Профиль человека

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Профиль (фр. profil, от лат. fīlum «нить»)[1] — положение головы или (реже) фигуры вполоборота от зрителя, так, что видна одна только половина[2], находящаяся по ту либо другую сторону оси симметрии человеческого тела.

Поскольку при таком положении теряются специфические детали, но остается общее впечатление — часто используется с мемориальной целью на монетах, гербах, и т. д.

Как синоним слова «профиль» используется слово «силуэт», однако это не всегда справедливо, так как силуэт может изображать человека в совершенно любом ракурсном повороте.





Использование

Изображения человека строго фронтально (в фас и профиль) являются ракурсами, минимально искажающими его внешность, поэтому именно с таких точек съемки под прямым углом издавна делаются снимки в следственных делах (mug shot) вместе со снятием отпечатков пальцев — эта система была предложена Бертильоном (бертильонаж). Фотографирование по правилам сигналетической (опознавательной) фотосъемки (общий вид, фас и оба профиля) и в наше время предусмотрено законодательством РФ для установления личности граждан[3], портретной экспертизы. Сигналитическая фотография предпочитает правый профиль[4]. При подаче заявления о пропаже человека также рекомендуется подобрать фотографии, на которых пропавший изображен анфас и в профиль[5]. Особую ценность при такой фотосъемке имеет документация формы ушных раковин, всегда уникальных по форме, поэтому при подобной профильной съемке их нельзя закрывать волосами. Также снимки делаются без головного убора.

При опознавательной съемке голова должна занимать такое положение, при котором воображаемая горизонтальная линия, проходящая через наружные углы глаз, должна примерно совпадать с границей между верхней и средней третями каждой из ушных раковин (из инструкции).

Аналогичные парные снимки применяются скульпторами при подготовительных работах к созданию портретных изображений[6].

Монеты с профильными изображениями используются учеными для идентификации безымянных портретных бюстов, например, древнеримских[7].

Виды профилей

Бывает левый профиль и правый профиль — в зависимости от направления поворота лица. В фотографии для удобства приняты[8] следующие обозначения угла поворота модели — помимо стандарного профиля есть приходящий профиль (кончик носа выходит за очертания щеки, при этом нос закрывает глаз) и уходящий профиль.

В русском языке используется в нескольких устоявшихся словосочетаниях[9].

Визуальная история

Профильное изображение предполагает определённую форму идеализации модели, напоминая об античных камеях и римской медали. Профильный портрет — одна из древнейших форм, поскольку для его создания требовалось меньше навыков рисования — человек в некоторых случаях рисовался не с натуры, а через подсвеченный полупрозрачный экран, на котором обводили его силуэт.

Плиний Старший в своей «Естественной истории» писал: «Лепить из глины портретные изображения первым придумал гончар Бутад из Сикиона, в Коринфе, благодаря дочери: влюбленная в юношу, она, когда тот уезжал в чужие края, обвела тень от его лица, падавшую на стену при светильнике, линиями, по которым её отец, наложив глину, сделал рельеф и, когда он затвердел, подверг обжигу вместе с прочими глиняными изделиями». Историк портрета А. А. Карев, цитируя этот отрывок, пишет, что хотя Плиний не говорит прямо ни о том, что изображение было именно профильным, ни о его мемориальной цели, однако то и другое из текста очевидно. «Эти мемориальные качества профильного изображения как в скульптуре, так и в других видах изобразительных искусств (силуэт, например) не только не иссякли за его многовековую историю, но и во многом расширились»[10]. Как указывают исследователи надгробных памятников[11], «профиль психологически воспринимается как нечто отдаленное от реальности, уже готовое „отойти к вечности“, тогда как прямой взгляд, устремленный с надгробия на зрителя, воспринимается как приглашение к некоему духовному собеседованию» — поэтому фас и встречается в рельефах надгробий намного реже.

При создании портретов использование профиля, как говорил художник Кузьма Петров-Водкин, является путём наименьшего сопротивления, облегчающим способом рисования, позволяющим быстро добиться похожести[12].

Древний мир

Именно профильные и силуэтные изображения животных и людей преобладают в пещерном искусстве. Древний Египет выработал сложный канон наиболее характерного изображения человека (или зооморфной фигуры), при которой голова изображалась в профильном развороте, а тело в фас. Аналогично изображались фигуры в искусстве майя, ассирийском искусстве, ранней форме древнегреческого искусства — древнегреческая вазопись, и других.

Четкий рисунок профиля, в отличие от фаса, делал его удобным для металла. Профильные изображения животных (символов богов или племен), а позже людей чеканятся на монетах начиная с Лидийского царства (где в 6 в. до н. э. впервые были отчеканены деньги). Появляется обычай чеканить профили монархов, сохраняющийся по сей день.

Античность

В античности, активно пользовавшейся техникой скульптуры, рельефный профиль использовался во многих вариациях. Однако высокие мемориальные качества профильного изображения приводили к тому, что он был популярен в монетах, медалях, резных камеях и инталиях, а также в надгробных стелах. Тогда же в Греции в искусстве появляется идеальный греческий профиль (единая линия лба и носа), сконструированный по канонам красоты. Древние римляне для своих портретов и изображений родственников предпочитали круглые скульптурные бюсты и статуи, сохранив за профильными изображениями почетное употребление для императоров на монетах, медалях и проч.

Средневековье

По мере упадка Римской империи искусство становится все более «варварским», что видно и по качеству чеканки профиля на монетах. Портрет Средневековья, который вообще не руководствовался принципами сходства, отводит профилю резко второстепенную роль, предпочитая фас даже на монетах.

Фас (положение «глаза в глаза») более удобен для изображения духовного, спиритуалистического, которое становится главным содержанием средневекового искусства. Бога и других священных персон в профиль не изображают — «фронтальность связана с необходимостью контакта между почитаемым изображением и молящимся зрителем, которая определяется самой прагматикой иконы; в то же время те фигуры, которым молящийся не должен поклоняться и с которыми он не должен иметь контакта, не обращены к нему (и, в частности, могут быть повернуты в профиль)»[13].

В иконописи (византийской и русской) и раннеитальянской живописи профильное изображение встречается относительно редко. Оно «может появляться как в случае незначительности изображаемой фигуры, так и в том случае, когда эта фигура является на периферии изображения. (…) В западном средневековом искусстве профильное изображение может иметь значение карикатуры (…) и использоваться, соответственно, при изображении отрицательных персонажей, демонических фигур или малозначительных людей; в других случаях оно служит для того, чтобы подчеркнуть значимость фигуры, представленной фронтально»[13]. Таковы изображения бесов, а также Иуды в композициях «Тайной вечери»: он обычно единственный из апостолов, который изображается в профиль. (Однако в других композициях прочие апостолы также могут быть написаны в профиль, так как это компромиссная позиция между поворотом лица к Христу и к зрителю).

Постепенно изображение реального человека возвращается в искусство, а профиль возвращается в портрет — в первую очередь, это были маленькие коленопреклоненные фигурки с руками, сложенными в молящемся жесте, у ног какого-либо святого. Это были изображения жертвователей (т. н. ктиторские или донаторские портреты). Донаторы изображались коленопреклоненными и молящимися, обычно строго в профиль; мужчины — по правую руку от Мадонны или святого, а женщины — по левую; часто в сопровождении своих тезоименных святых покровителей.

Наконец, профильные портреты обособляются из религиозных картин. Одной из ключевых работ-предтеч называют еще донаторский портрет эпохи проторенесанса — произведение Симоне Мартини «Коронование Роберта Анжуйского его братом святым Людовиком Тулузским» (1317). Святой в фас написан величественно, коленопреклонённый король в профиль кажется маленьким, однако человек изображен уже совершенно портретно реалистично[14].Подобные картины в стиле Симоне Мартини послужили прямым примером для художников северной готики.

