Проскомидия

Проскоми́дия (греч. προσκομιδή — принесение, подношение; от προσκομίζω — приношу) — первая часть литургии западно-сирийского и византийского обряда (как в литургии Иоанна Златоуста, так и в литургии Василия Великого). На ней путём особых священнодействий из принесённых хлеба и вина приготовляется вещество для евхаристии, при этом совершается поминовение всех членов Церкви, как живых, так и усопших.

Проскомидия совершается иереем или епископом в алтаре на жертвеннике во время чтения часов.

Требования к хлебу и вину

Хлеб для проскомидии должен быть свежим, чистым, пшеничным, хорошо промешенным и приготовленным с закваской, в современной практике — на дрожжах («квасный»). После церковной реформы патриарха Никона для проскомидии стали использовать пять просфор (до реформы литургию служили на семи просфорах) в воспоминание Евангельского чуда о насыщении Христом пятью хлебами пяти тысяч человек. По внешнему виду просфоры должны быть округлыми и двухсоставными (двухъярусными) в ознаменование двух естеств Иисуса Христа. Для проскомидии просфоры полностью не используется — из них копием изымаются частицы.

Для изъятия Агнца используется просфора с особой печатью сверху в виде знака креста, разделяющего собой надпись:

ΙС	ХС
НИ	КА

(«Ιисус Христос побеждает»). На прочих просфорах могут быть изображения Божией Матери или святых. Исторические свидетельства об Агнце начинают встречаться с IX—X веков: видимо, в древности его приготовление не являлось ещё общепринятым литургическим действием. Первое по времени упоминание об Евхаристическом Агнце принадлежит Константинопольскому патриарху Герману.

Вино для проскомидии должно быть натуральным виноградным вином без примесей. B Православных церквях обычно употребляется красное вино, хотя в Румынской Церкви допускают литургическое использование белого вина (так же, как и в латинском обряде у римо-католиков).

В церковных текстах нигде не оговаривается конкретная марка вина, но начиная с XIX века в Русской Церкви сложилась традиция использовать для евхаристии вино марки «Кагор» — как одного из лучших вин XIX века (несмотря на низкое качество современного «Кагора», стандарт которого сформировался в советское время).

Во время совершения проскомидии вино, соединённое с водой, вливают в потир, в воспоминание того, что, когда Господь Иисус Христос находился на кресте, один из воинов копьем пронзил Ему ребро, и из пронзённого ребра истекли кровь и вода. Никаких фруктовых соков вместо виноградного вина употреблять не положено.

Порядок совершения проскомидии

Иерей творит входные молитвы, входит в алтарь, облачается, омывает руки и на жертвеннике при закрытых Царских вратах начинает совершать проскомидию. Завершается проскомидия, когда на клиросе читаются 3-й и 6-й (а иногда и 9-й) Часы по Часослову.

Приготовление Агнца

Иерей берёт в левую руку просфору для Агнца — Агничную просфору, обращая её буквами IС ХС к себе, а в правую — копие и трижды творит копием знамение креста над печатью просфоры, произнося каждый раз слова «В воспоминание Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа». Затем приступает к вырезанию из просфоры Агнца:

• режет с правой стороны печати (где буквы IС и НИ) со словами «Яко овча на заколение ведеся»;
• режет с левой стороны (где буквы ХС и КА) со словами «И яко агнец непорочен, прямо стригущаго его безгласен, тако не отверзает уст своих»;
• надрезает верхнюю сторону печати (где буквы IС ХС), произнося «Во смирение Его суд Его взятся»;
• надрезает нижнюю сторону печати (где буквы НИ КА), произнося «Род же Его кто исповесть».

Иерей надрезает просфору с нижней её части и вынимает Агнец от надрезанных нижней и четырёх внешних сторон её, произнося слова: «Яко вземлется от земли живот Его». Затем полагает его в центре дискоса.

После этого Агнец крестообразно надрезается с нижней стороны с произнесением слов: «Жрется (приносится в жертву) Агнец Божий, вземляй (взявший на Себя) грех мира, за мирский живот (жизнь) и спасение». После этого священник прободает (протыкает) копием правую сторону Агнца, произнося слова из Евангелия от Иоанна: «един от воин копием ребра Ему прободе и абие (тотчас) изыде кровь и вода; и видевый свидетельствова и истинно есть свидетельство его» (Ин. 19:34). По произнесении этих слов в потир вливается вино, смешанное с водой.

Изъятие частиц из прочих просфор

• из второй, Богородичной, просфоры вынимается частица в память Богоматери и полагается на дискос по правую сторону от Агнца; в монастырях эта просфора используется в Чине о панагии — вкушение её завершает братский обед.
• из третьей, девятичинной, просфоры вынимаются девять частиц, помещаемых по левую сторону от Агнца, по подобию девяти чинов ангелов, и также в память:

1. Иоанна Предтечи (по греческим служебникам первая частица вынимается в честь «Всевеликих Чиноначальников Михаила и Гавриила и всех Небесных Сил», тогда как вторая соединяет в себе поминовение Иоанна Предтечи и всех пророков поименно, как и в русских служебниках),
2. пророков,
3. апостолов,
4. святителей,
5. мучеников и мучениц,
6. преподобных отцев и матерей,
7. бессребреников,
8. праведных богоотец Иоакима и Анны, святых храма, дневных и равноапостольных,
9. составителя литургии: Иоанна Златоуста или Василия Великого;

• из четвёртой просфоры вынимаются две больших частицы и полагаются на дискос ниже Агнца: одна в память ныне живущих патриархов, правящаго и других архиереев, священства, диаконства и монашества, вторая — за страну, где совершается литургия, православных людей, властей и воинство. Из этой же просфоры могут выниматься и другие (маленькие) частицы с поминовением имён живых. В греческих церквах при большом количестве имён вместо вынимания отдельных частиц принято выструживание копием по одной из сторон просфоры — выструженные частицы занимают на дискосе меньше места;
• из пятой просфоры вынимаются частицы в память усопших и полагаются ниже частиц, вынутых за живых.

