Французское Марокко

Французское Марокко (араб. الحماية الفرنسية في المغرب, фр. Protectorat français du Maroc) — французский протекторат над Марокко, установленный Фесским договором. Французское Марокко не включало большей части северных и небольшой части южных территорий страны, которые стали испанским протекторатом. Существовало с 1912 года, когда протекторат был официально установлен, до провозглашения независимости Марокко (2 марта 1956 года).

Предыстория

Несмотря на слабость своих позиций, династия Алауитов смогла в XVIII и XIX веках сохранить независимость Марокко, в то время как другие государства в регионе оказались (ранее или позднее) под турецким, французским или британским владычества. Однако в конце XIX века слабость и нестабильность Марокко стали предпосылками европейского вмешательства для защиты инвестиций и требований экономических уступок. Первые годы XX века стали пиком дипломатических манёвров, через которые европейские государства — и Франция в частности — стремились обеспечить свои интересы в Северной Африке.

Французская «деятельность» в Марокко началась в конце XIX века. В 1904 году французское правительство попыталось установить протекторат над Марокко, а также подписало два двусторонних секретных соглашения: с Англией (8 апреля 1904 года) и Испанией (7 октября 1904 года), которые гарантировали поддержку со стороны этих двух стран ей в этом деле. Франция и Испания тайно разделили территорию султаната, Испания получила территории на крайнем севере и юге страны.

Танжерский кризис

Танжерский кризис разразился из-за имперского соперничества великих держав, в данном случае между Германией с одной стороны и Францией, поддерживаемой Британией, с другой. Германия немедленно приняла дипломатические меры, чтобы заблокировать новое соглашение, — в том числе неудачный визит Вильгельма II в Танжер 31 марта 1905 года. Кайзер Вильгельм пытался получить поддержку в Марокко, если государство вступит в войну с Францией или Англией, и выступил с речью, выразив поддержку независимости Марокко, что было провокационным вызовом французскому влиянию в Марокко.

В 1906 году была проведена Альхесирасская конференция для разрешения спора, и Германия подписала соглашение, по которому Франция согласилась уступить контроль над марокканской полицией, но сохранила эффективный контроль над марокканскими политическими и финансовыми делами. Альхесирасская конференция лишь временно решила Первый Марокканский кризис и обострила международную напряжённость между Тройственным союзом и Антантой.

Агадирский кризис

В 1911 году в Марокко вспыхнуло восстание против султана Мауля Абд аль-Хафиз ибн аль-Хасана. В начале апреля 1911 года султан был осаждён в своем дворце в Фесе, и Франция отправила войска для подавления восстания под предлогом защиты жизни и имущества европейцев. Германия дала согласие на оккупацию города. Марокканские войска осадили оккупированный французами город. Примерно через месяц французские войска прорвали осаду. 5 июня 1911 года испанцы оккупировали Лараш и Ксар-эль-Кебир. 1 июля 1911 года немецкая канонерская лодка «Пантера» прибыла в порт Агадир. Немедленно последовала негативная реакция со стороны Франции и Великобритании.

Французский протекторат (1912—1956)

Франция официально получила протекторат над Марокко по Фесскому договору (30 марта 1912 года), который отменил остатки независимости Марокко. С чисто юридической точки зрения, однако, договор не лишал Марокко статуса суверенного государства. Султан царствовал, но не правил. Султан Мауль Абд аль-Хафиз ибн аль-Хасан отрёкся от престола в пользу своего брата Мулай Юсуфа после подписания договора. 17 апреля 1912 года марокканские пехотинцы взбунтовались во французском гарнизоне в Фесе. Марокканцы не смогли захватить город и потерпели поражение от французских войск. В конце мая 1912 года марокканские войска вновь неудачно напали на увеличенный французский гарнизон в Фесе.

При установлении протектората над большей частью Марокко французы использовали опыт завоевания Алжира и установления протектората над Тунисом: они приняли последний в качестве модели для их марокканской политики. Были, однако, существенные различия. Во-первых, протекторат был создан всего за два года до начала Первой мировой войны, после которой изменился расклад сил на мировой арене. Во-вторых, хотя Марокко имело тысячелетние традиции независимости, хотя оно было под сильным влиянием цивилизации мусульманской Испании, оно никогда не было в составе Османской империи. Эти обстоятельства и близость Марокко к Испании создали особые отношения между двумя государствами.

