Прозвищное имя
Про́звищное и́мя — личное некалендарное имя, возникавшее из прозвища и выполняющее функцию официального личного имени. Примеры: Милюта Ананьин сын, Невежа поп Никольский, Замятня Филиппов, Безсонка Иванов сын Белкова, вдова Маланьица Муромка. В роли прозвищного имени иногда употреблялась народная форма христианского имени, например, Миколка Глебко[1].
В России прозвищные имена зафиксированы в письменных памятниках, в переписных книгах и синодиках. При этом в устной речи прозвищное имя могло стать для его носителя преобладающим, а «основное», календарное имя сохранялось только в письменных источниках.
Прозвищные имена имели хождение до конца XVII — начала XVIII века, в одно время с христианскими и языческими дохристианскими именами (не имевшими прозвищного характера), пока не были полностью запрещены правительством Петра I в числе других нецерковных имён[2]. Эта временна́я граница отражена в письменных памятниках: после начала XVIII века прозвищные имена в них отсутствуют.
Про́звищное отчество — отчество, образованное от прозвища отца и употреблявшееся самостоятельно или как второе отчество. Например: Девятко Маркелов сын Невзоров, Кузейко Семенов сын Осетров, Фочка Козмин сын Задоров[1].
От прозвищных имён образована большая группа патронимных русских прозвищных фамилий (например, Боборыка → Боборыкин, Замятня → Замятнин).
Корпус русских прозвищных имён из письменных памятников сведён в двух основных трудах — «Словаре древнерусских личных собственных имён» Н. М. Тупикова и книге «Ономастикон: Древнерусские имена, прозвища и фамилии» С. Б. Веселовского.
Напишите отзыв о статье "Прозвищное имя"
Примечания
- ↑ 1 2 Подольская Н. В. Словарь русской ономастической терминологии / Отв. ред. А. В. Суперанская. — Изд. 2-е, перераб. и доп. — М.: Наука, 1988. — С. 112-113. — 28 000 экз. — ISBN 5-256-00317-8.
- ↑ Никонов В. А. Русские // Системы личных имен у народов мира. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1989. — С. 263.
Литература
- Веселовский С. Б. Ономастикон: Древнерусские имена, прозвища и фамилии / Под ред. В. И. Буганова и Б. В. Левшина. — М.: Наука, 1974. — 382 с.
- Тупиковъ Н. М. Словарь древне-русскихъ личныхъ собственныхъ имёнъ. — СПб.: Типографія Н. Н. Скороходова, 1903. — 899 с.
Отрывок, характеризующий Прозвищное имя
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
