Прост (команда Формулы-1)

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Prost

Prost Grand Prix
База	Гвианкур, Париж, Франция
Руководители	Ален Прост
Пилоты	Оливье Панис Ярно Трулли Жан Алези Ник Хайдфельд Хайнц-Харальд Френтцен Гастон Маццакане Томаш Энге
Статистика выступлений в «Формуле-1»
Дебют	Австралия 1997
Последняя гонка	Япония 2001
Гран-при (старты)	83 (83)
Побед (подряд)	0 (0)
Поулы (подряд)	0 (0)
Быстрые круги (подряд)	0 (0)
Подиумы (подряд)	3 (0)
Лучший старт	3
Лучший финиш	2 (На Испания 1997 и Европа 1999)
Очков всего	35
Очков за один сезон	21
Финишей в очках подряд	3
Кубки конструкторов	0 (Лучший результат в КК - 6 место, 1997 год)
Чемпионы мира	0 (Лучший результат в ЧМ - 9 место, Оливье Панис, 1997 год)

Прост Гран-при (фр. Prost Grand Prix) была командой Формулы-1, которую возглавлял бывший чемпион мира Ален Прост. Команда выступала в пяти сезонах с 1997 по 2001 годы включительно.

Покупка «Лижье»

Впервые о собственной команде Прост задумался ещё в 1989 году, когда собрался уходить из «Макларен». Он вернулся к этой идее в 1997-м, купив у Флавио Бриаторе команду «Лижье» и переименовав её в «Прост Гран При». В 1994-м году Флавио Бриаторе старался получить на следующий сезон для своей команды «Бенеттон» двигатели «Рено», которые стояли на болидах «Уильямс». Но переговоры с французами не приносили желаемого результата — «Рено» уже поставляло свои двигатели двум «конюшням», и на третью команду им бы просто не хватило сил. Тогда Бриаторе приобрёл команду «Лижье», после чего «Бенеттон» получил французские моторы.

Теперь в «Лижье» уже не было надобности, и Бриаторе решил продать команду своему соратнику по «Бенеттону» Тому Уокиншоу, который принялся перевозить всё её имущество в Англию, в Лифильд, где находилась штаб-квартира его корпорации TWR. Так как «Лижье» оставалась единственной на тот момент французской командой, в дело вмешались французские политики. Коммерческий босс Формулы-1 Берни Экклстоун, не заинтересованный в конфликте с французскими властями, помог уладить дело и подыскал для Уокиншоу другую команду — «Эрроуз». В итоге Бриаторе остался владельцем французской конюшни, чего совершенно не планировал.

До 1996 года ситуация с «Лижье» оставалась в подвешенном состоянии, но французские политики при негласной поддержке нового президента Жака Ширака решили взяться за дело всерьёз. Но по мере продвижения переговоров становилось ясно, что без коренных перемен не обойтись. Потенциальные спонсоры не желали давать инвестиции под имя «Лижье» из-за связей Ги Лижье с соцпартией и Франсуа Миттераном. Тогда во Франции вспомнили про Алена Проста. Предложение четырёхкратному чемпиону мира поступило непосредственно от его личного друга Жака Ширака, политических симпатий к которому Прост никогда не скрывал. Для начала Прост выторговал для себя несколько условий. Главное из них — полное невмешательство кого бы то ни было не только в процесс приобретения команды, но и в дальнейшее руководство ею. Когда такие условия были даны — Прост приступил к работе.

