Протестантизм в Колумбии

Протестантизм в Колумбии — одно из направлений христианства в стране. По данным исследовательского центра Pew Research Center в 2010 году в Колумбии проживало 4,64 млн протестантов, которые составляли 10 % населения этой страны. Другое исследование того же центра называет цифру 13 % населения. Существуют и более крупные оценки; по данным Колумбийского евангельского совета протестантами являются 15 % жителей страны, по данным Папского Ксаверианского университета — 16,7 % (2013 год). Всего в Колумбии действуют 146 протестантских церквей, объединяющих более 18 тыс. приходов.

По этнической принадлежности большинство протестантов в этой стране — колумбийцы. Протестантами также является значительное число живущих в стране американцев, немцев и англичан. Протестантские миссионеры добились значительных успехов в евангелизации ряда местных народов. Так, протестантами являются свыше половины христиан гуамбиано, эмбера, пуйнаве, кубео, тунебо, пиапоко, юкпа, куна, корегуахе и свыше трети паэс, гуахибо, мыныка уитото, гуаяберо, андоке.

В ходе опросов 74 % колумбийских протестантов заявили, что выросли в католических семьях и позже перешли в протестантизм. Также, опросы показывают высокий уровень религиозности протестантов Колумбии: 73 % из них еженедельно посещают воскресное богослужение; 68 % еженедельно читают Библию; 86 % ежедневно молятся (для католиков эти цифры соответственно равны 49 %, 28 % и 73 %.

Исторический обзор

Первыми протестантами на территории современной Колумбии были английские пуритане, поселившиеся в 1629 году на незаселённых островах архипелага Сан-Андрес-и-Провиденсия. Эти острова оставались под британским контролем вплоть до 1783 года, когда, согласно Версальскому договору они перешли Испании. Однако и после передачи островов их населяли белые протестанты, к которым вскоре присоединились беглые рабы. В 1844 году в городе Сан-Андреас американские баптисты основали церковь «Эммануил»; чуть позже служение на архипелаге поддержали баптисты с Ямайки.

Одним из первых протестантских миссионеров на материковой части Колумбии был шотландский баптист Джеймс Томпсон, представлявший в Латинской Америке Британское и зарубежное библейское общество. Томпсон посетил Колумбию в 1824 году. В дальнейшем библейское общество осуществило ряд других малоуспешных попыток установить в стране своё представительство.

Первым постоянным протестантским миссионером в Колумбии был пресвитерианин Генри Баррингтон Пратт, поселившийся в Боготе в 1856 году. В течении последующих десятилетий американские пресвитериане оставались единственной протестантской конфессией в стране; им удалось создать ряд образовательных и медицинских учреждений. В 1937 году Пресвитерианская церковь Колумбии основала первый синод, в 1959 году церковь стала полностью независимой.

Ряд малоуспешных попыток закрепиться в стране предпринимали Адвентисты седьмого дня. Однако, лишь Максу Труммеру, который прибыл в Колумбию в 1921 году удалось организовать первую адвентистскую общину в Боготе в 1923 году.

В 1923 году в Картахене и Санта-Марте были основаны первые англиканские общины Протестантской епископальной церкви. В том же году в Колумбии появились проповедники Христианского и миссионерского альянса. В 1936 году в Бояка начали миссию лютеране.

С приходом к власти либерального правительства в 1930 году протестанты получили значительные сводобы. В стране открывались протестантские школы и больницы, строились храмы. Однако с началом гражданской войны («Ла Виоленсия») положение протестантов заметно ухудшилось. Несмотря на преследования со стороны правительства и Католической церкви, протестантизм широко распространился, особенно в городах Колумбии и среди коренных народов. Окончание конфликта в 1958 году лишь ускорило рост протестантских общин.

Середина XX века характеризуются появлением и распространение в Колумбии пятидесятничества. Первые пятидесятники, связанные с Ассамблеями Бога, появились в Колумбии в 1932 году. В 1936 году в Колумбию прибыл миссионер из Канады датского происхождения Вернер Ларсен, представлявший Пятидесятнические ассамблеи Иисуса Христа (впоследствии в 1945 году эта деноминация вошла в состав Объединённой пятидесятнической церкви). Созданная Ларсеном Объединённая пятидесятническая церковь вскоре стала крупнейшей не католической церковью Колумбии. (В 1970 году большинство общин порвали связь со штаб-квартирой в США и создали независимую Объединённую пятидесятническую церковь). В 1938 году пятидесятнические миссионеры из Англии стали у истока движения, которое впоследствии присоединилось к Церкви четырёхстороннего евангелия (1942).

