Трёхгорная мануфактура

Трёхгорная мануфактура
Тип	Открытое акционерное общество
Год основания	1799
Прежние названия	Товарищество Прохоровской Трёхгорной мануфактуры, