Проект «Звено»

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Проект Звено»)
Перейти к: навигация, поиск

Проект «Звено» — авиационный проект, разрабатывавшийся в СССР в 1930-е — начале 1940-х годов инженером В. С. Вахмистровым и основывавшийся на использовании самолёта-носителя, несущего от одного до пяти истребителей для увеличения их радиуса действия. Созданный по этому проекту комплекс «Звено-СПБ» (составной пикирующий бомбардировщик) принял участие в первом периоде Великой Отечественной войны.





Задачи и схема «Звена»

Работы над проектом «Звено» начались в июне 1931 года в Научно Исследовательском Институте Военно Воздушных Сил, под руководством Владимира Сергеевича Вахмистрова. Задачами проекта «Звено» были:

  • доставки самолётов-истребителей на расстояния, превышающие радиус их действия за счёт топлива самолёта с большой дальностью полёта;
  • увеличения дальности сопровождения тяжёлого самолёта истребителями, базирующимися на нём, взлетающими с него и садящимися на него;
  • использования истребителей в качестве пикирующих бомбардировщиков для точного прицельного бомбометания такими крупными бомбами, которые истребитель при самостоятельном взлёте поднять не может;
  • облегчения взлёта перегруженного самолёта при помощи вспомогательного самолёта[1].

Истребители крепились на крыле и фюзеляже — а также под ними. Для этого на носителе крепились специальные стержневые пирамиды и подкосы с замками крепления, управляемые от лётчиков. Подвешиваемые самолёты крепились в трёх точках, из которых замок был в задней точке, а передние две освобождались автоматически.

Для «Звена» в качестве носителей применялись первоначально ТБ-1 а потом ТБ-3. К ним подвешивались И-4, И-5, И-Z и И-16. Полуторапланы (И-4, И-5) могли быть установлены только над крылом. Конструкция ТБ-1 в «Звене» усиливалась.

Испытания

Первый успешный полёт состоялся 4 декабря 1931 года. Лётчики: авиаматки — А. И. Залевский, второй пилот — А. Р. Шарапов. На И-4 — В. П. Чкалов и А. Ф. Анисимов. Этот первоначальный вариант, называвшийся «Звено-1», состоял из тяжёлого бомбардировщика ТБ-1, несущего два истребителя И-4 на крыльях. На каждой плоскости ТБ-1 установили по три фермы из прочных металлических труб. Две, передние, покороче — для крепления оси шасси И-4, третья — длиннее: она предназначалась для удержания хвоста истребителя в горизонтальном положении. Передние крепления имели замки бомбодержателей, которые открывались из кабины бомбардировщика, задние — из кабин истребителей. В ходе полёта чуть не произошёл несчастный случай — замок одного из замков сработал чуть позже, один из истребителей был отсоединён до готовности пилота, но всё обошлось. После этого случая было решено полностью перенести управление отцеплением-прицеплением истребителя из кабины бомбардировщика в кабины истребителей. В ходе этого инцидента на воздушном авианосце образовалась большая асимметрия, связанная с тем, что второй истребитель остался на другом крыле, но эта асимметрия не оказала существенно влияния на управляемость авианосцем, показав, что истребители могут взлетать и садиться на авианосец независимо друг от друга. Что любопытно, «аварийный» истребитель пилотировал сам Чкалов, а руководитель проекта — Вахмистров сидел в кабине переднего стрелка в бомбардировщике. Другими участниками полёта были А. И. Залевский и А. Р. Шарапов — пилотировавшие носитель, а также А. Ф. Анисимов — пилотировавший второй истребитель.

В сентябре 1933 года истребители И-4 были заменены на И-5, а новый вариант получил название «Звено-1а». Пилотами были Стефановский, пилотировавший носитель, а также Коккинаки и Гроздь, пилотировавшие истребители.

В версии, именовавшейся «Звено-2», ТБ-1 был заменён на ТБ-3, а число истребителей было увеличено до 3, один из которых теперь располагался на фюзеляже. В августе 1934 года состоялся полёт нового варианта, с участием Залевского (пилотировавшего носитель), Алтынова, Супрунова и Сузи (пилотировавших истребители). В целях достижения большей взлётной мощности с верхнего истребителя сняли хвостовое и горизонтальное оперение — но это не дало желаемого результата.

В новом варианте, именовавшемся «Звено-3», И-5 были заменены на монопланы И-Z, касающиеся шасси земли при взлёте и посадке, и потому в целях амортизации закреплённые на «плавающем» по вертикали креплении. Для фиксации «болтающихся» самолётов был придуман механизм притягивания и жёсткой фиксации подвески после взлёта — своевременное использование этого механизма требовало от лётчика даже не умения — а чутья. В одном из испытательных полётов лётчик Коротков, видимо, преждевременно потянул ручку на себя, боясь снова опоздать, как на взлёте. Неплотно закрывавшийся задний стопор выскочил, «Зет» сразу же перешёл на большой угол атаки. Один крыльевой стопор не выдержал нагрузки и сломался. Возник перекос. Вырвало стопор другого крыла. Истребитель в положении небольшой горки с разворотом врезался в плоскость ТБ-3, и его винт разлетелся вдребезги. Мастерство пилота носителя позволило избежать общей катастрофы, но пилот аварийного истребителя при посадке погиб[2].

С целью избежать в дальнейшем подобных летальных несчастных случаев, в варианте «Звено-5» (вариант «Звено-4» был отменён), было решено не взлетать и не садиться с подвешенным истребителем. Теперь один истребитель (тоже И-Z) цеплялся к носителю ТБ-3 под фюзеляж уже после его взлёта. Первое испытание состоялось уже 23 марта 1935, при участии Стефановского, пилотировавшего носитель, и Степанчёнка, пилотировавшего истребитель, показав реализуемость подобного варианта.

Сконструированная для этой цели почти четырёхметровая ферма в убранном положении располагалась между шасси вдоль фюзеляжа самолёта-носителя. Будучи выпущенной для приёма истребителя, она устанавливалась вертикально, опускаясь гораздо ниже и впереди колёс. Ферма оканчивалась поперечной перекладиной. Истребитель сверху фюзеляжа, перед кабиной лётчика, имел крюк с замком от бомбодержателя.

Процесс соединения самолётов происходил в такой последовательности. В воздухе, над аэродромом, истребитель очень точно подходил под бомбардировщик, пристраивался к выпущенной ферме, зацеплялся своим крюком за поперечную перекладину — причал. Затем ферма с помощью специальных механических устройств подтягивалась к фюзеляжу ТБ-3, крылья истребителя упирались в тележки колёс самолёта-носителя. Старт выполнялся в обратном порядке…

В связи с тем, что единственного истребителя под фюзеляжем было недостаточно для надёжного прикрытия несущего его бомбардировщика, и с тем, что в этом варианте истребитель не мог нести бомбовую нагрузку, превышающую по весу обычную, было решено вернуться к подвеске пары истребителей под крыльями. В новом варианте, именовавшемся «Звено-6», было использовано жёсткое пирамидальное крепление истребителей, в качестве которых использовались И-16 тип 5. Два таких истребителя подкатывались на собственных колёсах под плоскости самолёта-носителя и прикреплялись к нему с помощью замков бомбодержателей. Затем они убирали свои шасси, и «Звено-6» поднималось в воздух. Первый полёт состоялся уже в августе того же года, что и полёт «Звено-5» (в 1935). В полёте принимали участие Стефановский (ТБ-3), а также Будаков и Никашин (И-16).

Уже в ноябре того же года (20 ноября 1935 года), состоялся полёт авианосца с пятью истребителями, получившего название «Авиаматка». В этом варианте при взлёте и посадке два истребителя И-16 находились под крыльями, два И-5 на крыльях, а один И-Z прицеплялся и отцеплялся под фюзеляжем уже в полёте. При испытании авианосец пилотировал Залевский, а истребители — Стефановский, Никашин, Алтынов, Супрун и Степанчёнок.

На протяжении 1938 года проводились работы по дозаправке истребителей на носителе с целью создания авиаматки, несущей восемь истребителей И-16, способных дозаправляться от авианосца без посадки на землю. Согласно этому варианту предполагалось, что авианосец будет взлетать с двумя истребителями под крыльями, а остальные шесть истребителей прицепятся к нему уже в воздухе. Проект носителя с восемью истребителями так и не был воплощён в жизнь.

Позднее, в ноябре 1939, был опробован вариант с тремя истребителями И-16, прицепившимися к авианосцу ТБ-3 в воздухе. Вариант получил название «Звено-7».

