Прокопенко, Фёдор Фёдорович

Фёдор Фёдорович Прокопенко
Дата рождения	5 июня 1916(1916-06-05)
Место рождения	г. Мариинск Мариинского уезда Томской губернии, Российская империя
Дата смерти	3 сентября 2007(2007-09-03) (91 год)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	ВВС
Годы службы	1938—1945, 1949—1976
Звание
Часть	434-й ИАП, 32-й ГИАП, 3-я ГИАД
Награды и премии	Иностранные награды
В отставке	инженер-методист в ОКБ имени М. Л. Миля.

Фёдор Фёдорович Прокопенко (1916—2007) — военнослужащий, лётчик, полковник, участник Великой Отечественной войны, Герой Российской Федерации (1996), Заслуженный военный лётчик СССР (1967).

Биография

Родился 23 мая (5 июня) 1916 года в городе Мариинск Томской губернии (ныне Кемеровская область). Русский. Родители — Прокопенко Фёдор Федотович (1873—1957) и Прокопенко Марфа Ивановна (1889—1970). С 1927 жил в городе Тайга (Кемеровская область), где окончил шабрично-заводскую семилетнюю школу. Был пионервожатым, инструктором стрелкового спорта, получил знак «Ворошиловский стрелок». В 1933 году окончил Тайгинский аэроклуб, где освоил самолёт У-2. Остался в аэроклубе лётчиком-инструктором. В 1936 окончил Ульяновскую школу лётчиков-инструкторов Осоавиахима. В Ульяновске получил звание лейтенанта запаса. Был на инструкторской работе в аэроклубах городов Великие Луки и Подольск. В армии с 1938 года. К этому моменту имел налет около 4000 часов и освоил ряд самолётов: У-2, Р-5, УТ-1, УТ-2. В 1940 году окончил Качинскую военную авиационную школу лётчиков, где был оставлен лётчиком-инструктором.

Участник Великой Отечественной войны. В начале войны из летных кадров Качинского авиационного училища был сформирован боевой полк, который подчинялся и руководству училища, и фронтовому командованию. Летчики этого полка продолжали обучать курсантов, но в то же время были готовы к боевым вылетам по тревоге. Они должны были перехватывать самолеты врага, идущие к Севастополю. Фёдор Прокопенко совершил 10 боевых вылетов на самолёте И-16 в составе ПВО Севастополя. Член ВКП(б) с 1941 года.

C июня 1942 года в составе 434-го истребительного авиационного полка (с 21 ноября 1942 года — 32-й гвардейский истребительный авиационный полк) 8-й воздушной армии (с сентября 1942 года в составе 16-й воздушной армии). Воевал на Сталинградском и Донском фронтах. Участвовал в Сталинградской битве, где совершил 35 боевых вылетов на Як-7Б, сбил 4 немецких самолёта. В сентябре 1942 года назначен заместителем командира истребительной авиационной эскадрильи. С ноября 1942 года — на Калининском фронте. После тяжёлого ранения, полученного в результате вынужденной посадки повреждённого в бою самолёта, в 1943 году летал на У-2. Однако, по собственным воспоминаниям Фёдора Прокопенко, вынужденная посадка произошла не из за повреждения истребителя в бою, а ввиду ошибки начальства, которое пыталось заставить некого молодого неопытного лётчика лететь на неисправном самолёте, что могло окончиться гибелью лётчика. Фёдор Прокопенко не мог этого допустить и полетел сам. Полет закончился вынужденной посадкой в лесу и компрессионным переломом позвоночника. Фактически ценой собственного здоровья и рискуя жизнью он спас жизнь и здоровье молодого летчика.

В 1944 году был назначен на должность старшего штурмана 3-й гвардейской истребительной авиационной дивизии. Осуществлял руководство самолётами с земли, наводил их на цели. До конца войны летал на У-2, выполняя самые различные задания по перевозке грузов и людей на передовую. За время войны совершил 126 боевых вылетов, лично сбил 16 самолётов противника.

С 1945 года — в запасе. Работал начальником Подольского аэроклуба, заместителем начальника Управления авиации Министерства лесного хозяйства СССР.

С 1949 года вновь служил в Советской армии. Освоил новую для него технику — первый советский серийный вертолёт Ми-1. Служил в отделе боевой подготовки ВВС Московского военного округа. С 1950 года — в Управлении боевой подготовки ВВС. В период с 1952 по 1955 год — начальник вертолётного Центра ВВС. В 1956 году окончил курсы усовершенствования командного состава при Военно-воздушной академии (ныне — имени Ю. А. Гагарина). Продолжал службу на командных должностях в частях ВВС, в Главном штабе Сухопутных войск; командовал вертолётной авиацией. В 1967 году получил звание заслуженного военного лётчика СССР. За всё время карьеры освоил более 50 различных летательных аппаратов. Прослужил более 16 лет на генеральских должностях, будучи полковником.

С 1976 года — в запасе. Жил в Москве. Работал инженером-методистом в ОКБ имени Михаила Леонтьевича Миля.

За мужество и героизм, проявленные на фронтах Великой Отечественной войны, указом Президента Российской Федерации от 27 марта 1996 года полковнику в отставке Фёдору Фёдоровичу Прокопенко присвоено звание Героя Российской Федерации.

Умер 3 сентября 2007 года. Похоронен на Троекуровском кладбище в Москве.

Награды

• Герой Российской Федерации (27 марта 1996 года), медаль № 261.
• Орден Ленина
• Два Ордена Красного Знамени
• Два Ордена Отечественной войны 1 степени
• Три Ордена Красной Звезды
• Орден За службу Родине в Вооружённых Силах СССР 3 степени
• Медаль «За боевые заслуги»
• Медаль «За оборону Сталинграда»
• Медаль «За взятие Берлина»
• Медаль «За победу над Германией»
• Другие медали.
• Кавалер ордена Заслуг перед Отечеством (ГДР).

Ссылки

• [www.biograph-soldat.ru/200/ARTICLES/BIO/prokopenko_ff.htm ПРОКОПЕНКО Федор Федорович]. www.biograph-soldat.ru. Проверено 21 ноября 2012. [www.webcitation.org/6DXAHaepk Архивировано из первоисточника 9 января 2013].

Отрывок, характеризующий Прокопенко, Фёдор Фёдорович

– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.