Затем вынимаются частицы из малых просфор (число которых не ограничивается), поданных заранее верующими. В это время читаются поминания о здравии и спасении живых и об упокоении усопших. Вынутые частицы помещаются на дискос вместе с частицами из четвёртой и пятой просфор.

При совершении Литургии архиереем проскомидия с выниманием частиц из просфор заканчивается во время пения Херувимской песни.

Все частицы по окончании Литургии опускаются священником в потир со словами: «Отмы́й (омой), Господи, грехи поминавшихся зде Кровию Твоею честною, молитвами святых Твоих».

Прочие действия

На дискос с вынутыми частицами устанавливается звездица. Затем дискос и потир покрываются отдельными покровцами, а поверх одним большим покровом — возду́хом. Установленная звездица помогает при этом сохранить порядок частиц.

Затем иерей или диакон кадит перед Дарами, иереем произносится молитва, в которой он от имени всех литургисающих просит Бога благословить предложенные Дары, помянуть принёсших эти Дары и тех, за кого они принесены, самого же его сделать достойным для священнодействия.

Символическое значение проскомидии

На проскомидии вместе с воспоминанием о Рождестве Иисуса Христа воспоминаются Его страдания и смерть. Вследствие этого слова́ и действия проскомидии имеют двойной теолого-духовный смысл.

Приготовление Святого Хлеба и изъятие Агнца знаменуют рождение Иисуса Христа. Жертвенник знаменует Вертеп, дискос — ясли, в которых был положен младенец Христос, звездица — Вифлеемскую звезду, которая привела волхвов в Вифлеем, покровцы — пелены, которыми был укрыт Богомладенец. Потир, кадильница и фимиам знаменуют собой дары, принесённые волхвами. Творимые иереем молитвы и славословия знаменуют собой поклонение и славословие вифлеемских пастухов и волхвов. С точки зрения воспоминаний страданий Христовых дискос символизирует гроб Господень (Усыпальницу Христову), покровы — погребальные пелены, а крестообразное разрезание Агнца и протыкание (прободение) его копием символизируют распятие Иисуса Христа и излияние Его крови.

Соединение всех частиц вокруг Агнца на дискосе символизирует Христианскую Церковь, Глава которой есть Иисус Христос.

Литература

• Муретов С. Д. [commons.wikimedia.org/wiki/File:Mur1894a.pdf Чин проскомидии в греческой Церкви с XII до половины XIV века (до патриарха Филофея) // Чтения в Обществе любителей духовного просвещения. М., 1894. Февраль. С. 192—216.]
• [commons.wikimedia.org/wiki/File:Mur1894c.djvu Муретов С. Д. Чин проскомидии в Русской Церкви с XII по XIV вв. (до митрополита Киприана †1406) // Чтения в Обществе любителей духовного просвещения. М., 1894. Сентябрь. С. 485—528]
• [commons.wikimedia.org/wiki/File:Mur1895a.djvu Муретов С. Д. Исторический обзор чинопоследования проскомидии до «Устава литургии» Константинопольского Патриарха Филофея: Опыт историко-литургического исследования. М., 1895. (Работа является сводным текстом серии статей, опубликованных в журнале «Чтения в Обществе любителей духовного просвещения» в 1893—1894 годах)]
• [commons.wikimedia.org/wiki/File:Mur1895b.djvu Муретов С. Д. К материалам для истории чинопоследования литургии. Сергиев Посад, 1895.]
• [commons.wikimedia.org/wiki/File:Mur1897a.djvu Муретов С. Д. Последование проскомидии, великого входа и причащения в славяно-русских Служебниках XII—XIV вв. М., 1897. (Отдельный оттиск из журнала «Чтения в Обществе любителей духовного просвещения»)]
• [commons.wikimedia.org/wiki/File:Mur1897b.djvu Муретов С. Д. О поминовении Бесплотных сил на проскомидии. М., 1897.]
• Богослужение православной церкви (репринтное издание 1912 года). — М.: Даръ, 2005.
• Гоголь Н. В. Размышления о божественной литургии. — М., 1889.
• Настольная книга священнослужителя Т. 1. — М.: Издательский Совет РПЦ, 1992 г.
• [itunes.apple.com/us/book/proskomidia/id633922068?mt=11 Проскомидия. Практическое пособие для священнослужителей. (Составитель прот. В.Грищук) — СПб.: Санкт-Петербургская православная духовная академия, 2013 г. (в формате iBooks)]
• Что такое просфора, антидор, артос. — М.:Сретенский монастырь, 1998.

Ссылки

В Викитеке есть полный текст Проскомидии

• [www.pravoslavie.ru/put/biblio/molitva/84.htm Объяснения церковных и домашних молитв. Божественная литургия. Проскомидия]

Отрывок, характеризующий Проскомидия

– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.