Прокопий Кесарийский

Прокопий Кесарийский
Дата рождения:	между 490 и 507 годами
Место смерти:	Константинополь, Византийская империя

О христианском святом см. — Прокопий Кесарийский (великомученик)

Проко́пий Кесарийский (лат. Procopius Caesarensis, греч. Προκόπιος ὁ Καισαρεύς; между 490 и 507 — после 565) — византийский писатель; секретарь полководца Велизария.

Биография Прокопия

Эллинизированный сириец, Прокопий родился в Кесарии — административном центре провинции Палестина, там же получил классическое (в Кесарии находилась известная риторическая школа), затем юридическое образование. Будучи сторонником сенаторской аристократии (или, возможно, выходцем из неё), Прокопий ассоциирует современную ему административную систему Византии с системой управления Рима, видя в высшем византийском чиновничестве продолжателей римских сенатских традиций.

Детали начала административной карьеры Прокопия неизвестны, однако его назначение императором Юстинианом в 527 году на должность секретаря и советника Флавия Велизария, одного из ведущих полководцев империи, говорит о достигнутой им высокой репутации: такое назначение мог провести только император или кто-то из его ближайших сановников.

С 527 по 531 год Прокопий находится вместе с Велизарием в восточных областях империи, принимая непосредственное участие в войне с Персией; в 532 году он находился в Константинополе, где был очевидцем грандиозного восстания Ника; в 533—536 годах — в Северной Африке, где Велизарий завоевал королевство вандалов; в 536—540 годах — в Италии, где Велизарий вёл войну с готами; в 541 году — опять в восточных провинциях, в которые в 540 году вторглись персы, захватив столицу провинции Сирия Антиохию; в 542 году — в Константинополе, охваченном эпидемией чумы, в 542—546 годах — снова в Италии.

Прокопий не только был очевидцем ключевых событий истории Византии того периода, но и благодаря своему положению имел доступ к информации, в том числе и секретной, на самом высоком уровне. Более того, в силу положения секретаря Велизария, Прокопий вёл его переписку, составлял доклады Велизария Юстиниану и участвовал в переговорах с важнейшими государственными деятелями той эпохи — и это придаёт особую ценность его произведениям, поскольку когда Прокопий приводит текст речи или письма Велизария, можно быть уверенным, что с высокой степенью вероятности этот текст аутентичен — поскольку сам Прокопий его записал, если не написал изначально.

Литературное творчество

Прокопий, обладая незаурядным литературным талантом, распорядился своими записями, сделанными в период государственной деятельности, наилучшим образом. Подобно тому, как Гай Светоний Транквилл, будучи секретарём Адриана, использовал императорские архивы при написании своих сочинений, так и Прокопий оставил ценнейшее по литературным достоинствам и достоверности наследие: обширный труд «Войны», панегирический трактат «О постройках» и памфлет «Тайная история», содержащий критику императора Юстиниана и его жены Феодоры.

Его самым крупным по объёму произведением являются «История войн» в восьми книгах, описывающих кампании Велизария, в которых автор принимал непосредственное участие: «Война с персами», «Война с вандалами» и «Война с готами». В этих книгах кроме политических и военных сведений, касающихся Византийской империи, содержится и масса данных по этнографии народов и географии областей, посещавшихся Прокопием, психологические портреты участников событий и бытовые зарисовки.

Образ в кинематографе

В советском фильме «Русь изначальная» роль Прокопия исполнил Юрий Катин-Ярцев.

Литература

Русские переводы

• Прокопий. История войн римлян с персами, вандалами и готами. / Пер. С. Дестуниса. Т. 1. Кн. 1, 2. СПб., 1876-80.
• Тайная история. / Пер. С. П. Кондратьева. // ВДИ. 1938. № 4. С. 273—360.
• О постройках. / Пер. С. П. Кондратьева. // ВДИ. 1939. № 4. С. 203—283.
• Прокопий Кесарийский. Война с готами. / Пер. С. П. Кондратьева. М., 1950.
  • переизд.: Война с готами. О постройках. (Серия «Памятники мировой истории и культуры»). М., Арктос — Вика-пресс. 1996. Ч.1. 336 с. Ч.2. 304 с.
• Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. / Пер., ст., комм. А. А. Чекаловой. Отв. ред. Г. Г. Литаврин. (Серия «Памятники исторической мысли»). М.: Наука, 1993. 576 стр.
  • переизд.: Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. СПб., Алетейя, 1998, ISBN 5-89329-109-3

Английский перевод

• В серии «Loeb classical library» сочинения Прокопия изданы в 7 томах: т. 1—5: «История войн», т. 6: «Тайная история», т. 7: «О постройках» и указатель.
  • [www.archive.org/details/procopiuswitheng01procuoft Vol. I]. Books I—II
  • [www.archive.org/details/procopiuswitheng02procuoft Vol. II]. Books III—IV
  • [www.archive.org/details/procopiuswitheng04procuoft Vol. IV]. Books VI (cont.)-VII
  • [www.archive.org/details/procopiuswitheng05procuoft Vol. V]. Book VII (cont.)-VIII

Исследования

• Курбатов Г. Л. Ранневизантийские портреты : К истории общественно-политической мысли. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1991. — 272 с. — 10 500 экз. — ISBN 5-288-00543-5. (обл.)
• Чекалова А. А.. Прокопий Кесарийский. Личность и творчество // Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. — СПб.: Алетейя, 1998. — ISBN 5-89329-109-3
• Cameron A. Procopius and the Sixth Century. — Berkeley: University of California Press, 1985.

Ссылки

• [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/P.phtml?id=2056 Прокопий Кесарийский]. Восточная литература. Проверено 16 апреля 2011. [www.webcitation.org/61A3eOAs3 Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Прокопий Кесарийский

Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».