-491-03316-8.
• Robert L. Benson. [www.nsa.gov/about/_files/cryptologic_heritage/publications/coldwar/venona_story.pdf История «Веноны» (The Venona Story)] (англ.). Center for Cryptologic History, NSA (2001). Проверено 16 сентября 2010. [www.webcitation.org/60wdRLs2c Архивировано из первоисточника 15 августа 2011].
• Лев Лайнер. [books.google.ru/books?id=DnHhGwQDgHUC&pg=PA262&lpg=PA262&dq=операция+венона&source=bl&ots=zQHorQfSt-&sig=85m5MRi-USSRPflQH5WBqFGLdaI&hl=ru&ei=NzBcTJeWGtycOOvRxZcP&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7&ved=0CCoQ6AEwBg#v=onepage&q&f=false «Венона». Самая секретная операция американских спецслужб] (рус.). Проверено 16 сентября 2010.
• Николай Зенькович. [books.google.ru/books?id=XUb30SgNHb0C&pg=PA66&dq=операция+венона&hl=ru&ei=4jBcTJ3CMsqZOPmCxZUP&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CDAQ6AEwAQ#v=onepage&q=операция%20венона&f=false На КГБ работали и «Стар» и «Млад». Коммунисты строят капитализм] (рус.). Проверено 16 сентября 2010.
• Александр Колпакиди, Дмитрий Прохоров. [books.google.ru/books?id=RGcQbaF2XOAC&pg=PA67&dq=операция+венона&hl=ru&ei=4jBcTJ3CMsqZOPmCxZUP&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=8&ved=0CFIQ6AEwBw#v=onepage&q=операция%20венона&f=false Дело Ханссена. «Кроты» в США] (рус.). Проверено 16 сентября 2010.
• Норман Полмър, Томас Алън. [books.google.ru/books?id=10hP_M-VPeoC&pg=PT122&dq=операция+венона&hl=ru&ei=vTFcTOOGE82cOJHmzL8P&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=4&ved=0CDsQ6AEwAzgK#v=onepage&q=операция%20венона&f=false Енциклопедия на шпионажа] (укр.). Проверено 16 сентября 2010.
• Sam Roberts. The Brother. The untold story of the Rosenberg Case. — USA, NY: Random House, 2001. — 549 с. — ISBN 0-375-76124-1.

Ссылки

• [www.nsa.gov/public_info/declass/venona/index.shtml VENONA on NSA site]  (англ.)
• [www.nsa.gov/public_info/declass/venona/chronology.shtml Chronology by NSA]  (англ.)
• [www.cia.gov/library/center-for-the-study-of-intelligence/csi-publications/books-and-monographs/venona-soviet-espionage-and-the-american-response-1939-1957/forward.htm «Venona: Soviet Espionage and The American Response 1939—1957. Preface. What made Venona possible?»], «Венона» на сайте ЦРУ  (англ.)
• [www.experiencefestival.com/a/VENONA_project/id/2004708 VENONA project: Encyclopedia — VENONA project]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Проект «Венона»

– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него: