Профессор

Внешние изображения
	[arran.ru/data/exposition/12/1/39.jpg Аттестат профессора (Москва, 1946)]

Профе́ссор (лат. professor — преподаватель) — учёное звание и должность преподавателя или научного сотрудника. Официальный статус с XVI века (впервые в Оксфордском университете). В современной России это самая высокая педагогическая позиция в вузах, которую, как правило, занимают только доктора наук. Аналогом российского профессора в США является «полный профессор» (англ. full professor). Стандартный «портрет» профессора — университетский преподаватель высокого уровня компетентности и одновременно ученый, являющийся экспертом в определённой области науки или искусства. Но в некоторых странах слово «профессор» сохранило свое широкое латинское значение и используется по отношению ко всем преподавателям в любом учебном заведении.

Общие сведения

В России и большинстве европейских стран термин «профессор» применяется только в отношении педагогов высшего звена в университетах и научных институтах. В США и Канаде этот термин со словами-приставками к нему («ассистент-профессор» и др.) трактуется шире: он может относиться в том числе к вузовским преподавателям более низких ступеней, сравнимым с российскими доцентами; иногда такой подход перенимают в англоязычной переписке вообще. Есть страны (например, Испания), где принято называть профессорами даже школьных учителей. Неоднозначность иногда приводит к недоразумениям, особенно при международном общении.

Чтобы стать профессором в российском смысле, как правило, требуется иметь высшую ученую степень: в России это доктор наук, в Германии — габилитация, в других странах обычно «пи-эйч-ди» (типа российского кандидата наук). Профессиональные обязанности такого человека включают педагогическую работу (чтение лекций, создание учебных курсов, руководство аспирантами), научную деятельность (проведение исследований, публикация новых результатов) и участие в управлении учебным заведением. Относительный «вес» названных компонент зависит от конкретного учреждения. Педагогическая деятельность профессора из НИИ может заключаться в активном руководстве студентами-практикантами и аспирантами в данном НИИ, либо в преподавании по совместительству в каком-либо вузе.

Формально, «профессор» является наименованием и должности, и ученого звания — хотя такое разграничение чаще всего бессодержательно, так как прием специалиста на должность профессора означает одновременное получение титула профессора на период трудовых отношений (особый случай — почетные титулы). Однако в России ученое звание «профессор» можно получить только сколько-то поработав на должности профессора и доказав свое ей соответствие, а звание является пожизненным.

Некоторые университеты и научные общества могут присваивать звание «почетный профессор» известным художникам, спортсменам, иностранным чиновникам, у которых нет научной или педагогической подготовки, необходимой для получения титула (звания) «профессор». При этом университеты и не предполагают, что такие «профессора» будут выполнять какую-либо научную работу.

Штатное расписание кафедры, лаборатории, отдела и т. п. может предусматривать одну или несколько ставок профессоров. Если ставка одна, ее занимает заведующий кафедрой, тогда получается, что «профессор» — это синоним учёного, занимающего руководящую должность. Такое положение типично для ряда европейских стран, особенно Великобритании, Нидерландов. В России на крупных кафедрах вузов бывает несколько профессорских ставок — и, соответственно, несколько профессоров. Тем не менее, при отсутствии вакантной ставки, человеку, достойному профессорской должности, в любой стране приходится некоторое время оставаться на более низкой позиции (пример — приват-доцент в Германии).

Ниже рассмотрены особенности статуса профессора в России и наиболее влиятельных странах мира.

Российская Федерация

Термином «профессор» в Российской Федерации (РФ) обозначаются: а) учёное звание научно-педагогического работника вуза или НИИ; б) преподавательская должность в вузе. Аналогичная двойная трактовка имеет место в отношении понятия «доцент». Существуют определённый порядок присвоения звания и определенные традиции приема специалистов на должность профессора.

Ученое звание профессора в РФ

Учёное звание профессора присваивается научно-педагогическим работникам (с 2014 г. — только докторам наук), обладающим высоким педагогическим мастерством, имеющим научные достижения, ведущим педагогическую работу в образовательных учреждениях высшего профессионального образования, имеющих государственную аккредитацию, а также на кафедрах государственных академий наук, по аттестационным документам, представленным учёными советами этих учреждений. Конкретные требования к соискателям звания включают стаж, количество публикаций, количество изданных учебников и учебных пособий, число подготовленных аспирантов. Для деятелей искусств, специалистов физической культуры и спорта действуют особые правила.