Самый древний образец станкового портрета человека Нового времени, дошедший до наших дней (то есть симптом рождения нового жанра светского портрета) был выполнен именно в виде профильного портрета. Это изображение французского короля Иоанна II Доброго, написанноге ок. 1360 г., как считается, Жираром Орлеанским (Лувр). По итальянской традиции фон золотой, изображение профильное и погрудное[15]. Гращенков предполагает, что появление во франко-бургундском портрете XV века профильных полуфигурных композиций, куда уже включаются руки, может быть объяснено использованием мотивов из миниатюр того времени со сценами придворной жизни. В число таких произведений входят работы братьев Лимбург (в первую очередь их Великолепный часослов, 1413-16) и миниатюры работы Мастера Бусико (1412, Женева). Характерный пример такой тенденции — миниатюры с изображением подношения иллюминированных манускриптов художником или заказчиком королю или другому покровителю, а также сцены молитв и церковных служб.

Ренессанс

Ренессансные гуманисты активно изучают античные монеты, медали, рельефы и камеи, используя их в качестве образца для подражания.

Основным типом портрета в Италии начала 15 века пока остается профильный, основы которого были заложены донаторским портретом средневековья. Но старые традиции профиля (проторенессансная и готическая) обновляются и переосмысливаются под влиянием классицизирующего идеала, а также приобретают более сильные реалистические черты. Становление станкового портрета совпадает с рождением в Северной Италии нового типа — портретной медали. Медальерное искусство является плодом классических идеалов раннего гуманизма, (а его эстетика связана с эстетикой профильного живописного портрета).[16].

Следует отметить, что привычные изображения профилей правителей на монетах Средневековья вообще отсутствуют — возрождение профильного монетного изображения в Западной Европе связывается с монетой, вычеканенной Маттео де Пасти для Сиджизмондо Малатеста для города Брешиа уже только около 1420 года. Это было началом отхода от средневековой традиции воспроизведения при чеканке символического образа властителя и, как следствие, перехода к изображению конкретного лица[17]. Позже в обилии подобные медали стал чеканить Пизанелло, также много работавший и в живописи. Таким образом, античная традиция профилей правителей на монетах и медалях была реанимирована.

Сложение автономного станкового портрета в итальянской живописи XV века протекало так: в 1-й половине столетия безраздельно господствует профильный погрудный портрет, тяготеющий к плоскости; индивидуальность облика передается в самых характерных чертах лаконичным рисунком и обобщённой светотеневой моделировкой. Сходство в таких портретах возникает в зависимости от стиля самого мастера, но всё равно все эти портреты ориентировались на некий идеальный прототип, и сквозь эту типическую художественную формулу нового идеала человека проступает индивидуальное и личное. А в середине XV века намечается тенденция к жизненной конкретизации, нейтральный фон часто меняется на интерьер или пейзаж, композиция становится более развернутой в пространстве[18].

Чтобы «развернуть» позируемого анфас и в три четверти, (написав их также, как ранее Христа и святых в сакральных картинах), потребовалось определенное время и умственное усилие. Т. н. Выход из профиля в фас является композиционным симптомом становления жанра европейского портрета в эпоху раннего Возрождения[19]. Первым портретом в фас (то есть подобным лику Христову) считается Автопортрет Дюрера (1500), воспринимавшийся сначала как эпатажный.

Если профиль тяготеет к плоскости, то в новом композиционном повороте можно трактовать объёмно голову и плечи, словно в реальном пространстве, что ведёт к большей жизненности. Взамен одноплановости в профиле в новой композиционной формуле открылась свобода выбора такой точки зрения на модель, которая полнее раскрывает личность портретируемого и идеал, который хотел воплотить художник. Появилась возможность передать живой взгляд: смотрящий в упор на зрителя или скользящий мимо, позволяющий передать характер и чувства[18].

Новое время

В последующие художественные эпохи профильные портреты кажутся уже «старомодными». Используются они в основном в тех случаях, когда этот мемориальный оттенок не мешает — в случае изображений монархов, а также в надгробиях, гравюрах, памятных миниатюрах. Профили выполнялись в самых разных техниках.

Россия

В русском искусстве профильный портрет использовался намного реже, чем в западноевропейском искусстве, оставаясь, в основном, прерогативой императорской семьи. Профильные изображения в живописном станковом портрете других лиц встречались крайне редко — хотя употреблялись в миниатюре и гравюре.

