Прозоров, Алексей Яковлевич

Алексей Яковлевич Прозоров
Дата рождения:	12 августа 1842(1842-08-12)
Место рождения:	Архангельск
Дата смерти:	22 января 1914(1914-01-22) (71 год)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Партия:	Союз 17 октября
Род деятельности:	предприниматель, финансист

Алексе́й Я́ковлевич Про́зоров (1842—1914) — русский предприниматель и финансист, председатель Санкт-Петербургского биржевого комитета, член III Государственной думы от города Санкт-Петербурга.

Биография

Православный. Потомственный дворянин, сын купца 1-й гильдии Якова Алексеевича Прозорова. Землевладелец Лужского уезда Санкт-Петербургской губернии. В Санкт-Петербурге владел домом по Галерной улице, 49.

По окончании курса в Московском коммерческом училище с золотой медалью, вступил в дело отца, имевшего оптовую торговлю хлебными и льняными товарами, отправлявшимися за границу через Архангельск. В 1879 году был учрежден торговый дом «Яков Прозоров с сыном», в котором отец и единственный сын Алексей Яковлевич были полными товарищами. В 1881 году, после смерти отца, остался единственным владельцем торгового дома. В 1882 году стал одним из учредителей Северного телеграфного агентства. В 1886 году был удостоен звания коммерции-советника. В 1897—1914 годах состоял председателем Санкт-Петербургского биржевого комитета. Был полным товарищем Русского товарищества котиковых промыслов, председателем правления Камчатского торгово-промышленного общества, страхового общества «Россия» и общества стеклянного производства «И. Ритинг», председателем акционерного общества Балтийской бумагопрядильной и ткацкой мануфактуры в Ревеле, а также акционером и пайщиком других коммерческих предприятий. Входил в Совет Волжско-Камского коммерческого банка. В 1906 году был избран председателем Совета съездов представителей биржевой торговли и сельского хозяйства.

Участвовал в различных совещательных органах при министерствах торговли и финансов. Состоял чиновником особых поручений при министре торговли и промышленности, членом Совета торговли и мануфактур, а также представителем торговли и мануфактур в советах по тарифным и железнодорожным делам. Имел чин тайного советника (1913).

Кроме того, занимался общественной деятельностью и благотворительностью. Избирался почетным мировым судьей Вятского и Лужского уездов. Состоял почетным попечителем дома призрения детей бедных граждан города Вятки, членом попечительного больничного совета биржевой барачной больницы, почетным членом совета Санкт-Петербургского коммерческого училища, а также пожизненным почетным членом Вятского губернского попечительства детских приютов. В 1891 году был избран почетным гражданином Вятки.

После провозглашения Октябрьского манифеста стал членом петербургского Клуба общественных деятелей и «Союза 17 октября». 7 сентября 1911 года был избран в члены III Государственной думы от Санкт-Петербурга 1-м съездом городских избирателей. Входил во фракцию октябристов. Состоял членом финансовой и о торговле и промышленности комиссий.

Скончался в 1914 году. Похоронен в Исидоровской церкви Александро-Невской лавры.

Семья

Был женат на дочери дворянина Антонине Николаевне Мосоловой (р. 1849). Их дети:

• Яков (р. 1872), воспитанник Николаевского кавалерийского училища (1895), поручик лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка, штабс-ротмистр в отставке. Наследник семейного торгового дела.
• Алексей (1873—1902), окончил Санкт-Петербургский университет. Заведовал котиковым промыслом в Охотском море, составил «Экономический обзор Охотско-Камчатского края» (СПб., 1902). Трагически погиб в устье реки Камчатки. Был похоронен в Федоровской церкви Александро-Невской лавры.
• Борис, воспитанник Александровского лицея (1906), секретарь при начальнике Главного управления почт и телеграфов.
• Ольга (1870—1959), в первом браке Асташева, во втором браке — за князем А. В. Оболенским.

Награды

• Высочайшая благодарность (1883);
• Высочайшая благодарность (1888);
• Орден Святой Анны 2-й ст. (1897);
• Орден Святого Владимира 3-й ст. (1901);
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1905).

Иностранные:

• бельгийский Орден Леопольда I, кавалерский крест (1886);
• ольденбургский Орден Заслуг герцога Петра-Фридриха-Людвига 4-й ст. (1888)

Источники

• Список гражданским чинам IV класса на 1907 год. — СПб., 1907. — С. 300.
• Деятели России: 1906 г. / Ред.-изд. А. М. Шампаньер. — Санкт-Петербург, 1906.
• Энциклопедия земли Вятской. Том шестой. — Киров, 1996. — С. 358.
• М. Н. Барышников Деловой мир Петербурга: исторический справочник. — СПб.: Logos, 2000. — С. 366.
• [tez-rus.net/ViewGood31317.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. — Москва: РОССПЭН, 2008.]
• [personal-www.kirov.ru/~farhad@farhad.kirov.ru/proz6_peterb.html Прозоровы в Петербурге]

Отрывок, характеризующий Прозоров, Алексей Яковлевич

А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.