В настоящее время (октябрь 2016 г.) звания профессора присваиваются по определенным специальностям. Слово «профессор» при этом является общепринятым укорочением полного наименования титула «профессор по такой-то специальности», содержащего указание на сферу деятельности обладателя. До 2014 г. работникам вузов присуждались звания «профессор по такой-то кафедре», затем понятие «профессор по специальности» стало общим независимо от функционального профиля учреждения соискателя, а звания «по кафедре» были приравнены к званиям «по специальности». Практика присуждения звания профессора «по кафедре», в виде исключения, кандидатам наук, с 2014 г. отменена. В 2015 г. было учреждено почетное ученое звание «Профессор Российской академии наук (РАН)», присваиваемое – с ограничением по возрасту – за заслуги в научной деятельности.

Инстанцией, ответственной за присвоение звания профессора и выдачу соответствующих аттестатов, является Высшая аттестационная комиссия (ВАК) Министерства образования и науки России (Минобрнауки), кроме звания профессора РАН, присуждаемого Президиумом РАН. Ранее, до 2011 г., применительно к «профессорам по кафедре» эту функцию выполняла Федеральная служба по надзору в сфере образования и науки (Рособрнадзор). Учёное звание «профессор» присваивается пожизненно и сохраняется за его обладателем при смене работы, увольнении, выходе на пенсию. Лишение звания происходит лишь в случае установления факта ошибочного присуждения.

По состоянию на начало 2014/2015 учебного года в государственных и муниципальных вузах России работало 29.2 тыс. специалистов с ученым званием профессора.

Должность профессора в вузах РФ

Существует должность научно-педагогического работника — «профессор кафедры» высшего учебного заведения. Обычно для ее занятия не требуется иметь профессорское звание. Звание зачастую не требуется и для приема на административные позиции, которые по должностному штату ранжированы выше «профессора кафедры» – например, заведующий кафедрой, декан, проректор.

Как вариант, на перечисленные должности принимается доцент по званию, имеющий степень доктора наук. Решение о приеме (переводе) человека на такую должность принимается руководством соответствующего вуза. Спустя некоторое время – как минимум, через два года, но в любом случае после того, как формальные требования ВАК выполнены – сотрудника выдвигают на присуждение ученого звания. Звание профессора (не профессора РАН) автоматически даёт обладателю право на повышение оклада при той же должности в вузе и принимается во внимание при назначении тарифно-квалификационной категории в профильных НИИ. Ученое звание профессора РАН также может учитываться как весомый фактор в послужном списке при фиксации условий контракта – но в индивидуальном порядке.

Наличие подобного разграничения профессорской должности и звания профессора является особенностью российской (и было особенностью советской) высшей школы. В большинстве других стран, за исключением особых титулов типа «заслуженный профессор», «почетный профессор», «профессор в отставке» — это и должность, и звание, одновременно присваиваемые сотруднику учебным заведением. Как следствие, звание «профессор» за границей может иметь относительно молодой сотрудник, в то время как российский преподаватель или работник НИИ редко получает звание до 40 лет, хотя к этому возрасту многие уже работают на профессорских должностях.

Специалист без профессорского звания, состоящий на должности «профессор кафедры», во внутренних документах своего института в РФ часто позиционируется как "профессор", что может создавать ложное впечатление наличия у данного специалиста ученого звания "профессор", которого он не имеет. В официальных исходящих документах (например, при оформлении справок о защитах диссертаций) «профессор кафедры» указывает, кроме должности, научную степень, а также ученое звание (доцент или профессор).

Великобритания

В Великобритании и странах Содружества наций использование титула «профессор» (англ. professor) предназначено, как правило, для заведующего кафедрой.