Двумя годами ранее — в июле 1937 года - был опробован вариант «Звено-СПБ», где СПБ означает — Составной Пикирующий Бомбардировщик, позднее принявший реальное участие в войне. В первом полёте этого летающего авианосца приняли участие Стефановский (ТБ-3), а также Николев и Таборовский (И-16с). И уже в 1938 году Вахмистров, представил комиссии «Звено-СПБ» в следующем варианте:

  • носитель: Туполев ТБ-3-4АМ-34ФРН
  • два истребителя: Поликарпов И-16 тип 5, несущие по две 250 кг бомбы ФАБ-250

При этом использование носитель ТБ-3:

  • увеличивало дальность И-16 на 80 %
  • увеличивало бомбовую нагрузку И-16 в пять раз

«Звено-СПБ» имело:

  • взлётную массу в 22 тонны
  • дальность 2500 км
  • максимальную скорость (при работе моторов всех трёх самолётов) 268 км/ч

По результатам приёмки, Звено-СПБ было принято на вооружение в том же 1938 году.

Принятие на вооружение

Согласно результатам приёмки, планировалось, что к 1 февраля 1940 в строй вступят 20 СПБ для ВВС, и 20 СПБ для ВМФ. По просьбе Вахмистрова, также рассматривались варианты с использованием ТБ-7, МТБ-2 и ГСТ в качестве носителей, а также с увеличением бомбовой нагрузки истребителей с полутонны до полной тонны. Этим планам не удалось сбыться.

В июне 1940 года начались испытания головной серийной установки, изготовленной на подмосковном авиазаводе № 207. Использовались при этом И-16 тип 24 с двигателями М-63. Всего оборудовали пять комплектов «Звено- СПБ», которые поступили на вооружение 2-й специальной эскадрильи, 32-го истребительного авиаполка, 62-й авиабригады ВВС Черноморского флота, с местом базирования в Евпатории. До конца года эскадрилья активно отрабатывала тактику применения нового вооружения, основными целями при этом были военные корабли. По фамилии командира эскадрилии Арсения Шубикова, эскадрилия носителей, получила неофициальное прозвище «Цирк Шубикова». Но к январю 1941 от затеи отказались, крепления с ТБ-3 сняли. К схеме СПБ вернулись лишь после начала войны.

«Звено-СПБ» в боевых условиях

Боевое крещение «Звена-СПБ» состоялось 26 июля 1941 года, когда после ряда неудач обычных бомбардировщиков, безуспешно пытавшихся разбомбить Мост Карла I на Дунае, было решено использовать авианосцы, и для проверки было дано задание разбомбить «СПБ» нефтехранилище в Констанце. Задание было успешно выполнено — цель поражена без потерь. Противник не ожидал советские истребители, приняв их за своих[3]. В ходе авиаудара истребители-бомбардировщики отсоединились с грузом бомб от носителей на расстоянии 40 км от цели и после поражения цели вернулись на аэродром в Одессе, где дозаправились и вернулись в Евпаторию своим ходом.

В связи с успешной демонстрацией возможностей Звена-СПБ, 10 августа 1941 был совершён авианалёт на основную цель — Мост Карла I на Дунае, через который помимо войск проходил также и нефтяной трубопровод Плоешти-Констанца. Для этого истребители дополнительно оснастили 95 литровым топливным баком, чтобы получить дополнительные 35 минут полёта. Атака производилась тремя носителями, но в одном из них случилась поломка, и он был вынужден вернуться назад, остальные выпустили истребители-бомбардировщики в 15 км от румынского берега. Истребители-бомбардировщики совершили успешную атаку в пике с высоты 1800 м и вернулись назад без потерь. Повторный авиарейд состоялся через два дня — 13 августа 1941, в этот раз поломки носителей не было и истребители-бомбардировщики смогли существенно повредить мост. Истребители, нанеся на обратном пути удар по румынской пехоте возле Сулина, вернулись назад без потерь.

В тот день (13 августа 1941) Вахмистров обратился к генералу Коробкову с просьбой рассмотреть вопрос об увеличении количества носителей. Но получил отказ, мотивированный тем, что ТБ-3 данной модификации снят с производства.

ответ генерала Коробкова:

ВВС ВМФ имеют 12 самолётов ТБ-34АМ-34РН, из коих 5 самолётов уже оборудованы подвесками инж. Вахмистрова. Оставшиеся 7 самолётов считаю более целесообразным использовать в качестве транспортных. На получение хотя бы 10 самолётов ТБ-34АМ-34РН от ВВС КА рассчитывать нельзя, так как эти самолёты сняты с производства ещё в 1937 г. и выпущены были в весьма ограниченном количестве (около 150шт.)

