Прозоровский, Александр Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Александрович Прозоровский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Главнокомандующий в столичном городе Москве и во всей Московской губерниии
19 февраля (2 марта1790 — 21 марта (1 апреля1795
Монарх: Екатерина II
Предшественник: Пётр Дмитриевич Еропкин
Преемник: Михаил Михайлович Измайлов
Генерал-губернатор Курского наместничества
1781 — 1783
Монарх: Екатерина II
Предшественник: Пётр Александрович Румянцев-Задунайский
Преемник: Франц Николаевич Кличка
Генерал-губернатор Орловского наместничества
1781 — 1783
Монарх: Екатерина II
Предшественник: Николай Васильевич Репнин
Преемник: Франц Николаевич Кличка
 
Рождение: 1733(1733)
Российская империя
Смерть: 9 (21) августа 1809(1809-08-21)
 
Военная служба
Годы службы: 1754—1784 и 1790—1809
Принадлежность: Российская империя Российская империя
Звание: Генерал-фельдмаршал
Сражения: Семилетняя война
Война с польскими конфедератами
Русско-турецкая война (1768—1774)
Русско-турецкая война (1806—1812)
 
Награды:

Князь Алекса́ндр Алекса́ндрович Прозоро́вский (1733[1] — 9 (21 августа) 1809) — русский генерал-фельдмаршал, московский главнокомандующий в 1790—1795 годах. В 1792 г. руководил разгромом масонского кружка Н. И. Новикова. Владелец усадьбы Никольское-Прозоровское, автор воспоминаний о военных походах.





Биография

Представитель знатнейшего рода Прозоровских, Александр Александрович писал с гордостью: «Предки мои, происходя от российского княжеского колена, с отличностию от современных своих государей были употребляемы»[2].

Сын князя Александра Никитича Прозоровского (1687—-1740) и Анны Борисовны (1686—-1772), дочери князя Бориса Алексеевича Голицына, дядьки Петра I. Его отец от первой жены, Прасковьи Васильевны Леонтьевой, имел сына, именем также Александра (1715—1769), генерал-майора[3].

Ранние годы

Получил домашнее воспитание в Ярославле, по обычаям того времени в десятилетнем возрасте зачислен на службу в Семёновский лейб-гвардии полк, одновременно с А. В. Суворовым. Произведен 1 августа 1744 года в капралы, 10 марта 1746 — в фурьеры (по другим источникам в 1746 году зачислен в капралы, в 1751 году — в фурьеры), 1 февраля 1752 — в каптенармусы, 18 декабря 1753 — в сержанты. 25 апреля 1754 года, как и Суворов, был выпущен в армейский пехотный полк в звании поручика (Суворов попал в Ингерманландский, Прозоровский — во Второй Московский полк). С Суворовым состоял и в родстве: тот был женат на княжне Прозоровской, троюродной сестре Александра Александровича.

Участник Семилетней войны

Стал полковником в Семилетнюю войну: начав её капитаном — 9 октября 1756, получал чины: секунд-майора — 28 июня 1758; премьер-майора — 20 (или 28) декабря 1759; подполковника — 1 января 1760 (одновременно перемещён в 1-й Гренадерский полк); полковника — 15 февраля 1761 года (и определён в Углицкий пехотный полк, из которого переведён, в том же году, в Санкт-Петербургский пехотный полк). Был ранен пулей в левую руку в сражении при Гросс-Егерсдорфе[4], участвовал в осаде Кюстрина, вторично ранен в сражении при Цорндорфе, отличился при Кунерсдорфе и в Берлинской экспедиции 1760 года под началом генерала Тотлебена. В занятом русскими Берлине выполнял обязанности коменданта гарнизона.

По окончании войны и возвращении в Россию продолжил с успехом начатую военную карьеру: в 1762 году переведён в 4-й Гренадерский полк; 24 ноября 1764 года произведён в бригадиры с оставлением в том же полку полковником; затем ему было поручено формирование егерей в Смоленской дивизии, где 18 мая 1766 года по старшинству он определён в генерал-майоры. В том же году был награждён орденом Св. Анны.

Георгиевский кавалер

Принимал участие в Войне с конфедератами: в 1767—1768 годах занят усмирением и розысками польских патриотов в Литве, Варшаве, Бердичеве, Кракове. Сопровождал по Польше взятых под стражу епископа краковского и других магнатов Речи Посполитой[2]:

Купил я им вина, чаю, кофею, сахару и другой столовой провизии, а столовую посуду отправил свою. Белья ж постелю, шлафорки и сертуки, так как они были взяты в одних кафтанах, а уже осенние холода наступили, собрав своё и от офицеров, что у кого было. <...> Не взирая, что они [поляки], по положению их дел поведением нашего двора не могли быть довольны, они не преставали к нам являть всякие вежливости. Каждый в войске нашем офицер, имеющий хорошее поведение, не только в Варшаве, но в земле приниман был преласково!

