Пронаос
Прона́ос (от др.-греч. τὸ προνάον) — открытая или закрытая пристройка перед входом в храм, передняя, проходная часть античного храма, прихожая, дословно: предзал.
Иными словами, пронаос - это преддверье храма; полутокрытая часть античного храма между входным портиком и наосом (целлой). Спереди пронаос ограждается двумя колоннами, с боков — стенами в виде антов.
Краткое описание
Пронаос (передний зал) происходит от двух греческих слов: про (греч. προ) — перед и наос (греч. νάον) — зал, помещение.
В полном согласии с подстрочным переводом слова, пронаос — это передняя или проходная часть храма, иногда она может быть отчасти открытой (например, в виде портика, простиля или антов). В применении к зданиям культовой архитектуры пронаос — это как правило западное преддверие основного помещения храма целлы или наоса — откуда, собственно говоря, и происходит его название. В более холодном климате пронаос чаще имеет форму закрытой пристройки, в которой нередко совершаются не самые сакральные действия с прихожанами (например, праздничные трапезы или освящения даров).
В применении к обычному европейскому дому пронаос — это прихожая (тоже своеобразное помещение для «прихожан» или прохожих людей). В деревенском доме пронаос — привычно называется сенями, в дачных постройках — верандой с крыльцом. А в христианских храмах пронаос — в точности то же самое, что и притвор.
В противоположность пронаосу, в храме существует и задняя сакральная (или тайная) часть (опистодом, располагающийся позади жертвенника и предназначенный для хранения наибольших ценностей). Примерно таким же образом и ризница (или сакристия) противоположна притвору.
Напишите отзыв о статье "Пронаос"
Литература
- René Ginouvès, Roland Martin: Dictionnaire méthodique de l’ architecture grecque et romaine. Bd. 3, 1998, S. 39.
См. также
Отрывок, характеризующий Пронаос
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
