Протестантизм в Албании

Протестантизм

Реформация Quinque sola Дореформационные движения Вальденсы · Гуситы · Катары · Лолларды Церкви Реформации Англиканство · Анабаптизм · Кальвинизм · Лютеранство · Цвинглианство Постреформационные движения Адвентисты седьмого дня · Армия спасения · Баптизм · Движение святости · Квакеры · Конгрегационализм · Меннонитство · Методизм · Пиетизм · Плимутские братья · Пуритане · Пятидесятники · Унитарианство · Харизматическое движение «Великое пробуждение» Евангельские христиане · Ривайвелизм Протестантизм по странам Протестантский фундаментализм

Протестантизм в Албании — одно из направлений христианства в стране. Протестанты являются одной из пяти официально признанных конфессий в стране (наряду с православными, католиками, мусульманами суннитами и бекташами). По данным исследовательского центра Pew Research Center в 2010 году протестанты составляли 0,3 % населения этой страны (или 9 тыс. в 2014 году). «Операция мир» насчитала в Албании 14 тыс. протестантов (или 0,47 %). Наконец, «Энциклопедия религий» и «Всемирная христианская энциклопедия» сообщают о 20 тыс. протестантах в Албании.

В ходе всеобщей переписи населения в 2011 году лишь 3,8 тыс. человек назвали свою религию «евангельской». При этом данные переписи не до конца отражают действительность, так как почти 20 % респондентов отказались отвечать на вопрос о религиозной принадлежности, а некоторые религиозные лидеры оспорили результаты переписи.

По неполным данным в 2001 году в стране было 158 протестантских церквей; в 2007—189 церквей и групп. Значительная часть протестантских церквей входит в Албанское евангельское братство (98 церквей в 2005 году; 135 церквей в 2010 году), связанное со Всемирным евангельским альянсом. Протестанты Албании, вместе с католиками и православными, сотрудничают в межконфессиональном Библейском обществе.

Исторический обзор

История протестантизма в Албании восходит к 1873 году, когда американские методистские миссионеры начали служение в Манастире (ныне — Битола, Македония); в 1876 году были крещены первые албанцы. В следующем, 1877 году в протестантизм переходит Герасим Кириази (1859—1894), названный впоследствии «отцом протестантской церкви в Албании». К 1882 году, основанная в Манастире Албанская евангелическая церковь насчитывала 36 верующих. В конце XIX века протестантская церковь появилась в Корче.

Албанские протестанты активно участвовали в национально-освободительном и просветительском движении страны. 8 марта 1887 года Герасим Кириази добился разрешения от турецкого правительства открыть в Корче первую светскую школу с преподаванием на албанском языке; в наши дни, в память об этом событии, 8 марта в стране отмечается День Учителя. В 1891 году Кириази открыл в Корче первую школу для девочек.

Несмотря на противодействие турецких властей и православной церкви, Албанская евангелическая церковь распространила свою деятельность на всю территорию страны. После провозглашения независимости Албании непродолжительное время первым и единственным князем Албании (в 1914 году) был немец-протестант Вильгельм Вид.

Американские баптисты служат в Албании с 1932 года. В 1939 году к ним присоединились баптисты из Италии. В 1938 году из Греции в Албанию вернулся Д. Льюис, албанец, принявший в США адвентизм. При поддержке греческих братьев, адвентисты начинают служение в Тиране.

После прихода к власти Ходжи и начала антирелигиозной кампании, все усилия протестантских миссий были разрушены. В начале 1990-х годов, с началом демократизации страны, служение протестантов активизировалось. В 1990 году возобновила богослужения межденоминационная Евангелическая церковь; в 1991 году контакт с верующими адвентистами в Албании восстановила Церковь адвентистов седьмого дня; в 1992 году в Тиране начали богослужения канадские баптисты. В 1991 году миссионерскую работу в Албании начали пятидесятники из Ассамблей Бога, Церкви четырёхстороннего Евангелия и церкви «Слово жизни», в 1992 году к ним присоединилась Церковь Бога. Плимутские братья действуют в Албании с 1990 года, Ученики Христа с 1991, назаряне с 1992.

Современное состояние

Свыше половины албанских протестантов посещают различные пятидесятнические церкви. Крупнейшей из них, возможно, является «Слово жизни» с 8 тыс. прихожанами. Ассамблеи Бога насчитывают в стране 1 тыс. прихожан. В стране действуют и другие пятидесятнические деноминации — Церковь Бога, Международная церковь четырёхстороннего Евангелия, Искупленная христианская церковь Божья, Церковь «Неемия», Церковь «Возрождение».

Межденоминационная Евангелическая церковь Албании насчитывает 6 общин, прихожанами которых являются 500 человек. Адвентисты сообщают о 3 церквах в Албании (300 членов). Пять баптистских церквей объединяют 250 верующих. Среди других деноминаций следует назвать Новоапостольскую церковь (1 тыс.), плимутских братьев (800 человек, 25 церквей); Учеников Христа (550 человек, 5 церквей), методистов (150 верующих), назарян (100 верующих, 3 церкви), лютеран (2 миссии).

В сентябре 2012 года протестанты Албании провели совместный евангелизационный фестиваль в Тиране, который посетило 20 тыс. человек.

См. также

• Религия в Албании
• Католицизм в Албании
• Православие в Албании

Отрывок, характеризующий Протестантизм в Албании

– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.