Протестантизм в Санкт-Петербурге

Протестанты жили в Санкт-Петербурге практически с самого его основания. Это связано с тем, что Петр I благоволил иностранным специалистам, которые реализовывали его план строительства европейского города на северо-западе России.

Этноконфессиональный период

Первые протестанты c 1704 года собирались в доме Корнилия Крюйса. В 1724 году голландцы-реформаты возвели свою собственную церковь на берегу Мойки. C 1728 года существовала немецкая лютеранская община на Васильевском острове и на Невском. В 1734 году появился свой храм и у шведских лютеран, а в 1740 году обрели свою кирху св. Анны и немцы-лютеране на Кирочной улице. Особенностью первого этапа протестантизма в Санкт-Петербурге был «иноземный» характер.

В течение XVIII в. в Петербурге сложились 12 самодостаточных протестантских общин: три немецкие лютеранские, шведская лютеранская, финская лютеранская, две разнонациональные в кадетских корпусах, голландская реформатская, сводная немецкая реформат­ская и французская реформатская, англиканская (Английская набережная, 56) и немецкая «евангелических братьев». Совокупное число только взрослых членов общин в конце столетия превышало 6000 человек

К 19 веке в центре Петербурга образовался целый лютеранский квартал, ограниченный Большой Конюшенной, Малой Конюшенной, Невским проспектом и Шведским переулком. Внутри него до сих пор действуют три лютеранских храма: Марии (финский), Екатерины (шведский) и Петра и Павла (немецкий).

«Духовное пробуждение»

Мода на протестантизм в среде российской аристократии связана с визитом в Санкт-Петербург лорда Редстока в 1874 году. Это событие получило известность как «Духовное пробуждение в России». Во главе русских последователей Редстока стал Василий Пашков. Уже в 1884 году в Санкт-Петербурге прошел первый съезд христиан-баптистов, штундистов, меннонитов и пашковцев, за которым последовала жесткая реакция со стороны властей (все делегаты были арестованы). В 1909 году в Санкт-Петербурге провели свой съезд евангельские христиане, который был подготовлен прибывшим в 1901 в Петербург Иваном Прохановым.

Современность

К настоящему времени в Петербурге действует около 10 лютеранских храмов: Петрикирхе (кафедральный собор ЕЛКРАС), общины св. Марии (кафедральный собор ЕЛЦИ), Михаила (на В.О.), св. Анны (на Кирочной улице), две кирхи св. Екатерины (на В.О. и при шведском посольстве), Зеленогорская, Ломоносовская и Пушкинская кирха, эстонский приход св. Иоанна. В 2003-2010 существовала лютеранская община пастора Владимира Картунена "Преображение".

Также проводят свои собрания баптисты (Дом молитвы на Поклонной горе), пятидесятники, адвентисты, пресвитериане («корейские христиане»), методисты, а также реформаты и англикане — две последние общины проводят свои богослужения в Шведской церкви св. Екатерины. В 2012 году протестанты начали миссионерскую работу среди трудовых мигрантов из стран Средней Азии

См. также

• Список лютеранских церквей Санкт-Петербурга
• Иноверческие храмы Санкт-Петербурга
• Храмы Санкт-Петербурга
• Список кафедральных соборов России

Ссылки

• [luteranstvo.info/istorija-religii/977-religii-sanktpeterburga-ljuteranstvo.html Религии Санкт-Петербурга. Лютеранство]
• [www.kbogu.ru/showarticle.php?id=3882 Кальвинизм в Санкт-Петербурге: история и современность(историко-правовой анализ)]

Отрывок, характеризующий Протестантизм в Санкт-Петербурге

Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!