Прохожий (песня)
| Прохожий | ||||
| Исполнитель | ||||
|---|---|---|---|---|
| Альбом | ||||
| Дата выпуска | ||||
| Дата записи | ||||
| Жанр | ||||
| Длительность |
03:39 | |||
| Лейбл | ||||
| Автор | ||||
| Трек-лист альбома «Группа крови» | ||||
| ||||
| Прохожий | ||||
| Исполнитель | ||||
|---|---|---|---|---|
| Альбом | ||||
| Дата выпуска | ||||
| Дата записи | ||||
| Длительность |
03:34 | |||
| Лейбл | ||||
| Автор | ||||
| Трек-лист альбома «Это не любовь» | ||||
| ||||
«Прохо́жий» — песня рок-группы «Кино» на стихи Виктора Цоя, вошедшая в альбом «Группа крови» в 1988 году. Девятая позиция в треклисте альбома.
Премьера песни состоялась 3 июня 1987 года на V фестивале ленинградского рок-клуба. Во время выступления на фестивале, в составе группы, вместе с четырьмя музыкантами группы «Кино» были их знакомые художники Сергей «Африка» Бугаев за барабанами, и Андрей Крисанов с бас-гитарой.
Песня написана в стиле панк-рок. До этого группа Кино в том же стиле сыграла песню «Мама Анархия» на альбоме «Ночь».
В финале песни в течение минуты звучат фрагменты различных шумов и мелодий, которые переходят из канала в канал. Это коллекция шумовых материалов Игоря Веричева[1] и группы «Новые композиторы»[2].
Сам Цой считал «Прохожего» откровенно слабой песней. Он считал, что в каждом альбоме должна быть своя «сопля», которой в альбоме «Группа крови» была именно песня «Прохожий»[2].
Песню записали как шутку и не хотели включать в альбом, так как альбом не помещался на 45-минутной кассете. Однако, у Цоя была идея, что на каждом альбоме должна быть одна проходная песня. Другие песни с альбома на эту роль не подходили и поэтому «Прохожего» всё-таки включили в альбом[1].
Грампластинка «Группы крови» вышедшая в США включала песню «Прохожий». В СССР альбом поначалу распространялся только на компакт-кассетах и бобинах. В одной из основных копий песня не поместилась на 45-минутную сторону компакт-кассеты и альбом тиражировался без неё. В 1991 году альбом был переиздан полностью на грампластинках[1].
В записи участвовали
- Виктор Цой — вокал, ритм-гитара
- Юрий Каспарян — гитара, бэк-вокал
- Георгий Гурьянов — ударные, бэк-вокал
- Игорь Тихомиров — бас-гитара
- Игорь Веричев — шумы
Кавер-версии
- Для трибьюта Виктора Цоя «КИНОпробы» кавер-версию песни записала группа «Чичерина». Запись сделана за один день на «Мосфильме»[3]. Также группа сняла видеоклип на эту запись, который основан на её концертных выступлениях. В интервью Юлия Чичерина сказала, что песня «Про нас… Она дурацкая, разгильдяйская, она вообще на „Кино“ не похожа»[4].
- Песню исполняет Масяня в мультфильме «Электричка»[5].
Напишите отзыв о статье "Прохожий (песня)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Источник: Программа «Летопись», посвященная альбому «Группа крови», архив программы доступен по адресу nashe.ru/letopis/714/
- ↑ 1 2 Источник: А. Кушнир «100 магнитоальбомов советского рока»
- ↑ Источник: [viktortsoy.by.ru/news.htm Новости]
- ↑ Источник: [www.zvuki.ru/R/P/3600 КИНОпробы: ПРЯМАЯ РЕЧЬ]
- ↑ Источник: [mult.ru/projects/mas/mults/mult_5.html Масяня «Электричка»]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Это заготовка статьи о песне. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Прохожий (песня)
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