«Ограниченность его распространения в России объясняется несколько иными истоками портрета и спецификой национальной идеологии, восходящей к временам запрета на профильное изображение положительных персонажей»[10]. А. А. Карев указывает, что на Руси «на профиле лежала печать неблагочестивого изображения отвергнутого от Бога лица». Однако реабилитация античности в петровские времена резко поменяла оценку этого ракурса. Царский профиль попадает на монету и медаль, получив очень высокий статус. Стали заметны и его принципиально мемориальные качества.

В Советское время принципы профильного портрета продолжали использоваться в агитационном искусстве.

…И наколка времен культа личности
Засинеет на левой груди. (…)
А на левой груди — профиль Сталина,
А на правой — Маринка анфас.

Владимир Высоцкий.

В литературе

  • О. Генри. «Волшебный профиль» — рассказ о девушке с судьбоносным лицом
  • Британка Марго Асквит, обладавшая своеобразным породистым лицом, шутила: «У меня нет лица — только два профиля, сложенные вместе»

Напишите отзыв о статье "Профиль человека"

Примечания

  1. Толковый словарь иноязычных слов. — 2004
  2. Толковый словарь Даля. — 1863—1866
  3. [zakonbase.ru/content/base/49820/ «ИНСТРУКЦИЯ ОБ ОРГАНИЗАЦИИ И ТАКТИКЕ УСТАНОВЛЕНИЯ ЛИЧНОСТИ ГРАЖДАН ПО НЕОПОЗНАННЫМ ТРУПАМ, БОЛЬНЫХ И ДЕТЕЙ, КОТОРЫЕ ПО СОСТОЯНИЮ ЗДОРОВЬЯ ИЛИ ВОЗРАСТУ НЕ МОГУТ СООБЩИТЬ О СЕБЕ СВЕДЕНИЯ» (утв. Приказом МВД России от 01.01.93) ]
  4. [www.sudexpert.ru/possib/portrait.php Портретная экспертиза]
  5. [ppt.ru/news/42206 Новости петербургского правового портала]
  6. [www.gumfak.ru/otech_html/chekhov/remember/fausek.shtml И.Репин — О встречах с А. П. Чеховым]
  7. Хафнер, Герман. Выдающиеся портреты античности. 337 портретов в слове и образе. Вступление
  8. Дм. Кораблев. Фотосъемка. Универсальный самоучитель
  9. [slovesa.ru/assearch?q=%EF%F0%EE%F4%E8%EB%FC Словарь ассоциаций]
  10. 1 2 А. А. Карев. Классицизм в русской живописи. М., 2003. С. 145
  11. [books.google.ru/books?id=G6EUY6nXBKoC&pg=PT155&dq=%22%D0%BF%D1%80%D0%BE%D1%84%D0%B8%D0%BB%D1%8C%22+%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%D1%80%D0%B5%D1%82&hl=ru&sa=X&ei=mbjPUtXaIeGE4gTpzYDoBg&ved=0CEwQ6AEwBA#v=onepage&q=%22%D0%BF%D1%80%D0%BE%D1%84%D0%B8%D0%BB%D1%8C%22%20%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%D1%80%D0%B5%D1%82&f=falseЮрий Пирютко,Александр Кобак. Исторические кладбища Санкт-Петербурга]
  12. [dugward.ru/library/petrov-vodkin/petrov-vodkin_prostranstvo_evklida.html К. Петров-Водкин. Пространство Евклида]
  13. 1 2 [nesusvet.narod.ru/ico/books/b_ouspensky/b_ouspensky_4.htm Б. А. Успенский. Семантический синтаксис иконы]
  14. Гращенков. С. 39
  15. Гращенков В. Н. Портрет в итальянской живописи Раннего Возрождения. М., 1996. Т.1. С. 48
  16. Гращенков. С. 189
  17. [sites.utoronto.ca/tsq/11/GiuseppeGhini.shtml Giuseppe Ghini. ВЛАСТЬ ПОРТРЕТА. (Икона, русская литература и табу на портрет) // Toronto Slavic Quaterly. University of Toronto · Academic Electronic Journal in Slavic Studies]
  18. 1 2 Гращенков. С. 220
  19. Портрет в изобразительном искусстве. Е. Я. Басин // Кругосвет

См. также

Отрывок, характеризующий Профиль человека

Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.