Бриаторе, хоть и не желал владеть «Лижье», но нашёл ей новый неплохой мотор «Мюген-Хонда», собрал хороший коллектив, заключил контракт с шинниками из «Бриджстоун». Финиши на подиуме Оливье Паниса в Бразилии и Испании были многообещающими, но француз сильно разбился в Канаде, сломав обе ноги. Так как лидер команды был вынужден пропустить бо́льшую часть сезона, Ален Прост пригласил в команду новичков Ярно Трулли и Синдзи Накано до возвращения Паниса на Гран-при Люксембурга. Хорошее выступление Трулли на Гран-при Австрии, где он лидировал большую часть гонки, и тяжёлый очковый финиш Паниса по его возвращении показали, что Прост не зря взял пару Панис и Трулли на следующий сезон. Чемпион мира 1997 года Жак Вильнёв позднее говорил, что в год своего чемпионства он расценивал Паниса как некоторую угрозу. После столь многообещающего сезона 1997 года дела в следующих сезонах пошли гораздо хуже. Первой серьёзной ошибкой Проста стал разрыв с «Мюген-Хондой». На Гран-при Бельгии 1998 года Ярно Трулли, на два круга отстав от победителя, заработал для команды единственное в том сезоне очко. А выиграли гонку болиды «Джордан», оснащенные мотором «Мюген-Хонда».

В 1996-м заключение трехлетнего эксклюзивного контракта с Пежо (на сезоны 1998—2000) Ален Прост превозносил как одно из главных своих достижений, руководствуясь принципом, что во французской национальной команде и моторы должны быть французскими. Но единственным ярким результатом команды за эти три года стало второе место Ярно Трулли на Гран-при Европы 1999 года. А сезон 2000 года Прост окончил на самом дне — опытный ветеран Жан Алези и многообещающий новичок действующий чемпион «Формулы-3000» Ник Хайдфельд смогли сражаться только друг с другом. Ноль очков и два столкновения партнёров по команде — таким стал итог команды в том году.

Козырем Prost Grand Prix образца 1997 года был «Бриджстоун». «Бриджстоун» поставлял шины четырём командам, ни одна из них не относилась к Большой Четверке, и основная ставка делалась японцами именно на команду Алена Проста. Но Прост не собирался заключать дальнейший контракт с «Бриджстоуном», и уже в 1998-м всё кардинально поменялось. Увидев потенциал «Бриджстоуна», сразу две топ-команды — «МакЛарен» и «Бенеттон» — заключили контракт с японскими шинниками. Это привело к тому, что в начавшейся «шинной войне» между «Гудъером» и «Бриджстоуном» японцы полностью переориентировались на «Макларен». Даже в «Бенеттоне» жаловались на то, что шинники не уделяют им достаточно внимания. Команда, бывшая для японцев в 1997-м флагманом на следующий год стала обычным второсортным клиентом.

Не принёс дивидендов и переезд с базы «Лижье» возле трассы Маньи-Кур в пригород Парижа Гийянкур.

Проблемы

После серьёзных проблем в коробке передач, выявившихся при тестировании, команда не открывала сезон 1998, так как их машина всё ещё должна была пройти краш-тест. Они прошли его к Гран-при Австралии, но сезон был полной неудачей. Только шестое место Трулли в Спа спасло команду от последнего места в чемпионате. 1999 год выглядел лучше — несколько очковых финишей, невероятное второе место, завоёванное Трулли на Нюрбургринге. Иногда автомобиль выглядел вполне конкурентоспособным с хорошими квалификационным показателями. Однако удачные квалификации обычно не приводили к очкам. В Маньи-Куре Панис стартовал с третьего места, но не смог реализовать свой потенциал и финишировал вне очковой зоны. С Трулли был контракт на 2000 год, однако относительные неудачи команды сподвигли его к переходу в «Джордан». Панис был уволен и стал тест-пилотом «МакЛарена».

2000 год — бедствие

В 2000 году команда начала своё быстрое падение. В команду был приглашён ветеран гонок Жан Алези, напарник Проста в команде «Феррари» в сезоне 1991 года, когда Прост был гонщиком. В команду также пригласили новобранца — чемпиона «Формулы-3000» Ника Хайдфельда. Однако, несмотря на многообещающую пару гонщиков, команда завершила чемпионат на последнем месте вместе с «Минарди» — обе команды не смогли набрать ни одного очка за весь сезон. Самым курьёзным результатом в сезоне можно считать Гран-при Австрии, когда пилоты врезались друг в друга, выбыв из гонки. Отношения между Простом и «Пежо» ухудшились.

