Протестантизм в Бельгии

Протестантизм в Бельгии — одно из направлений христианства в стране. По данным исследовательского центра Pew Research Center в 2010 году в Бельгии проживало 150 тыс. протестантов, которые составляли 1,4 % населения этой страны. За последние 40 лет число протестантов удвоилось; в 1970 в Бельгии проживало 77 тыс. протестантов (0,8 % населения). Произошло это благодаря росту иммигрантских религиозных общин, в первую очередь — пятидесятнических.

В 2012 году в Бельгии действовало 690 протестантских приходов; 242 из них являются пятидесятническими и неопятидесятническими (35 %).

По этнической принадлежности большинство протестантов Бельгии являются валонцами, фламандцами, голландцами или немцами. Среди протестантов страны также немало британцев, американцев, конголезцев и латиноамериканцев. Менее половины протестантских общин Бельгии (49 %) используют во время богослужения французский язык; 24 % общин — голландский. Ещё 12 % протестантских общин — англоязычные; в Бельгии также действуют общины использующие португальский (29), итальянский (13), испанский (12), русский (6), армянский, румынский, турецкий, корейский, арабский, руандийский, языки выходцев из Конго и Ганы и др.

Исторический обзор

Первые христианские археологические памятники на территории современное Бельгии датируются концом III века. Реальная евангелизация начинается в Бельгии поздно — в VI и VII веках и связана с именами Аманда, Элигия, Ламберта, Губерта и др. На протяжении всего средневековья в регионе доминировала Римско-католическая церковь.

Идеи Мартина Лютера стали распространяться на территории Бельгии очень рано; так что уже в 1521 году правительство издаёт законы против еретиков («плакаты»). Тезисы Лютера осудил Лувенский университет. В июле 1521 года в Генте было проведено сожжение 3 тыс. еретических книг, а через два года, в 1523 году в Брюсселе по приговору инквизиции были сожжены 2 монаха-августинца, ставшие сторонниками Лютера. Однако репрессивные меры не смогли остановить распространение протестантизма. В 30-х годах XVI века в Бельгии появляются анабаптисты, которые в 1534—1535 годах организовали ряд восстаний, вызвавших еще более жестокие преследования протестантов. В короткое время были замучены, повешены, утоплены, обезглавлены, сожжены или похоронены заживо тысячи еретиков и подозреваемых в ереси. С начала 40-х годов XVI века в Бельгии распространяется кальвинизм; с начала 60-х годов кальвинисты организовывают массовые ночные выступления, обличая в проповедях «идолопоклонство» католической церкви. Погромы католических церквей, начатые в августе 1566 года отрядами кальвинистов, спровоцировали восьмидесятилетнюю войну, приведшую к обособлению протестантских Нидерландов. Бельгия, хоть и участвовала на первом этапе войны, сохранила верность испанской короне и католической церкви. Значительное число протестантов из южных «бельгийских» земель бежали на север — в Нидерланды, а также в Англию, Германию, Скандинавию и Америку. В XVII веке протестантские общины существовали лишь в Брюсселе (при посольстве Англии) и Антверпене.

Лишь в 1781 году эдикт о веротерпимости императора Иосифа II даровал бельгийским протестантам гражданские права. В 1830 году Бельгия получила независимость; при этом первым королём страны стал протестант Леопольд I. В следующем, 1831 году была принята конституция, гарантировавшая полную свободу вероисповедания. Численность протестантов значительно увеличилась; так, если в 1816 году в Бельгии было 2,3 тыс. протестантов, то к 1846 году уже около 7 тыс.

В 1839 году 16 реформаторских и лютеранских приходов объединяются в Союз протестантских евангелических церквей.

В 1854 году в Бельгии начинают служение плимутские братья. В годы правления Леопольда II (1865—1909) в стране начали служение ряд других протестантских конфессий. Так, в 1889 году сотрудники Армии Спасения из Шотландии и Голландии начали служение в Мехелене; в том же году встречи стали проводится в Брюсселе и Генте. Первую баптистскую церковь основали в 1895 году в коммуне Серен французские баптисты; в 1922 году был создан Союз баптистов Бельгии. В 1897 году из Швейцарии в Бельгию прибыл адвентистский проповедник К. Аугсбергер; в результате его усилий в следующей году была образована первая адвентистская община. К 1940 году в Бельгии было 15 адвентистских церквей с 624 членами.

Проповедь пятидесятнических доктрин в Бельгии начала Ада Эссельбах-Уайтинг (1867—1927), перешедшая в пятидесятничество в 1909 году в Амстердаме и организовавшая ряд богослужений в Антверпене. В 1920-х и 1930-х годах в Бельгии проповедуют пятидесятники из Нидерландов, а также Джордж Джеффрис из английской церкви «Елим» (1926) и Дуглас Скотт, миссионер Ассамблей Бога во Франции (1931).

Британские и американские методисты создали в 1922 году в Брюсселе методистскую миссию. К 1952 году в Бельгии было 3,4 тыс. методистов. В 1969 году 16 методистских церквей входят в объединение лютеран и реформаторов, создав Протестантскую церковь Бельгии. С 1978 года объединение носит название Объединённая протестантская церковь Бельгии.

Во время Второй мировой войны многие протестантские пасторы были депортированы или казнены.

В 1953 году в Брюсселе была открыта первая церковь меннонитов, в 1955 году ещё одна община появилась в Риксансаре. С 1986 года в Поперинге действует община амишей.

Ссылки

• [www.upc-belgique.be/ Объединённая пятидесятническая церковь Бельгии]
• [www.protestanet.be/home.php Протестантизм в Бельгии]
• [epub.be/joomla/ Объединённая протестантская церковь Бельгии]

Отрывок, характеризующий Протестантизм в Бельгии

– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.