Прохницкая, Элеонора Болеславовна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Элеонора Прохницкая
Имя при рождении:

Элеонора Болесла́вовна Прохницкая

Дата рождения:

4 июня 1937(1937-06-04) (86 лет)

Место рождения:

СССР, Кишинёв, Молдавия, СССР (Молдавия)

Гражданство:

СССР СССР Россия Россия

Профессия:

актриса

Карьера:

1956- по настоящее время

Направление:

Актриса, актриса дубляжа.

Элеоно́ра Болесла́вовна Прохни́цкая (4 июня 1937) — советская и российская актриса кино и дубляжа.





Биография

Родилась 4 июня 1937 года.

Училась в хореографическом училище при Большом театре СССР, ГИТИСе. Будучи студенткой, снялась в главной роли в фильме «Неоплаченный долг».

Став женой Бориса Владимирова (знаменитый впоследствии, благодаря роли Авдотьи Никитичны в популярном дуэте), работала в его коллективе.

Некоторое время была ассистенткой Эмиля Кио (своего второго мужа) в его цирковых представлениях.

Много работала на Центральном телевидении в отделе дубляжа, сначала актрисой, позже — режиссёром. Известна озвучанием роли Эйприл О'Нил в телевизионном сериале «Черепашки-ниндзя», в котором она выступила в качестве режиссёра.

Роли в кино

Озвучивание

Режиссёр дубляжа

  • 1986 — Мой маленький пони — (дубляж телеканала 2x2)
  • 1987, 1990-1992 — Черепашки-ниндзя (классические/старые серии: 1-й («Приключения начинаются», 1987 г.), 4-й (1990 г.), 5-й (1991 г., кроме некоторых серий) и дополнительный мини-сезон «Путешествие в Европу» (только серии 1992 г.) — первый состав дубляжа: Корпорация «Видеофильм», студия «Дубль» по заказу телеканала «2x2», 68 серий)
  • 2002 — Ледниковый период

Напишите отзыв о статье "Прохницкая, Элеонора Болеславовна"

Ссылки

  • www.zbulvar.ru/?c=article&id=475609


Отрывок, характеризующий Прохницкая, Элеонора Болеславовна

Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.