Первая баптистская церковь на материковой части Колумбии была открыта в 1942 году в Барранкилье миссионерами Южной баптистской конвенции. В 1949 году была учреждена Колумбийско-венесуэльская конвенция баптистских церквей, однако уже в 1952 году была сформирована отдельная Колумбийская баптистская деноминация.

Также в 1940-х годах в стране появились квакеры и меннониты. Позже в страну проникли назаряне (1976), Армия Спасения (1985), методисты (1989).

Во второй половине XX века пятидесятническое движение расширялось как за счёт служения в Колумбии иностранных миссионеров, так и за счёт создания в стране поместных национальных пятидесятнических и неопятидесятнических движений. С 1954 года в Колумбии действует Церковь Бога; в 1970 году от неё отделилась группа, позднее вошедшая в Церковь Бога пророчеств. В 1956 году в стране была создана пятидесятническая в вероучении Панамериканская миссия; в 1968 году от неё откололась церковь «Тело Христа». Миссионерский центр «Вифезда» был создан в 1975 Энрико Гомесом Монтеалегре. В том же году Силвио Барахона основал Христианский церковный крусейд. Наконец, в 1983 году Чезар Кастеланос Домингес основал Международную харизматическую миссию. К началу 1980-х годов в Колумбии насчитывалось 207 тыс. пятидесятников.

По оценкам, в 1940 году в Колумбии проживало 7 тыс. протестантов; в 1950 — 31 тыс., в 1960 — ок. 100 тыс. в 1970 — ок. 250 тыс. В 1990 году численность колумбийских протестантов превысила 1 млн человек.

Харизматическое движение

В октябре 1967 года реформатский пастор Гарольд Бредесен вместе с экуменической командой американских харизматов провёл в Боготе ряд богослужений. Во время этого визита пятидесятнический опыт крещения Святым Духом пережил монах Рафаэль Гарсия Эррерос (1909—1992), ставший у истоков мощного харизматического движения внутри Католической церкви. Попытки католической иерархии взять движение под свой контроль привели к тому, что в 1970-х годах значительное число прихожан вышли из католической церкви и перешли в молодые неопятидесятнические организации. Несмотря на это, движение харизматического обновления продолжилось. К 2009 году число харизматов в Колумбии достигло 12,8 млн человек; по этому показателю Колумбия стоит на пятом месте в мире, уступая лишь Бразилии, США, Филиппинам и Нигерии.

Современное состояние

Почти половина колумбийских протестантов (47 % или ок. 2,9 млн) — пятидесятники. В 2012 году римский папа Бенедикт XVI в специальном заявлении высказал обеспокоенность ростом пятидесятнических церквей в этой стране. Однако президент Колумбии Урибе Велес признал положительную роль пятидесятников в преобразовании страны.

Крупнейшей пятидесятнической церковью Колумбии является Объединенная пятидесятническая церковь Колумбии. Независимая церковь насчитывает 482 тыс. человек и 2,1 тыс. приходов. Ассамблеи Бога объединяют 400 тыс. прихожан в 1,2 тыс. общинах). Международная харизматическая миссия насчитывает 185 тыс. последователей. Определённых успехов добилась Церковь четырёхстороннего евангелия (130 тыс. верующих в 306 церквах). Помимо вышеперечисленных в стране действуют Ассоциация межамериканских церквей (95 тыс.), Христианский церковный крусейд (73 тыс.), Панамериканская миссия (63 тыс.), Миссионерский центр «Вифезда» (28 тыс.), Пятидесятническая церковь Бога (11 тыс. крещённых членов), Церковь Бога (6,6 тыс.), Церковь Бога пророчеств (1 тыс.). Активную миссионерскую деятельность в стране ведёт Всемирная церковь «Царство Божие». В Колумбии также действуют пятидесятники-единственники из Объединённой пятидесятнического церкви (25 тыс. крещённых членов), Ассамблей Господа Иисуса Христа и пятидесятники-субботники из церкви Воинов креста Христова.