Борьба за выживание

Последним для Prost Grand Prix стал сезон 2001 года. Команду покинули «Пежо», титульный (ещё с самых времен основания «Лижье») спонсор «Голуаз» и ещё один крупный спонсор Yahoo!. Прост вынужден был продать 40 % акций пилоту Формулы-1 Педро Паулу Диницу, который ради совместного с Простом управления командой даже решил завершить карьеру и целиком сосредоточиться на работе в качестве исполнительного директора команды. На вырученные средства Прост купил чемпионские двигатели «Феррари», надеясь с ними показать достойный результат. Но мотор, на котором Михаэль Шумахер уверенно выиграл чемпионат мира, а молодые пилоты «Заубера» Ник Хайдфельд и Кими Райкконен привели свою команду к высокому четвёртому месту в Кубке Конструкторов, помог Жану Алези набрать лишь четыре очка.

В Бельгии Хайнц-Харальд Френтцен квалифицировался четвёртым, однако заглох на старте установочного круга и финишировал лишь 9-м. Это была первая из трёх остановок в гонке. Третий красный флаг привёл к большому перерыву после сильнейшей аварии в самой быстрой части трассы, в которую попали Бурти и «Ягуар» Эдди Ирвайна. Бурти был увезён с трассы на вертолёте и был взят на медицинское наблюдение. В Монце гонщик «Формулы-3000» Томаш Энге (Tomáš Enge) стал пятым гонщиком команды в 2001 году. В этом году очков команда больше не получала.

Алези покинул команду в середине сезона, заявив, что Прост уже несколько месяцев не выплачивает ему зарплату. По окончании сезона семейство Диниц предложило четырёхкратному чемпиону выкупить 60 % оставшихся у него акций команды в обмен на погашение долгов Prost Grand Prix. Прост отказался. В результате судьба команды оказалась в руках арбитражного суда, который 28 января 2002 года объявил о своем решении инициировать процедуру ликвидации Prost Grand Prix, признав все предложения инвесторов несостоятельными.

Бывший соперник Проста экс-пилот Формулы-1 Герхард Бергер, зарекомендовавший себя отличным администратором сперва в качестве спортивного директора БМВ, а затем как совладелец конюшни Торо Россо, ещё за несколько лет до банкротства Prost Grand Prix так говорил о Просте и его команде.

Если он хочет сделать это, то непременно достигнет успеха. На самом деле помешать ему может только одно. Ален слишком мягкий человек, у него слишком хороший характер, слишком большое и доброе сердце. А работа, которой он занят сейчас, требует жесткости, даже жестокости. Ему нужно быть предельно твердым с людьми, и это сейчас причиняет Алену самые большие неприятности

Вероятно, именно жёсткости, расчётливости и злости не хватило Просту, чтоб стать хорошим руководителем команды. Например, чего стоит одно только его решение подписать с Панисом новый контракт в августе 1998 года, когда Оливье ещё ни разу не сел за руль после аварии и только-только с трудом начал ходить на костылях.

Полные результаты в «Формуле-1»

Легенда к таблице

В таблице перечислены результаты всех Гран-при Формулы-1, в которых принимал участие пилот. Строками таблицы являются сезоны, столбцами — этапы Гран-при. В каждой клетке указаны сокращённое название этапа и результат гонщика, дополнительно обозначенный цветом. Расшифровка обозначений и цветов представлена в нижеследующей таблице. Пример Описание 1 Победитель 2 Второе место 3 Третье место 5 Финишировал в очковой зоне 12 Финишировал вне очковой зоны НКЛ Финишировал, но не классифицирован 15 Участвовал вне зачёта, либо по отдельной классификации 18 Не финишировал, но классифицирован Сход Не финишировал и не классифицирован НКВ Не квалифицирован НПКВ Не предквалифицирован ДСК Дисквалифицирован ИСК Исключён из протокола тест Тестер по пятницам НС Участвовал в гран-при в качестве боевого пилота, но не стартовал в гонке Т Травмирован или болен ОТК Отказ от участия НТР Прибыл на гран-при, но не участвовал даже в тренировках НПР Был заявлен в числе участников гран-при, но не прибыл к началу соревнований О Гонка отменена Не участвовал Поул-позиция Быстрый круг