Участник Первой русско-турецкой войны (1768—1774). В 1769 году неоднократно отличается под Хотином, после взятия крепости направлен, во главе отдельного отряда, в Молдавию, за кампанию 1769 года награждён Орденом Александра Невского. 30 сентября 1770 года, одним из первых российских генералов, получил за победу над турками под Очаковым вновь учреждённый Георгиевский орден 3 кл. № 21.

За храброе и искусное предводительство при разбитии под Очаковым неприятельской партии, состоявшей в 3 тысячах человек.

Позднее, при Александре I, возглавлял Георгиевскую думу, совет, решавший, кто из представленных к этой награде её достоин. При взятии Перекопа в 1771 году возглавляет десант через Сиваш. Одно время командует резервным корпусом, расквартированным на Дону. В 1773 году становится генерал-поручиком. С 1774 года вновь в зоне боевых действий: участник схваток и сражений под Шумой, Рущуком, Козлуджи, Енибазаром и других.

В 1778 году возглавил войско, направленное в Крым для подавления антирусского восстания. За быстрое и успешное «умиротворение» края награждён Орденом Св. Георгия 2 кл. № 12 (9 декабря (28 ноября) 1778 года).

В 1771 году с конницей учинил в брод через Сиваш переправу в тыл неприятелю и открыл нашим войскам свободный вход в Крым. В 1778 году, предводительствуя знатным отрядом войск в Крыму, содействовал в выполнении всей препорученной ему от Его Императорского Величества секретной комиссии и уничтожением всех неприятельских действий.

Труды на гражданском поприще

В сентябре 1780 года женился на дочери генерал-аншефа М. Н. Волконского, княжне Анне Михайловне Волконской, брак их оказался не очень счастливым. 24(13) июня 1781 году был назначен генерал-губернатором Орловского и Курского наместничеств. Пнинял это назначение с условием, что будет продолжать числиться в списках российской армии, однако, в июле 1782 года, был сделан генерал-аншефом и сенатором с одновременным исключением из штатных армейских списков. Протесты и просьбы не помогали, поэтому, в начале января 1784 года Прозоровский вышел в отставку. Шесть лет провел в деревне. Помимо обычных занятий сельского хозяина, посвящал время и литературному труду, приводил в порядок свои записи и воспоминания о минувших военных походах.

Управление Москвой

В начале марта 1790 года назначается Екатериной II главнокомандующим Москвы. Получает в подчинение войска, находящиеся в Москве, Московской и Смоленской губерниях и в Белоруссии. Награждается Орденом Св. Андрея Первозванного. Известно, что императрица ценила и отличала Прозоровского как надёжного исполнителя её воли, но не любила его за крутой нрав, резкость и излишнюю болтливость. Она тяготилась его посещениями, пусть даже по делу, и за глаза высмеивала его «подьяческие» привычки, вроде употребления к месту и не к месту слова «сиречь». Её переписка с Прозоровским суха и официальна по стилю, ничего личного, речь идёт исключительно о делах.

В тот момент, однако, встревоженная первыми признаками начавшегося, под влиянием успехов Французской революции, брожения умов, она желает иметь в Москве именно такого жёсткого и исполнительного человека, каким был Прозоровский. Его предшественник на посту главнокомандующего, П. Д. Еропкин, в её глазах, человек слишком мягкий по характеру для того, чтобы беспощадно искоренять крамолу. Первым распоряжением Прозоровского на новом посту было увольнение в отставку московского губернатора П. В. Лопухина, известного либерала и масона. Вскоре разразилась гроза над А. Н. Радищевым, преданным суду за своё «Путешествие из Петербурга в Москву». По приказанию императрицы Прозоровский арестовывает Н. И. Новикова и его товарищей. Выполняя инструкции Екатерины, князь вкладывает в дело чрезмерное усердие. В громкое политическое дело вырастает, к примеру, обнаружение в продаже французских календарей: своих лучших людей Прозоровский бросает на поиски и изъятие уже проданных экземпляров. Суровым режимом в Москве он наживает много врагов и недоброжелателей, так и не приобретя ни любви, ни искренней признательности императрицы. В начале 1795 года, наградив напоследок Орденом Св. Владимира, его отправляют в отставку.

Вновь военачальник

Павел I, при своём вступлении на престол, 4 декабря (24 ноября) 1796 года назначает князя командующим 1-й Смоленской дивизией в армии П. А. Румянцева-Задунайского, после смерти последнего 19 (8) декабря 1796 года, Прозоровский принимает командование над армией как старший по званию. Но уже 17 (6) января 1797 года, неожиданно, как и Суворов, отставлен от службы Высочайшим указом и удалён в деревню. Формулировка указа: «за вступление в командование не своей частью»[5].

