Профессор Челленджер

Профессор Че́лленджер (Джо́рдж Эдуа́рд Че́лленджер; англ. George Edward Challenger) — герой романов Артура Конан Дойля «Затерянный мир», «Отравленный пояс», «Когда Земля вскрикнула» и некоторых других.

Описание

В романе «Затерянный мир» Эдуард Мелоун, от лица которого ведётся повествование, описывает профессора Челленджера следующим образом:

У меня перехватило дыхание при виде этого человека. Я был готов встретить не совсем обычную личность, но такое мне даже не мерещилось. Больше всего поражали его размеры. Размеры и величественная осанка. Такой огромной головы мне в жизни не приходилось видеть. Если б я осмелился примерить его цилиндр, то, наверно, ушёл бы в него по самые плечи. Лицо и борода профессора невольно вызывали в уме представление об ассирийских быках. Лицо большое, мясистое, борода квадратная, иссиня-чёрная, волной спадающая на грудь. Необычное впечатление производили и волосы — длинная прядь, словно приклеенная, лежала на его высоком, крутом лбу. Ясные серо-голубые глаза бросили на меня критический, властный взгляд из-под мохнатых черных бровей. Я увидел широчайшие плечи, могучую грудь колесом и две огромные руки, густо заросшие длинными чёрными волосами. Если прибавить ко всему этому раскатисто-рыкающий, громоподобный голос, то вы поймёте, каково было мое первое впечатление от встречи со знаменитым профессором Челленджером.
…
Он вскочил со стула. … я не мог не изумиться, увидев, что профессор Челленджер маленького роста. Он был мне по плечо — эдакий приплюснутый Геркулес, вся огромная жизненная мощь которого словно ушла вширь, вглубь да ещё в черепную коробку… он начал наступать на меня выворачивая ноги как заправский учитель танцев.

Согласно «Затерянному миру», профессор родился в шотландском городе Ларгсе в 1863 году и обучался в Эдинбургском университете, где изучал медицину, зоологию и антропологию.

Конан Дойль описывает Челленджера как учёного-энциклопедиста, который обладает глубокими познаниями практически во всех областях естественных наук: медицине, биологии, физике, химии, геологии и т. д. Автор также подчёркивает его большую физическую силу и несдержанный нрав. Несмотря на некоторый избыток самоуверенности, он отличается высокой научной принципиальностью, позволяющей ему признавать свои ошибки при наличии весомых аргументов в пользу его оппонентов. Так, в романе «Страна туманов» описывается, как Челленджер, первоначально резко отрицательно относившийся к спиритизму, под давлением неопровержимых доказательств стал сторонником этого учения (встав тем самым на позиции, которые до конца жизни разделял сам Конан Дойль).

Как и у Шерлока Холмса, у профессора Челленджера также был реальный прототип — им считается профессор физиологии Уильям Резерфорд (англ. William Rutherford), который читал лекции в университете Эдинбурга, когда Конан Дойль изучал там медицину.

Семья

Профессор Челленджер был женат на женщине с именем Джессика. В романе «Затерянный мир» Эдуард Мелоун описывает её следующим образом:

Живая, черноглазая, она походила скорее на француженку, чем на англичанку.

Профессор со своей женой составляют весьма контрастную пару:

Если представить себе гориллу рядом с газелью, то можно составить себе понятие об этой чете.

Миссис Челленджер очень заботливая, любящая и преданная жена. В повести «Отравленный пояс», когда герои остаются одни на Земле, то сразу предаются унынию — необходимость в газетах пропала — Мелоуну нечем занять досуг; лорду Джону Рокстону не на кого охотиться; профессору Саммерли некого обучать в университетах; миссис Челленджер внушает всем надежду словами:

- Я же благодарю небо за то, что у меня еще есть мой дом и мой муж. Цель жизни у меня осталась прежняя, — сказала миссис Челленджер.

На момент начала действия романа «Страна туманов» выясняется, что любимая жена профессора скончалась:

Маленькая женщина, словно птичка, свила гнездышко в сердце этого великана. Он же, как это часто бывает с сильными людьми, относился с особенной нежностью и заботливостью к этому слабому созданию. Отдавая, она, как все кроткие и тактичные женщины, получала все. И потому, когда жена неожиданно умерла от осложнившегося пневмонией гриппа, учёный, казалось, был сражен навсегда.

Неизвестно, как бы профессор смог справиться со своим горем, если бы не помощь и забота его дочери Энид.

Энид Челленджер была необыкновенной девушкой… От отца она унаследовала волосы цвета воронова крыла, а от матери — голубые глаза и белоснежную кожу. Она, пожалуй, не была красавицей, но, где бы она ни появлялась, все взгляды устремлялись к ней. Она казалась тише воды ниже травы, но дух её был силен. С детства у неё был выбор: либо противопоставить себя отцу и стать личностью, либо уступить его напору и превратиться в марионетку. У неё хватило умения остаться собой, уступая отцу, когда на того накатывало, и проявляя твердость в более благополучные времена.

Энид приходилась коллегой Эдуарду Меллону. Вместе они исследовали учение спиритуалистов, а позднее стали его адептами. Выяснилось, что Энид — сильнейший медиум и именно необыкновенные способности девушки заставили профессора Челленджера пересмотреть свои материалистические взгляды. Впоследствии Энид вышла замуж за Эдуарда Меллоуна.

Произведения

Артура Конан Дойла

• Затерянный мир (The Lost World) (1912)
• Отравленный пояс (The Poison Belt) (1913)
• Страна тумана (The Land of Mist) (1926)
• Когда Земля вскрикнула (When the World Screamed) (1928)
• Дезинтеграционная машина (The Disintegration Machine) (1929)

Другие авторы

• Диньяк Жан-Клод. Орхидеи в ночи. Рассказ // Если, № 4. — 2002.

Интересные факты

• В 1996 году в честь профессора Челленджера был назван вид динозавров Ирритатор Челленджера (Irritator challengeri), представитель рода Ирритатор (Irritator).

Ссылки

• [upwards.userforum.ru/pages/chellendzher Отзыв о профессоре Челленджере]

Отрывок, характеризующий Профессор Челленджер

– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.