После этой операции в строй было решено ввести ещё 2 носителя из 6 имеющихся в эскадрилии (так что в строю стало 5 носителей). А через два дня (16 августа 1941 года) адмирал Кузнецов попросил Сталина о новой партии носителей. В просьбе было отказано в связи с тем, что большая часть ВВС СССР была уничтожена в первые дни войны, а ТБ-3 не производились с 1937 года. На следующий день после просьбы адмирала Кузнецова (17 августа 1941 года) эскадрилья, которая теперь насчитывала 5 носителей в строю, разбомбила сухой док в Констанце.

Первые потери эскадрилья понесла 28 августа 1941 года, потеряв во время налёта на мост через Днепр в районе Запорожья один из истребителей.

29 августа 1941, во время повторного авианалёта на мост через Днепр, четыре И-16 были перехвачены истребителями Messerschmitt Bf 109. Воздушный бой завершился двумя сбитыми «мессерами». В 1942 «Звено-СПБ» совершили не менее чем 30 вылетов.

Капитан Шубиков не вернулся из обычного боя 2 октября 1941 года, во время штурмовки Ишуньских позиций на И-16.

Варианты

Комбинации самолётов обозначались: «Звено-1», сокращённо «З-1» и далее порядковыми номерами.

  • З-1 —ТБ-1 + 2 И-4 (на крыле) — декабрь 1931.
  • З-1а —ТБ-1 + 2 И-5 (на крыле) — сентябрь 1933. Лётчики: Стефановский (ТБ-1), Коккинаки и Гродзь (И-5).
  • З-2 —ТБ-3 + 3 И-5 (на крыле) — август 1934. Лётчики: Залевский (ТБ-3), Алтынов, Супрун, Сузи (И-5).
  • З-3 —ТБ-3 + 2 И- Z (под крылом) — не доведена.
  • З-5 —ТБ-3 + И- Z (под фюзеляжем с подцеплением в воздухе) — 23 марта 1935. Лётчики: Стефановский (ТБ-3) и Степанченок — И- Z.
  • З-6 —ТБ-3 + 2 И- 16 (под крыльями) — первый полёт — август 1935. Лётчики: Стефановский (ТБ-3), Будаков и Никашин (И-16)
  • «Звено» («Авиаматка») — ТБ-3 + 2 И-16 (под крыльями) + 2 И-5 + И-Z с подцеплением и отцеплением в воздухе — первый полёт — ноябрь 1935. Лётчики: Залевский (ТБ-3) Стефановский, Никашин, Алтынов, Супрун и Степанченок.
  • «СПБ» («Составной пикирующий бомбардировщик») — ТБ-3 + 2 И-16 (под крыльями) с 2-мя фугасными авиабомбами ФАБ-250 каждый. Первый полёт — июль 1937. Лётчики: Стефановский (ТБ-3), Николаев, Таборовский. Полётная масса — 22 т, Скорость — 230 км/ч (268 км/ч — при работе моторов всех трёх самолётов).
  • З-7 — ТБ-3 + 3 И-16 (все с подцеплением и отцеплением в воздухе), первый полёт — ноябрь 1939. Лётчики — Нюхтиков, Супрун, Стефановский. Комбинация не была доведена.

Кроме того было много полётов с одним самолётом И-5 и И-Z.

Использовавшие страны

Напишите отзыв о статье "Проект «Звено»"

Примечания

  1. В. Б. Шавров, История конструкций самолётов в СССР до 1938 г.
  2. [www.testpilot.ru/review/300x/zveno.htm П. М. Стефановский. «Триста неизвестных» — Самолет-звено]
  3. [airaces.narod.ru/all3/litvnch1.htm Над Эльтингеном - Борис Литвинчук]

Литература

  • Александр Медведь, Дмитрий Хазанов Составные пикировщики (рус.) // Авиамастер : журнал. — 1998. — № 04. — С. 17-21.
  • В. Б. Шавров. История конструкций самолётов в СССР до 1938 г.

Ссылки

  • [i16fighter.ru/operational-history/zveno.htm Проект «Звено»]
  • [www.airwar.ru/enc/bww2/zveno.html Звено]

Отрывок, характеризующий Проект «Звено»

– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.