Александр I возвращает князя на службу, назначив его начальником ополчения южных губерний. 10 сентября (30 августа) 1807 года возводится в звание генерал-фельдмаршала и назначается командующим Молдавской армией, действующей против турок. Трудно понять, какие причины заставили Александра возложить такое ответственное задание на 74-летнего старца: одряхлевшему, одолеваемому болезнями Прозоровскому успешное ведение кампании уже не под силу, его действия отличаются пассивностью, предприятия заканчиваются неудачно. Так, штурм Браилова, начатый вопреки предостережениям М. И. Кутузова, отбит с большими потерями. Впрочем, князь сохраняет ещё настолько ясности ума, чтобы свалить вину за неудачу на Кутузова и добиться удаления того от армии (Кутузов получает назначение в виленские генерал-губернаторы). Этот успех становится для него последним: умирает Прозоровский 20 (9) августа 1809 года в полевом лагере за Дунаем. Со смертью князя Прозоровского, двух его дочерей, и его внучатых племянников (1870) род Прозоровских угас.

Семья

С 1780 года был женат на фрейлине княжне Анне Михайловне Волконской (1749—1824), дочери московского градоначальника князя М. Н. Волконского. До замужества с сентября 1775 года была обручена с князем П. М. Голицыным, но в ноябре 1775 года он был убит на дуэли. В 1801 году была пожалована в статс-дамы, а дочь её во фрейлины; 18 апреля 1809 года получила орден св. Екатерины первого класса. В 1815 году сопровождала императрицу Елизавету Алексеевну в путешествии за границу, за что получила, по возвращении в Петербург, в знак признательности, небольшой портрет Государыни в медальоне, украшенном бриллиантами, который всегда носила на груди, на цепочке. В браке имели двух дочерей:

  • Елизавета (Елена) (1781—1795), её ранняя смерть так подействовала на её мать, что она упала в обморок, и все старания привести её в чувство были безуспешны. Доктора сочли её мертвою; её положили на стол, и уже двор и весь город спешили на панихиду, когда её горничной и жившему в её доме французу доктору пришло в голову, что княгиня не умерла, а находится в летаргическом сне, что и оказалось на самом деле. Княгиня ожила, поправилась и скончалась в преклонных летах. По рассказам император Александр II в детстве всегда пугался княгини А. Прозоровской, которую видел при дворе своей бабушки, так как ему сказали, что она раз была уже мертвой.
  • Анна (28.12.1782—12.12.1863), фрейлина, с 1809 года замужем за князем Ф. С. Голицыным, их сыну, Александру, было высочайше позволено именоваться князем Голицыным-Прозоровским.

Напишите отзыв о статье "Прозоровский, Александр Александрович"

Примечания

  1. А. К. Афанасьев в предисловии к «Запискам генерал фельдмаршала князя Александра Александровича Прозоровского» указывал:

    Точная дата рождения Прозоровского не известна: биографы обычно называют 1732, Н. Ф. Дубровин — 1734 год. Сам же князь писал о времени своего появления на свет: «по исчислению полагаю оное в 1733 году». Поэтому временем рождения А. А. Прозоровского следует считать 1733 г. Это первое существенное исправление фактических ошибок, допущенных в литературе из-за того, что не были известны воспоминания Прозоровского, хранившиеся в семейном архиве.

  2. 1 2 Прозоровский А. А. Воспоминания генерал-фельдмаршала князя А. А. Прозоровского. М.: Рос. Архив, 2004. С. 37—176.
  3. Этот, старший Александр, учился в Сухопутном кадетском шляхетном корпусе, что биографы, начиная с Д. Н. Бантыш-Каменского, нередко приписывали младшему Александру; обучение продолжалось с 1732 по 1736 год.
  4. В этом же сражении был ранен его брат, полный тёзка — Александр.
  5. Прозоровский, Александр Александрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Литература

  • Алексеевский Б. Прозоровский, Александр Александрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.М., 1896—1918.
  • [feb-web.ru/feb/rosarc/zgp/zgp-679-.htm Родословная князей Прозоровских] // Прозоровский А. А. Записки генерал фельдмаршала князя Александра Александровича Прозоровского, 1756—1776. — М.: Рос. Архив, 2004. — С. 702—704. — ISBN 5-86566-038-1
  • Бантыш-Каменский, Д. Н. 38-й генерал-фельдмаршал князь Александр Александрович Прозоровский // Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. В 4-х частях. Репринтное воспроизведение издания 1840 года. — М.: Культура, 1991.

Ссылки

  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:177552 Александр Прозоровский] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Прозоровский, Александр Александрович

– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.