Протасов, Алексей Протасьевич

Алексей Протасьевич Протасов (1724—1796) — анатом. Адъюнкт (1751), экстраординарный (1763) и ординарный (1771) профессор Императорской Академии наук и художеств; член Российской академии (1783).

Биография

Происходил из солдатских детей; образование начал в казармах Семёновского полка, а окончил в Лейденском университете, куда был послан Академией Наук по окончании курса академического университета первым студентом. По защите диссертации «De actione ventriculi humani in ingesta» в Страсбургском университете (1763), Протасов был удостоен степени доктора медицины и определен, по настоянию М. В. Ломоносова, в том же году экстраординарным профессором Академии. С 1769 по 1781 гг. Протасов исправлял обязанности секретаря при бывшей академической комиссии и в 1771 году сделан ординарным академиком; кроме того, он с 1767 года управлял академической типографией, заведуя в то же время «гравировальной и живописной палатами, инструментальным и другими художествами», а также и «переводным департаментом». Под его непосредственным «смотрением» печатались путешествия Лепехина , Рычкова и др.; в течение нескольких лет читал публичные лекции по анатомии в университете и редактировал академический журнал «Новые ежемесячные сочинения». Будучи студентом академии, он перевел анатомические термины из Прейслеревой книги об анатомии; в 1761 году составил описание сайги (ibex imberbis), помещённое в академическом издании «Novi Commentarii» (т. VII) на латинском языке; две актовые речи: о физическом воспитании детей и о необходимости движения для сохранения здоровья. Переводы: двух книг Пекена — «Домашний лечебник, или Простой способ лечения» (1765) и «Способ, как сельским обывателям пользовать себя в оспе» (1766) и четвертой части, заключающей естественную историю человека сочинения Бюффона «Oeuvres completes». Как анатом, Протасов, по словам историка медицины в России Риттера, был первым из русских учёных, отличившихся в этой области знаний. Как член Российской академии (с 1783 года), Протасов принимал участие в составлении предпринятого Академией этимологического словаря и объяснял технические слова, относящиеся «к анатомии, к болезням и к книгопечатанию».

Литература

• М. И. Сухомлинов «История Российской академии» (1876, вып. III).
• [www.rulex.ru/xPol/pages/21/079.htm Протасов Алексей Протасьевич] // Русский биографический словарь : Притвиц — Рейс. СПб., 1910. С. 79—80.
• Лукина Т. А. А. П. Протасов — русский академик XVIII века. М.; Л., 1962.

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

• Протасов, Алексей Протасьевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51836.ln-ru Профиль Алексея Протасьевича Протасова] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Протасов, Алексей Протасьевич

– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.