Помимо пятидесятнических церквей в стране действует значительное число других протестантских конфессий. В первую очередь это многочисленные евангелические движения, такие как основанные Рикардо Родригесом Новозаветние домашние церкви (195 тыс.), движение «Возрождение» (115 тыс.), Карибская ассоциация евангельских церквей (72 тыс.) и др. К данной группе церквей примыкают организации из движения святости — Церковь Назарянина (21 тыс.), Христианский и миссионерский альянс (40,5 тыс.), Армия Спасения, Свободная методистская церковь и Церковь Бога (Андерсон, Индиана).

Церковь адвентистов седьмого дня открыла в стране 1145 общин членами которых являются 263 тыс. верующих. В Колумбии также имеются весьма малочисленные адвентисты-реформисты, Церковь Бога седьмого дня и Всемирная церковь Бога.

Баптисты Колумбии (57 тыс.) представлены в первую очередь Колумбийской баптистской деноминацией (135 церквей и 17 тыс. крещённых членов). В стране также действуют малочисленные Братство баптистских библейских церквей, Ассоциация евангельских баптистских церквей и Федерация независимых фундаменталистских баптистских церквей Колумбии.

Церкви пресвитерианской и реформаторской традиции объединяют 30 тыс. верующих (2005 год). В первую очередь это Пресвитерианская церковь Колумбии (12 тыс.). В стране также действуют Камберлендская пресвитерианская церковь Колумбии (4,3 тыс.) и основанная корейскими миссионерами Евангельская реформаторская церковь Колумбии.

Англикане (8 тыс.) представлены Епископальной церковью, Англиканской католической церковью и Англиканской ортодоксальной церковью. Большинство лютеран (2,5 тыс.) сосредоточены в Евангелическо-лютеранской церкви Колумбии. Методистская церковь Колумбии также относительно немногочисленна (1,3 тыс.). Три различные меннонитские организации объединяют 67 общин и 2,8 тыс. крещённых членов церкви (2012). В Колумбии также действует очень маленькая община квакеров (20 человек).

Среди других конфессий следует назвать плимутских братьев (11 тыс.), реставрационистов из Церкви Христа, Новоапостольскую церковь и вальденсов.

Преследования протестантов

Несмотря на то, что Римско-католическая церковь де-факто сохраняет привилегированное положение в Колумбии, правительство страны в целом соблюдает права протестантских церквей. Однако протестанты стали мишенью для леворадикальных военизированных группировок, видящих в протестантах «агентов США». Так, по данным Колумбийского евангельского совета за десятилетие 1993—2003 годов в стране были убиты 133 евангельских пастора. В 90 % случаев убийцами выступали боевики из повстанческой организации ФАРК. Церкви, служащие на территориях подконтрольных ФАРК, вынуждены платить «военный налог».

Ссылки

• [www.adcolombia.org/ Ассамблеи Бога в Колумбии]
• [mci12.com/ Международная харизматическая миссия]
• [www.ipuc.org.co/Portal/ Объединённая пятидесятническая церковь Колумбии]
• [www.ipcol.org/ Пресвитерианская церковь Колумбии]
• [unioncolombiana.org.co/sitiowp/ Церковь адвентистов седьмого дня]

Литература

• Clifton L. Holland. Colombia // Religions of the World, Second Edition A Comprehensive Encyclopedia of Beliefs and Practices / J. Gordon Melton and Martin Baumann. — Santa Barbara, California: ABC CLIO, 2010. — P. 740-753. — 3200 p. — ISBN 978-1-59884-203-6.

• Leslie J. Thompson. [www.prolades.com/cra/regions/sam/col/thompson_thesis.pdf Establishment and Growth of Protestantism in Colombia] (англ.) (PDF). Dissertation submitted in part fulfillment of the requirement for the degree of Ph.D. of the University of Wales. School of Education, University of Wales (September, 2005). Проверено 20 февраля 2016.

• Cornelia Butler Flora. [books.google.com.co/books?id=8MCSbow5uboC&dq= Pentecostalism in Colombia: Baptism by Fire and Spirit]. — Fairleigh Dickinson Univ Press, 1976. — 288 p. — ISBN 978-0-83-861578-2.

Отрывок, характеризующий Протестантизм в Колумбии

– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.