В Великобритании существуют и другие должности или почётные звания, называемые термином «профессор». Например, королевский профессор (англ. Regius Professor) греческого языка и классической филологии, профессор (англ. Grote Professor) философии сознания и логики (англ. Philosophy of Mind and Logic) в Университетском колледже Лондона, профессор (англ. Wykeham Professor) логики в Оксфордском университете, профессор в Лондонской школе экономики, приглашённый профессор (англ. Centennial Visiting Professor) факультета социологии Лондонской школе экономики и политических наук, заслуженный профессор (англ. Emeritus Professor), заслуженный профессор в отставке. Для научных сотрудников существует должность (звание) «профессор или член профессорского сообщества».

Преподаватели вузов, являющиеся, в российском понимании, «просто» профессорами, не заведующими, называются в странах Содружества словом англ. reader. Более низкие по рангу позиции тем более не именуются «профессорскими», как это делается, например, в США. Но в некоторых университетах в Индии, Австралии, ЮАР, Малайзии, и даже в самой Великобритании — в значении «reader» используется англ. associate professor; это создает путаницу, поскольку такой «associate professor» выше одноименного американского (см. следующий раздел) по формальной квалификации.

США

В США «профессором» называют любого преподающего в университете или колледже, кроме аспирантов, привлекаемых к учебному процессу. (По уровню американский колледж близок к университету, но обучение длится всего два или четыре года и заканчивается получением степени кандидата в бакалавры или бакалавра.) Различные звания, они же должности, с титулом «профессор» присваивают учебные заведения. Должности есть постоянные (англ. tenure track и англ. tenured) и временные. Постоянные должности, в дополнение к преподаванию, включают обязанности заниматься исследованиями, а также принимать участие в управлении университетом или колледжем.

Информация, приводимая ниже в данном разделе, заимствована из статей Professors in the United States и Academic ranks in the United States англоязычной Википедии, см. также публикации на русском языке.

Постоянные профессорские должности

Существуют три основные постоянные должности (звания) с титулом «профессор» в США:

1. «Ассистент-профессор» (англ. assistant professor) — младший-профессор; обычно первая должность, которую получает успешный выпускник аспирантуры. Это обычно tenure-track должность — должность, которая со временем может перерасти в пожизненный контракт (англ. tenure) и звание партнера учебного заведения. Во время этого испытательного срока, младший профессор должен показать себя успешным исследователем и талантливым преподавателем (чем выше ранг университета, тем больше вес первого критерия над вторым). По окончанию заранее обговоренного испытательного срока, специальная комиссия либо повышает претендента в должности и переводит в партнеры, либо увольняет, и он должен покинуть университет. Оставаться младшим профессором при одном и том же университете навсегда невозможно.
2. «Ассоциированный профессор»/«доцент» (англ. associate professor) — должность, которая даётся после примерно 5—6 лет успешной работы младшим профессором. Должность «ассоциированного профессора»/«доцента» обычно даётся с пожизненным контрактом без права на увольнение (англ. tenure). На этом этапе к преподавательским (англ. teaching) и исследовательским (англ. research) обязанностям профессора прибавляется обязанность управлять университетом (англ. service).
3. «Полный профессор» (англ. full professor или просто англ. professor) — следующий, третий шаг. Эта должность также даётся после 5—6 лет успешной работы на предыдущей должности. Чтобы претендовать на должность полного профессора, партнёр-профессор (кроме выслуги лет) должен показать высокую производительность по всем трём вышеперечисленным критериям.

Должность именно полного профессора (англ. full professor) американского университета является аналогом российской должности профессора. Отдельной процедуры получения «звания», как в РФ, в США нет. По некоторым данным конца 1990-х годов, «полными профессорами» в США становятся в основном после 40 лет и в 65 лет заканчивают карьеру.

В дополнение к трем основным должностям, есть несколько экзотических, которые можно рассматривать как ступени, следующие после полного профессора. Например, в университете для профессора может быть создана почетная должность «выдающийся профессор» (англ. distinguished professor), зарплата которого выше, чем у «полного профессора» (англ. full professor) за счет средств университета, частных лиц, фирм и учредителей. В ряде университетов преподавателям, имевшим звания «полный профессор» или «выдающийся профессор» и внесшим существенный вклад в науку, при выходе на пенсию присваивается звание заслуженный профессор (англ. professor emeritus).