Год	Шасси	Двигатель	Шины	Пилоты	1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12	13	14	15	16	17	Очки	Место
1997	Prost JS45	Mugen Honda V10	B		АВС	БРА	АРГ	САН	МОН	ИСП	КАН	ФРА	ВЕЛ	ГЕР	ВЕН	БЕЛ	ИТА	АВТ	ЛЮК	ЯПО	ЕВР	21	6
				Оливье Панис	5	3	Сход	8	4	2	11	Т	Т	Т	Т	Т	Т	Т	6	Сход	7
				Ярно Трулли								10	8	4	7	15	10	Сход
				Синдзи Накано	7	14	Сход	Сход	Сход	Сход	6	Сход	11	7	6	Сход	11	Сход	Сход	Сход	10
1998	Prost AP01	Peugeot V10	B		АВС	БРА	АРГ	САН	ИСП	МОН	КАН	ФРА	ВЕЛ	АВТ	ГЕР	ВЕН	БЕЛ	ИТА	ЛЮК	ЯПО		1	9
				Оливье Панис	9	Сход	15	11	16	Сход	Сход	11	Сход	Сход	15	12	НС	Сход	12	11
				Ярно Трулли	Сход	Сход	11	Сход	9	Сход	Сход	Сход	Сход	10	12	Сход	6	13	Сход	12
1999	Prost AP02	Peugeot V10	B		АВС	БРА	САН	МОН	ИСП	КАН	ФРА	ВЕЛ	АВТ	ГЕР	ВЕН	БЕЛ	ИТА	ЕВР	МАЗ	ЯПО		9	7
				Оливье Панис	Сход	6	Сход	Сход	Сход	9	8	13	10	6	10	13	11	9	Сход	Сход
				Ярно Трулли	Сход	Сход	Сход	7	6	Сход	7	9	7	Сход	8	12	Сход	2	Сход	Сход
2000	Prost AP03	Peugeot V10	B		АВС	БРА	САН	ВЕЛ	ИСП	ЕВР	МОН	КАН	ФРА	АВТ	ГЕР	ВЕН	БЕЛ	ИТА	СОЕ	ЯПО	МАЗ	0	NC
				Жан Алези	Сход	Сход	Сход	10	Сход	9	Сход	Сход	14	Сход	Сход	Сход	Сход	12	Сход	Сход	11
				Ник Хайдфельд	9	Сход	Сход	Сход	16	ДСК	8	Сход	12	Сход	12	Сход	Сход	Сход	9	Сход	Сход
2001	Prost AP04	Acer* V10	M		АВС	МАЗ	БРА	САН	ИСП	АВТ	МОН	КАН	ЕВР	ФРА	ВЕЛ	ГЕР	ВЕН	БЕЛ	ИТА	СОЕ	ЯПО	4	9
				Жан Алези	9	9	8	9	10	10	6	5	15	12	11	6
				Хайнц-Харальд Френтцен													Сход	9	Сход	10	12
				Гастон Маццакане	Сход	12	Сход	Сход
				Лучано Бурти					11	11	Сход	8	12	10	Сход	Сход	Сход	НС	Т	Т	Т
				Томаш Энге															12	14	Сход

* означает двигатель «Ferrari» под маркой Acer.

Неудачная попытка заявки Phoenix Finance

Консорциум Phoenix Finance, управляемый Чарльзом Никерсоном (Charles Nickerson), другом Тома Уокиншоу (Tom Walkinshaw), владельца команды Arrows, купил активы команды, считая, что вместе с покупкой активов старой команды Arrows, например, двигателей, они получат возможность участвовать в гонках в сезоне 2003 года. Однако они получили запрет на выступления от FIA.

Ссылки

• [www.prost-scriptum.com/ Prost scriptum] (фр.)
• [www.prostfan.com/ Prost Fan] (англ.)
• [www.funof1.com.ar/tx/mk199701014_eng_lnco_.htm News of Prost (Article)] (англ.)

Отрывок, характеризующий Прост (команда Формулы-1)

Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.