Уникальность была ещё и в том, что страна была рассечена между двумя различными протекторами: испанцы приобретали сплошную полосу владений на севере Марокко (Испанское Марокко) (Испания должна была получить протекторат над Танжером и Эр-Риф, Ифни на побережье Атлантического океана на юго-западе, а также сектор Тарфая южнее реки Драа, где султан оставался номинальным сувереном и был представлен вице-регентом в Сиди-Ифни под контролем испанской комиссии).

Для умиротворения Марокко французское правительство способствовало экономическому развитию — в частности, разработке полезных ископаемых, созданию современной транспортной системы и развитию современного сельскохозяйственного сектора, ориентированного на французский рынок. Десятки тысяч колонистов поселились в Марокко и скупили большое количество богатых сельскохозяйственных угодий. Колонисты постоянно давили на Францию, требуя увеличения французского контроля над Марокко.

Сопротивление французским властям

Рифские восстания

Правление султана Юсефа (1912—1927 годы) было бурным и отмечено частыми восстаниями против Испании и Франции. Важнейшим из них было восстание берберов в горах Риф во главе с Абд аль-Кримом, которому удалось установить Рифскую республику. Хотя это восстание первоначально началось в испанском протекторате на севере страны, оно достигло французского протектората и продолжалось, пока коалиция Франции и Испании, наконец, не победила повстанцев в 1925 году. Для обеспечения собственной безопасности французский суд переехал из Феса в Рабат, который стал столицей страны с этих пор.

Националистические партии

В декабре 1934 года небольшая группа националистов, членов организации Comité d’Action Marocaine (CAM), предложили план реформ, которые призывали к возвращению косвенного управления европейцев Марокко, как это было предусмотрено Фесским договором, допуская марокканцев на государственные должности, и созданию представительных советов. CAM использовалась умеренная тактика для продвижения реформ — в том числе ходатайства, газетные публикации и личные призывы к Франции. Националистические политические партии, которые впоследствии возникли под французским протекторатом, изложили свои доводы о независимости Марокко в Атлантической хартии.

В январе 1944 года Истикляль, которая впоследствии стала ведущим националистическим движением, выпустила манифест, требующий полной независимости, национального воссоединения и демократической конституции. Султан утвердил манифест к его представлению французскому генерал-резиденту, который ответил, что не в его компетенции рассматривать изменения статуса протектората.

Изгнание султана Мухаммеда

Общие симпатии султана националистам стали очевидны в конце войны, хотя он всё ещё надеялся достичь полной независимости постепенно. Зато при активной поддержке большинства колонистов Франция категорически отказалась рассматривать даже реформу, направленную на автономию. Эта позиция способствовала увеличению враждебности между националистами и колонистами.

Мохаммед V и его семья были высланы на Мадагаскар в январе 1954 года. Его заменили непопулярным Мухаммедом бен Арафой, чьё правление было воспринято как нелегитимное и вызывало активное противодействие французским ставленникам среди националистов, которые видели султана религиозным лидером. В 1955 году бен Арафа бежал в Танжер, где он официально отрёкся от престола.

Позже, столкнувшись с ростом насилия в Марокко и ухудшением ситуации в Алжире, Мухаммед V был возвращён из ссылки 16 ноября 1955 года и снова был признан султаном. В феврале 1956 года он успешно провел переговоры с Францией о независимости Марокко, а в 1957 году принял титул короля.

Независимость (1956)

В конце 1955 года Мухаммед V успешно провёл переговоры о постепенном восстановлении независимости Французского Марокко. Султан согласился провести реформы, которые трансформируют Марокко в конституционную монархию с демократической формой правления. В феврале 1956 года Марокко получило ограниченное самоуправление.

Дальнейшие переговоры о полной независимости завершились испано-марокканским соглашением, подписанным в Париже 2 марта 1956 года. 7 апреля того же года Франция официально отказалась от своего протектората в Марокко. Находящийся под международным контролем город Танжер был реинтегрирован с Марокко после подписания Танжерского протокола 29 октября 1956 года.

Отмена испанского протектората и признание марокканской независимости Испанией обсуждались отдельно и были закреплены окончательно в совместной декларации от апреля 1956 года. В соответствии с этим соглашением с Испанией в 1956—1958 годах марокканцы установили контроль над некоторыми испанскими территориями в Северной Африке.

Литература

• Рыбаков Р. Б. История Востока: Восток в новейшее время / Ланда Р. Г.. — М.: Восточная литература, 2006. — Т. V. — ISBN 5-02-018500-0.
• Рыбаков Р. Б. История Востока: Восток в новейший период / Белокреницкий В. Я. Наумкин В. В.. — М.: Восточная литература, 2008. — Т. VI. — ISBN 978-5-02-036371-7.

Отрывок, характеризующий Французское Марокко

Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.