Временные профессорские должности

Кроме постоянных должностей, присутствующих в каждом университете, существуют разнообразные временные должности, которые не накладывают таких жестких требований к продуктивности профессоров, как постоянные должности, и часто ограниченны либо только преподавательскими обязанностями, либо только исследовательскими. Как следствие, это более низко-оплачиваемые должности. В принципе, и на временных должностях можно работать всю жизнь. Их отличие от постоянных должностей состоит в том, что контракт на работу перезаключается каждые 1-3 года, то есть временного профессора могут потенциально уволить.

Пример временной позиции — должность адъюнкт-профессора (англ. adjunct professor), которая предполагает только базовые преподавательские функции и не требует занятия исследованиями. Обычно это самая низкооплачиваемая должность при университете. Часто она даже не требует докторской (Ph.D.) степени и иногда даётся аспирантам на последних годах работы над диссертацией (англ. ABD stage; all but dissertation). Более высокооплачиваемая временная должность это «приглашённый профессор» (англ. visiting professor) — профессор, посещающий другой коллеж или университет, то есть преподающий там в течение ограниченного (лимитированного) времени. Это звание может быть у ассистент-профессора и профессоров более высоких рангов (например, англ. visiting associate professor). Другая часто встречающаяся временная должность это профессор-исследователь (профессор-научный сотрудник) (англ. research professor) — должность, которая обычно предполагает только проведение научных исследований без обучения студентов. Профессор-исследователь обычно не получает зарплату от учебного заведения, её обеспечивают внешние источники финансирования (гранты, контракты). По рангу профессор-исследователь может соответствовать оплачиваемым в университете должностям «исследователь ассистент-профессор» (англ. research assistant professor) и «исследователь партнер-профессор» (англ. research associate professor).

Особые должности с титулом «профессор»

Существование трех основных профессорских должностей (званий) не исключает возможности использования многочисленными университетами США других, более экзотических званий (с добавлением к званию «профессор» определенных слов — «заслуженный», «почётный», «в отставке» и пр.). Так, звание профессор университета или института, регент-профессор (англ. University Professor, англ. Institute Professor или англ. Regents Professor) является специальным титулом, который используется не всеми университетами. Это относится и к званию «выдающийся профессор» (англ. Distinguished Professor), а также к титулу «Профессор» (англ. Professor), перед которым ставится имя человека, занимающего эту должность. Титул заканчивается наименованием дисциплины, которую профессор преподает, например, «англ. Sterling Professor of Playwriting». В целом, званий с титулом «профессор» в американской системе образования насчитывается более десятка:

англ. assistant professor, англ. associate professor, англ. full professor, англ. professor emeritus, англ. distinguished (teaching, research) professor, англ. visiting professor, англ. visiting assistant professor, англ. distinguished visiting professor, англ. adjunct professor, англ. professor by courtesy (англ. affiliated professor), англ. research professor (англ. assistant or associate research professor), англ. assistant or associate teaching professor (англ. clinical professor), англ. honorary professor, «профессор практики» (англ. professor of practice), «помощник-профессора практики» (англ. associate professor of practice), «ассистент-профессор практики» (англ. assistant professor of practice).

Например, ассистент-профессор (англ. Assistant Professor) факультета экономики Принстона), приглашённый профессор (англ. Visiting Associate Professor) факультета экономики Массачусетского технологического института, профессор социологии (англ. Lillian Chavenson Saden Professor of Sociology) Йельского университета, заслуженный профессор в отставке (англ. Professor Emeritus) Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, профессор социологии кафедры имени Ральфа Льюиса Чикагского университета (англ. Ralph Lewis Professor of Sociology), «выдающийся» университетский профессор (en:Professors in the United States#Distinguished (teaching / research) professor) отделения лингвистики Мэрилендского университета в Колледж-Парке, профессор бизнес-администрирования (англ. Everett E. Berg Professor of Business Administration) имени Эверетта Берга, профессор экономики и государственной политики в Бизнес-школе имени С. Росса Мичиганского университета, профессор психологии (англ. Gil and Frank Mustin Professor of Psychology) Свартморского колледжа, приглашённый исследователь и профессор экономики (англ. Visiting Research Professor and Professor of Economics) Гарвардского университета.

