Простая история (фильм, 1960)

Простая история
Жанр	мелодрама
Режиссёр	Юрий Егоров
Автор сценария	Будимир Метальников
В главных ролях	Нонна Мордюкова Михаил Ульянов Василий Шукшин
Оператор	Игорь Шатров
Композитор	Марк Фрадкин
Кинокомпания	Киностудия им. М. Горького
Длительность	90 мин.
Страна	СССР СССР
Язык	русский
Год	1960
IMDb	ID 0054212
Выход фильма «Простая история»

К:Фильмы 1960 года

«Простая история» — советский художественный фильм 1960 года.

Сюжет

Женщина, потеряв на войне мужа, посвятила свою жизнь колхозу. За прямоту и бескомпромиссность нрава многие невзлюбили Сашу Потапову, однако выбрали председателем колхоза. Неожиданная любовь к секретарю райкома Данилову сделала её жизнь счастливой и трудной.

Роль Саши Потаповой — образ цельный, яркий, запоминающийся — была написана специально для Нонны Мордюковой с учётом её творческой и человеческой судеб.

В ролях

• Нонна Мордюкова — Саша Потапова
• Михаил Ульянов — Данилов, секретарь райкома
• Василий Шукшин — Ванька Лыков
• Даниил Ильченко — Егор Лыков, бывший председатель, отец Ваньки
• Валентина Владимирова — Авдотья, подруга Саши
• Ирина Мурзаева — мать Саши
• Алексей Миронов — Гуськов
• Нина Белобородова — Вера, сестра Ваньки
• Борис Юрченко — Виктор, муж Веры
• Татьяна Бабанина — Настасья Минеева, подруга Саши
• Олег Анофриев — агроном
• Валентин Брылеев — председатель собрания
• Мария Виноградова — продавщица автолавки
• Иван Жеваго — Бычков
• Владимир Смирнов — Миша, водитель Данилова
• Нина Сазонова — Люба, подруга Саши
• Клавдия Козлёнкова — Тося
• Анна Коломийцева — мать Ваньки (нет в титрах)

Съёмочная группа

• Режиссёр: Юрий Егоров
• Автор сценария: Будимир Метальников
• Оператор: Игорь Шатров
• Художник-постановщик: Марк Горелик, Сергей Серебренников
• Композитор: Марк Фрадкин
• Звукорежиссёр: Валентин Хлобынин
• Художник по костюмам: Эльза Рапопорт
• Монтаж: Галина Шатрова
• Текст песен: Николай Доризо
• Исполняет «Песню о Любви»: Валентина Левко

О съемках фильма

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Это тот редкий случай в нашем кинематографе, когда роль главной героини писалась специально под актрису. И пример того, как этот расчет себя оправдывает. Сочинив бесхитростный сюжет о вдове-солдатке, живущей в бедном колхозе и ставшей его председателем, о её друзьях и недругах, Будимир Метальников, который уже вскользь затрагивал деревенскую тему в сценарии к фильму «Отчий дом», не мудрствуя лукаво, назвал фильм «Простой историей».

После просмотра фильма «Отчий дом» (1959), где Нонна Мордюкова играла роль Степаниды и от имени героини, бывшей председателем колхоза, произносила монолог, директор киностудии имени Горького обратился к сценаристу Будимиру Метальникову: «Вот вам и следующий сценарий — как эта женщина председательствовала, о чём болела её душа». Эта идея очень понравилась, и работа закипела.

В силу эмоциональности натуры актриса просто не могла спокойно ждать, когда будет готов сценарий, и активно «что-то подсказывала, рассказывала про своих земляков…» Тем более, что многие черты Саши Потаповой были присущи и её маме, Ирине Петровне, которая славилась по всей Кубани как лучший председатель колхоза.

И поэтому ей с семьей частенько приходилось переезжать из одного колхоза в другой, налаживая хозяйство. "И только она получала переходящее Красное знамя, мы снова собирали пожитки, и ехали дальше, — вспоминает дочь. — А люди плакали: «Петровна, не уезжай!»

Таким эпизодом Метальников и закончил сценарий, который актриса читала ещё в черновиках, сразу активно обсуждая. Уже после выхода картины многие из зрительниц никак не могли успокоиться, что такая замечательная женщина — и одна.

А Мордюкова стоит на своем: это точно схваченный образ. Ведь тогда только закончилась Великая Отечественная война, и множество вдов осталось по всей стране. «И Саша стала рупором, посвящением этим женщинам, — говорит актриса. — Она — выдуманный автором образ, но рожденный с вдохновением».

По словам Нонны Викторовны, режиссёр Юрий Егоров при любознательности, порывистости и незлобивости характера «совсем не был вооружен материалом» и совершенно не знал колхозной жизни, «и ему повезло, что рядом была я». Попав в родную стихию, актриса постоянно что-то советовала и предлагала, а Егоров "поднимал палец к небу и возвещал: «Сейчас я подумаю, нужно ли этот кусок вставлять!» Потом хохотал, аплодировал и говорил: «Берем!»

После выхода картины наши женщины просто завалили Мордюкову письмами: ну почему герои не смогли остаться вместе? И она бросилась к сценаристу с идеей снять вторую серию. А Метальников возмущенно ответил: «Вы с ума сошли? Не так давно война кончилась, люди ещё похоронки получают. Ну одну мы пристроим: пара получилась бы хорошая, союз удачный… А как же другие вдовы?»

