Пророческое движение в Аравии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Пророческое движение в Аравии в VII веке включает в себя деятельность исламского пророка Мухаммеда и таких пророков как Мусайлимы, Саджах, Тулайхи, аль-Асвада и Ибн Сайяда, которых в мусульманской литературе принято называть «лжепророками».



История

Пророк Мухаммад был не единственным в Аравии VII века человеком, который объявил себя пророком (наби). В Ямаме во главе племени ханифа встал вещатель Мусайлима, которого в 634 году сокрушил Халида ибн аль-Валид. Мусайлима был во временном союзе с пророчицей Саджах из племени тамим. За пророком Тулайхой последовала большая часть недждийского племени асад. В Йемене вождь племени анси аль-Асвад, объявил себя пророком и за несколько месяцев покорил Южную Аравию до Хадрамаута. Молодому мединскому иудею по имени Ибн Сайяд некоторое время являлись «откровения»[1].

Сравнивать исламского пророка Мухаммеда и других пророков трудно из-за несхожести личностей и итогов их деятельности. Сведения о соперниках Мухаммеда слишком скупы или тенденциозны. Все другие аравийские пророки начали свою деятельность только к концу деятельности Мухаммада. Однако как духовные авторитеты и проповедники они начали действовать значительно раньше. Аль-Асвад и Мусайима известными и влиятельными людьми в Наджране и Хаджаре соответственно . О Мусайлиме знали мекканцы и мединцы ещё в начале проповеди Мухаммада. Ещё до того, как тот аль-Асвад стал царем Йемена, поэт аль-Аша восхвалял его, получая за это мёд и амбру. Саджах тоже издавна пользовалась значительным личным авторитетом. Ибн Сайяд встречался Мухаммадом в Медине и последний наблюдал как он впадает в трансы. Только у Тулайхи, видимо, политическая деятельность предшествовала пророческому озарению[1].

Общим у всех пророков было то, что они проповедовали веру в единого и всемогущего Бога. Мусайлима называл его Рахманом и Аллахом, говорил о его могуществе, о суде над людьми. Аль-Асвад называл Бога Рахманом, а себя «посланником Аллаха». Аллах часто фигурирует в клятвах Тулайхи, который утверждал, что к нему в качестве посредника являлся Зун-Нун. У аль-Асвада посредником были Шихик с Шириком. Божество Саджах было подобно христианскому, а Ибн Сайяда соответствовало иудейскому. Существовавшие в VII веке ханифы не входили ни в христианскую, ни в иудейскую общину. Они предавались личному благочестию и не вели пропаганду среди населения. Более того, они говорили не от имени бога подобно пророкам, а от себя[1].

Все пророки переживали состояние экстатического транса, во время которого пророк «говорил» с божеством или его посредником. Аль-Асвад во время садился, качая головой из стороны в сторону и издавал хриплые звуки. Известно, что Рахман «приходил» к Мусайлиме в темноте. Тулайха перед получением откровений заворачивался в плащ. Ибн Сайяд часто впадал в транс среди пальм своей плантации, завернувшись в плащ[1].

Закутывание в одежды — дополнительная черта сходства между трансами пророков. Закутывались Тулайха и Ибн Сайяд. Из прозвища аль-Асвада аль-Анси — Зуль-Химар («человек с покрывалом») следует, что лицо его всегда было закрыто. Во время посольства ханифитов в Медину Мусайлима был «закрыт одеждами», что не помешало Мухаммаду узнать его. Такая форма контакта с божеством известна в Аравии для провидцев (кахинов), которые считались высшей категорией среди людей, проникавших в скрытый мир. Жители Мекки видели кахина в Мухаммаде[1].

Пророки были представителями разных территориальных и социальных групп, существовавших в Аравии. Мухаммад действовал среди торговцев-горожан Мекки и земледельцев Медины. Ибн Сайяд среди земледельцев Медины. Мусайлима был пророком земледельцев Ямамы. Саджах проповедовала среди бедуинов, и близких к оседлым областям Ирака, Бахрейна и Ямамы. За Тулайхой пошли в основном бедуины-верблюжатники Неджда. Аль-Асвад был принят племенами Йемена. В отличие от других пророков, руководствовавшихся местными интересами и желанием локальной самостоятельности, Мухаммад не ограничивал себя локальными задачами и направил свою деятельность была на создание нового общества — умма. Мухаммад понимал свою миссию как мировое явление и стремился к расширению своей общины. Он был первым во всех областях деятельности. Он принял на себя те функции племенного вождя (сайида), походного атамана (акида), судьёй (хакимом), оратором (хатибом) и даже поэтом (шаиром), что стало одной из причин его победы[1].

Напишите отзыв о статье "Пророческое движение в Аравии"

Примечания

Литература

  • Пиотровский М. Б. Пророческое движение в Аравии VII в. // Ислам. Религия, общество, государство. Сборник статей. — М.: Наука, 1984. — 19-27 с.

Отрывок, характеризующий Пророческое движение в Аравии

Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.