Германия

В университетах Германии имеется несколько профессорских должностей, отличающихся по рангу и заработной плате. Основные из них две — они постоянные, но при назначении иногда устанавливается подстраховочный испытательный срок:

• «Ординарный профессор» (нем. Professor ordinarius, ordentlicher Professor, o. Prof., Univ. Prof.) — самый высокий профессорский ранг, профессор с должностью заведующего кафедрой (лабораторией, отделом), представляющей определенную область знаний. Этой должности соответствует немецкая тарифная категория С4 (или, по новой тарификации, W3), поэтому таких профессоров называют «C4-профессорами»;
• «Экстраординарный профессор» (нем. Аußerordentlicher Professor, ao. Prof.) — профессор, ставка которого предусмотрена штатным расписанием, но который является подчиненным ординарного профессора. Оплата соответствует категории С3 (W2). Часто исследователи сначала получают положение экстраординарного профессора, чтобы впоследствии стать ординарным профессором в другом университете.

Существует также ряд временных должностей. Это «внеплановый профессор» (нем. Аußerplanmäßiger Professor, apl. Prof.) — ставка временно создается по решению университета; «учрежденный профессор» (нем. Stiftungsprofessor) — ставка учреждается и финансируется сторонней инстанцией, например фондом типа DFG; «приглашенный профессор» (нем. Gastprofessor) — ставка существует короткое время, имея отдельный источник финансирования; и ряд других вариантов.

Правовое положение университетских профессоров в Германии регулируется разделом 2 главы 3 закона об общих принципах организации высшей школы.

Традиционно, немецкие учёные, нацеленные на профессорство, после «докторантуры» (в российской интерпретации, аспирантуры) приступают к габилитации — подготовке второй квалификационной работы (аналога докторской диссертации в РФ). Это делается в период функционирования в качестве научного сотрудника (нем. Wissenschaftlicher Mitarbeiter) или научного ассистента. Сразу после габилитации можно претендовать на должность профессора, однако поиск подходящей вакансии крайне сложен и часто растягивается на годы; на это время ученый становится приват-доцентом (нем. Privatdozent).

С 2002 года немецкие учёные до 35 лет получили право на профессорскую должность и без хабилитации: была введена особая должность «младшего профессора» (нем. Juniorprofessor, Jun.-Prof.), оплачиваемая по тарифу W1. Аналогом в США является ассистент-профессор. Изначально это считалось лучшим способом «омоложения» профессорского состава: после шести лет успешной работы младшим профессором специалист переводится в экстраординарные профессора. Но впоследствии и интерес к институту младшей профессуры, и готовность вузов создавать данные должности (звания) значительно уменьшились.

Помимо традиционных университетов в Германии существуют учреждения высшего образования, называемые университетами прикладной науки (нем. Fachhochschulen, FH). Работающие там преподаватели обычно не проходят ни габилитацию, ни подготовку в системе младшей профессуры; претендовать на должность FH-профессора можно после докторантуры и минимум трех лет стажа в промышленности. Такие профессора не вправе участвовать в присуждении степени доктора наук.

Япония

В Японии аналогом российской должности профессора является должность 教授 [кё:дзю] (двоеточие обозначает долготу предшествующего гласного при прочтении). Это высшая научно-педагогическая позиция в университетах, занимаемая по конкурсу при наличии вакансии. Отдельного понятия «звание профессора» не существует.

Как и в России, соответствующий сотрудник на высоком уровне вовлечен в учебный процесс и научно-исследовательскую работу, руководит аспирантами. Решение о назначении специалиста на должность 教授 [кё:дзю] принимает конкретный университет; он же формулирует точные требования. Но при этом, согласно закону о стандартах университетов 大学設置基準 [дайгаку сэтти кидзюн], претендент обязан иметь ученую степень 博士 [хакуси] – эквивалент российского кандидата наук (степени «доктор наук» в Японии нет).

