Протестантизм в Хорватии

Протестантизм в Хорватии — одно из направлений христианства в стране.

В ходе переписи населения в 2011 году 15 тыс. жителей Хорватии назвали себя протестантами (впрочем, данные переписи не окончательны — некоторые неопротестантские общины были внесены в графу «другие христиане» (12 тыс.), а более 100 тыс. человек не указали свою религию). Издание «Операция мир» насчитало в стране 23 тыс. протестантов, объединённых в 25 союзов (2010 год). По данным энциклопедии «Религии мира» Дж. Г. Мелтона в 2010 году в Хорватии проживали 39 тыс. протестантов.

По этнической принадлежности свыше половины протестантов в этой стране — хорваты. Крупные протестантские общины существуют и среди венгров, словаков, немцев, цыган. Протестантами также являются часть живущих в стране англичан и чехов.

Исторический обзор

Протестантизм начал распространятся в Хорватии с XVI века в виде лютеранства и реформатства. Однако протестанты не имели значительного влияния в крае вплоть до XVIII века, когда в Хорватию начали перебираться тысячи немцев. В числе переселенцев было до 100 тыс. лютеран. После Второй мировой войны многие немцы вернулись в Германию. В годы коммунистического правительства численность прихожан лютеранской церкви упала со 130 тыс. до 5 тыс. верующих

Реформатская церковь распространилась среди этнических венгров.

В конце XIX — начале XX века миссионерскую деятельность в Хорватии начали ряд евангельских протестантских движений.

Первые регулярные баптистские богослужения в Хорватии начались в 1883 году в Даруваре. Во главе общины в Даруваре стал Иоганн Лоц (1855—1921), принявший баптистское крещение в Вене. Ещё одним центром распространения баптизма стал Загреб, где баптистская община появилась в 1891 году. В 1921 году в Хорватии была проведена первая совместная конференция баптистских церквей, результатом которой стало образование Сербо-Хорватского баптистского союза в 1922 году. В годы нахождения Хорватии в составе Социалистической Югославии, хорватские баптисты являлись частью Баптистского союза Югославии (1945—1991). После обретения независимости баптисты Хорватии создали Союз баптистских церквей (1991 год).

Методисты начали активное служение в Хорватии в 1895 году. В 1901 году в стране появились плимутские братья. Роберт Шиллингер был первым в Хорватии адвентистским миссионером, начавшим проповедь в 1908 году. Хорватская конференция адвентистских церквей была создана в 1925 году.

Свою историю в Хорватии пятидесятники возводят к 1907 году, когда в общине лютеран-штундистов села Бешка две женщины пережили пятидесятнический опыт Крещения Святым Духом. Пятидесятническое пробуждение вскоре перекинулось и на другие штундистские собрания (преимущественно — немецкие). Служение среди хорватов было начато в 1932 году в Винковцах. Впоследствии, под влиянием догматических разногласий, пятидесятническое движение в Хорватии разделилось на ряд ветвей — Евангелическую пятидесятническую церковь (входит в Ассамблеи Бога), Церковь Бога, Союз пятидесятнических церквей Христа, Духовную церковь Христову и Духовную церковь Христову, крестящую детей.

Современное состояние

Крупнейшую протестантскую конфессию в стране представляют пятидесятники (6,6 тыс. в 2010 году). Евангелическая пятидесятническая церковь Хорватии объединяет 54 общины и 3,4 тыс. верующих. Церковь четырёхстороннего Евангелия в 2010 году насчитывала 6 общин и 800 прихожан. Церковь Бога состоит из 8 общин и 300 верующих. Союз пятидесятнических церквей Христа насчитывает 7 общин. В стране действуют и другие пятидесятнические союзы (Объединённая пятидесятническая церковь, Искупленная церковь и др.). В Хорватии также действует ряд неопятидесятнических церквей, таких как Союз церквей «Слово жизни» (15 приходов), «Церковь Полного Евангелия», Христианская пророческая церковь.

Численность прихожан Евангелической (лютеранской в вероучении) церкви в Республике Хорватия продолжает снижаться. В 2011 году церковь сообщала о 3,3 тыс. верующих. Численность реформатов оценивается от 3 до 6 тыс. человек. Большинство из них входит в Реформатскую христианскую церковь Хорватии С 2001 года в стране действует отделившаяся Протестантская реформатская христианская церковь (6 приходов). В Хорватии также открыт один приход Венгерской реформатской церкви.

Баптистский союз Хорватии в 2013 году насчитывал 2 тыс. взрослых членов в 48 церквах. Общее число баптистов (включая не крещённых прихожан) оценивается в 3,57 тыс. человек. Членами 83 адвентистских церквей являлись 2,97 тыс. человек (общее число адвентистов — 4,6 тыс.; в эту цифру включены и небольшая группа адвентистов-реформистов).

Среди других протестантских конфессий следует назвать плимутских братьев (5 общин и 2 союза), Церковь Христа (7 общин) и методистов (1 община, входящая в Объединённую методистскую церковь).

Экуменическое движение

По состоянию на 2013 год ни одна из национальных хорватских церквей не входила во Всемирный совет церквей. Ряд евангельских церквей страны сотрудничают вместе в Протестантском евангелическом совете. Совет был создан в 1992 году и является частью Всемирного евангелического альянса. В организацию входят баптисты, Церковь Христа и часть пятидесятников.

См. также

• Христианство в Хорватии
• Религия в Хорватии

Ссылки

• [www.ecrh.hr/ Евангелическая (лютеранская) церковь в Республике Хорватия] (хорв.) (англ.) (нем.) (слов.)
• [www.epc.hr/ Евангелическая пятидесятническая церковь Хорватии] (хорв.)
• [www.prkc.hr/ Протестантская христианская реформатская церковь в Хорватии] (хорв.)
• [www.baptist.hr/ Союз баптистских церквей] (хорв.)
• [pentekost.hr/ Союз пятидесятнических церквей Христа] (хорв.) (англ.) (нем.)
• [rijeczivota.hr/ Союз церквей «Слово жизни»] (хорв.) (англ.)
• [www.crkvabozja.hr/ Церковь Божья] (хорв.)

Отрывок, характеризующий Протестантизм в Хорватии

Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?