Прорыв линии Маннергейма

Битва за Сумму
Основной конфликт: Советско-финская война 1939-1940 годов
Дата	1 февраля 1940 — 13 марта 1940
Место	Финляндия
Итог	Полная победа СССР
Противники
СССР Финляндия
Командующие
Тимошенко, Семён Константинович Маннергейм, Карл Густав Эмиль
Силы сторон
600 тысяч человек неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Прорыв линии Маннергейма (иногда именуется как битва за Сумму) — наступательная операция советских войск во время советско-финской войны 1939—1940 года с целью прорыва линии Маннергейма и дальнейшего наступления на Финляндию.

Подготовка войск

Из-за серьезных поражений красной армии Командарм 1-го ранга Тимошенко был назначен командующим Северо-западного фронта. На него возлагалась ответственность при прорыве линии обороны. Командующим войсками в западной части Карельского перешейка стал бывший командующий войсками во всей Финляндии Мерецков, а в восточной — В. Д. Грендаль. Маннергейм предвидел то, что советские войска выберут для наступления именно участок к востоку от деревни Сумма. Там имелись крупные открытые поля, на которых была возможность разместить большое количество танков и пехоты. Даже заносы не могли помешать наступлению. Планы Тимошенка были серьёзно разработаны. Большое количество дивизий было переброшено на западную часть Карельского перешейка, а 13 армия — на восточную. Пока это происходило, РККА наносила слабые удары по линии, а артиллерия обстреливала позиции. К началу февраля на Карельском перешейке было сконцентрировано около 25 дивизий.

Операция

Первого февраля 1940 года начались массовые бомбардировки тыловых частей финской армии советской авиацией. Тогда же начались обстрелы, в результате который на укреплённый район Сумма было выпущено около 3000 снарядов за сутки. Это был самый массовый артиллерийский обстрел после сражения при Вердене в Первую мировую войну. Финские пилоты разведчики докладывали, что по 16 батареям финнов из 440 пушек вели обстрел 104 батареи противника. На озёрах Хатьялахти и Муола перешли в наступление 16 дивизий и 500 самолётов с поддержкой танков. Однако, даже при таком наступлении прорвать линию не удалось, но финны были измотаны, и боеприпасы у них были на исходе. 6 февраля началось сильное наступление, в нём участвовали три дивизии и 150 танков при поддержке 200 самолётов. Однако, и это наступление было пресечено финнами, а потери были очень велики. 7 февраля РККА проникло в район Муолы и два раза ударили по Сумме. На следующий день две советские дивизии ударили по финским. К 11 февраля Красная армия уже сражалась со всем 2 армейским корпусом. Были планы обойти финские позиции. В это время начался самый мощный в истории зимней войны артиллерийский обстрел. Положение становилось очень тяжёлым. На Карельский перешеек были переброшены войска из Лапландии и севера Ладожского озера. Для изучения ситуации на линию обороны приехал сам маршал Маннергейм. Финнам пришлось отойти назад на расстояние от 2 до 10 миль. Попытки преследования не наблюдались, отход оказался практически незамеченным. На некоторых участках советские войска находили финские оборонительные сооружения опустевшими. РККА продвигалась вперёд. Массовый отход начался 16 февраля, а советские бомбардировщики уничтожили дороги. Были проложены новые, переход сопровождался большими трудностями.

Главный маршал артиллерии Воронов, Николай Николаевич пишет:

15 февраля ураган наших бомб и снарядов обрушился на деревню Сумма. Я находился на передовом наблюдательном посту. После того как артиллерия перенесла огонь на требуемую глубину, танки и пехота одновременно пошли в атаку. На этот раз противник не выдержал натиска. Ему грозил охват с флангов, и он начал отступать. Опорный пункт пал на моих глазах. По возвращении на командный пункт 7-й армии я стал свидетелем телефонного разговора Мерецкова с народным комиссаром обороны. Никто в Москве не верил, что наши войска захватили Сумму. Увидев меня, Мерецков произнес: — Товарищ народный комиссар, только что пришел Воронов. Он все видел своими глазами. Я подробно доложил народному комиссару о ходе сражения. Тем не менее он трижды переспросил меня, правда ли, что опорный пункт был взят. Наконец его раздраженный тон стал дружелюбным и ласковым. Нарком пожелал войскам успешно завершить это наступление.

— ^{www.bibliotekar.ru/finskaya-voyna/18.htm}

19 февраля генерал-лейтенант Эрик Хейнрикс был назначен командующим всеми финскими войсками на Карельском перешейке, сменив генерала Эстермана. Жена генерала получила увечья во время бомбардировки. Хейнрикса на посту командующего 2 армейским корпусом скоро сменил генерал-майор Талвела. 2 армейский корпус был разделён на двое, командующим 1 корпусом стал генерал-майор Лаатикайнен. До 18 февраля Выборгский залив оборонялся моряками, теперь же он был передан Армии Перешейка. 28 февраля был создан Береговой сектор обороны, который был подкреплён силами из Лапландии. Почти все атаки противника были отбиты, за исключением одной у озера Нёюкки. Недавно сформированная 23 дивизия оказалась в очень трудном положении, а РККА перешли на лёд, и довольно скоро начали наступать на острова Выборгского залива.

Сражение у Хонканиеми

Основная статья: Бой при Хонканиеми

26 февраля финны решили использовать танки. 13 танков «Виккерс», составляющие 4 танковую роту, получили приказ помогать 3 батальону на участке Хонканиеми — Нёюкки. Атака началась в 6:30 утра, но только одна рота продвинулась вперёд. У финнов осталось только 7 боеспособных танков. К 9:00 атака окончательно провалилась. Только три финских танка дошли до русских позиций, где были подбиты.

Ссылки

www.bibliotekar.ru/finskaya-voyna/18.htm

Отрывок, характеризующий Прорыв линии Маннергейма

Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.