На карьерном пути к 教授 [кё:дзю] специалист, как правило, занимает более низкие должности. Таковыми являются, в порядке нарастания уровня: 助手 [дзёсю] (аналог российского лаборанта с высшим образованием или ассистента), 助教 [дзёкё:] (уровень на подходе к защите диссертации или сразу после), 講師 (ко:си) (лектор, сотрудник типа российского старшего преподавателя или доцента-педагога) и 准教授 [дзюн-кё:дзю] (японский аналог доцента, ведущего также активную научную работу).

При обращении к профессору, а также к сотруднику, занимающему должность 准教授 [дзюн-кё:дзю], к его фамилии добавляется суффикс 先生 [сэнсэй] – например, こんにちわ、山口先生 [коннити-ва, ямагути-сэнсэй] (здравствуйте, профессор/доцент Ямагути). Более распространенный суффикс さん [сан] считается недостаточно вежливым в таком случае. В официальной письменной речи добавляется не 先生 [сэнсэй], а точное название должности 教授 [кё:дзю]: 山口教授 (профессор Ямагути). Слово «профессор» – ни на латинице, ни в виде транслитерации – в Японии не используется, кроме ситуаций международного общения; в таком случае оно пишется с заглавной буквы: «Professor».

С 教授 [кё:дзю], как и с другими университетскими сотрудниками, обычно заключается срочный контракт, хотя возможно его многократное продление. Непостоянность статуса при необходимости отмечается вставкой слова 特任 [токунин] (формально: «специально назначенный») перед названием должности: 特任教授 [токунин кё:дзю]. Ограниченно создаются и постоянные позиции テニュア [тэнюа] (транслитерировано английское слово tenure) по американскому образцу; на них можно претендовать, начиная с должности 助教 [дзёкё:], после защиты диссертации.

Япония стремится увеличить число иностранных специалистов в своих университетах. Ученые степени, полученные за рубежом, при назначении на должность профессора признаются. Однако вопрос об условиях трудоустройства не японца, тем более на такую должность, как 教授 [кё:дзю], решается индивидуально. Препятствием для претендента-иностранца часто становится японский язык. Возможны также краткосрочные приглашения; приглашенный профессор именуется в Японии 招へい教授 [сё:хэй кё:дзю]. В ряде университетов в целях интернационализации действуют учебные программы на английском языке, например, в Университете Цукубы; в этих программах доля профессоров из-за границы заметно выше.

Другие страны

Испания, Португалия, Франция и Латинская Америка

В Испании (исп. Profesor), Португалии, Франции (фр. Professeur) и Латинской Америке (испано- и португалоговорящей) термин «профессор» используют для названия любого преподавателя в школе, институте, технической школе, профессионально-технической школе, колледже, университете, независимо от преподаваемого предмета и возраста обучаемых. Пример — исп. profesor de autoescuela, буквально «профессор автошколы», по-русски автоинструктор. «Профессорами» называют также преподавателей начальной и средней школы; отчасти это же практикуется в Австрии, Бельгии, на юге Германии. Однако, когда преподаватель преподает в университете, иногда подчеркивают: «профессор университета» (нем. Univ. Prof., исп. profesor de la universidad и т. п.) или, в отношении заведующего кафедрой, «профессор кафедры».

Латвия

В Латвии профессор (латыш. Profesors) это высшая преподавательская должность в определённом высшем учебном заведении. Присваивается доктору наук, получившему учёную степень в СССР, или «хабилитированному доктору», как в Германии. Профессор избирается на 10 лет специальной коллегией ВУЗа.

См. также

• Приглашённый профессор
• Проффесор
• Институт красной профессуры
• Заслуженный профессор МГУ

Ссылки

• М. Соколов, [polit.ru/article/2015/12/22/how_to_become_a_univ_professor Академические карьеры профессоров], Polit.ru, 22 декабря 2015.
• К. Губа, Т. Зименкова, М. Сафонова, С. Чуйкина, М. Соколов. Как становятся профессорами: академические карьеры, рынки и власть в пяти странах. — М.: Новое литературное обозрение, 2015. — 832 с. — ISBN 978-5-4448-0280-9.

Отрывок, характеризующий Профессор

Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.