Молодого возлюбленного Саши играл Василий Шукшин. Мордюкова не скрывает, что он, тогда ещё холостой, нравился многим женщинам, «но в симпатии выбрал меня». Правда, с течением лет Нонна Викторовна слегка подредактировала эту часть воспоминаний.

В своих мемуарах «Не плачь, казачка…» Мордюкова откровенно рассказала о любви, что вспыхнула у неё на съемках этого фильма к партнеру Василию Шукшину: «Я хорошо помню его, начинающего, молоденького, холостого, вольного, ничейного и для всех… Радость какая, думала я, какая радость — вот человек!.. И, если уж быть до конца откровенной, мне не хотелось расставаться с ним никогда…

Как трудно бывает иногда нам, женщинам, когда есть муж и сын, а в тебе молоточком стучит воспоминание о ком-то другом!..»

А в картине Саша Потапова со всего замаха тяжелой руки бьет своего возлюбленного Ваньку Лыкова (Шукшина), выгоняя из избы и из своего сердца: «За что?» — «За все!.. За любовь!.. За ласки!.. За подлость твою!.. За папашу твоего поганого!»

Потому что непрошено вошел в её жизнь новый секретарь райкома Данилин. Саша понимает — она ему не ровня, и гордость не дает ей сделать первый шаг. А что же удерживает партийного начальника? Для зрителя это так и останется загадкой, хотя ясно, что и она ему далеко не безразлична.

Когда-то она о той влюбленности говорила так: «Мы уже начинали заниматься гримом, а я все подсчитывала, когда же начнется экспедиция и появится Вася. Мы жили общежитием, и я, не скрою, всегда безошибочно узнавала скрип Васиных кирзовых сапог, всегда угадывала, в какую комнату он вошел».

И продолжала: «Трудное было для меня время. Вася был со всеми одинаков, а я хотела, чтобы он почаще бывал со мной. И, не отрываясь, следила за каждым его жестом, ловила каждое его слово. И, если уж быть до конца откровенной, мне не хотелось расставаться с ним никогда».

Шукшин даже сценарий сулился специально для неё написать об очередной трагической женской судьбе. Но с группой он особенно не общался. Его интересовали деревенские жители, рассказы которых тщательно записывал в школьные тетрадочки.

Во время съемок Шукшин сделал Мордюковой предложение. «Я видел её профиль на скифских вазах», — сказал он Нонне Мордюковой

Снимали фильм в деревне Лепешки под Пушкино. Актеров расселили по хатам. Мордюкова поселилась вместе со вторым режиссёром Клеопатрой Сергеевной Альперовой. Шукшин частенько у них засиживался в гостях, «и прямо в солдатской гимнастерке спал на полу — ложился на спину, подушку под голову, руки за ремень и без храпа тихонечко засыпал».

Когда он сделал Нонне предложение, она отказалась — «у меня был Тихонов». Так в жизни почти в точности повторился сюжет «Простой истории», только несвободной была героиня: «Слава Богу, роль у Васи была небольшая, и он недолго пробыл в экспедиции. Острый, болезненный для меня момент прошел благополучно. Как трудно иногда бывает нам, женщинам, когда есть муж и сын, а в тебе молотком стучит воспоминание о ком-то другом…»

Маму Саши Потаповой играла Ирина Мурзаева. Об этой актрисе Мордюкова и сегодня говорит только в превосходных степенях: «Это была наша отрада, чудо из чудес! Раскрепощенный, нескончаемо интересный человек, безумно талантливая актриса. Если бы все были такими, как она и моя мама, мы бы летали бы на крыльях, жизнь была бы намного легче и справедливее».

Самыми напряженными и драматичными в фильме стали эпизоды молчаливого диалога Мордюковой и Ульянова, в котором «говорят» только их глаза.

Казалось, в темноте убогого домишки Данилин вот-вот решится!.. Но зажегся свет, разорвав зачарованность момента, и развел их опять в разные стороны. И Саша, изо всех сил сдерживая выступающие слезы, нарочито бодро скажет ему на прощание: «Хороший ты мужик, Андрей Егорыч! Но не орел!» Так и не сложится счастье председателя Потаповой…

Но когда от имени Данилина её позовут на повышение, и сердце откликнется готовностью, увидит она глаза собравшихся сельчан — тех, с кем нещадно ругалась, тех, с кем работала от зари до зари и радовалась маленьким победам, — и поймет, что не может их оставить. Даже взамен на надежду устройства личной жизни. Вот такая простая история!..

И хотя картина не получила официальных наград, её до сих пор любит зритель и часто показывает телевидение.

После бешеного успеха фильма Нонне Мордюковой выделили, наконец, комнату в коммуналке. И хотя через них 11 лет ходила другая семья, но это было своё жилье. Но предложений сниматься любимая народом актриса в расцвете сил и таланта не получала ещё 4 года.

Технические данные

«ПРОСТАЯ ИСТОРИЯ», Социальная мелодрама, СССР (Россия), 1960, ч/б, 90 мин., 9 ч., 2447 м.

Ссылки

• [www.shukshin.ru/kino/actor.html#Простая_история фильм на сайте Василия Шукшина (кадры из фильма)]

Отрывок, характеризующий Простая история (фильм, 1960)

– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.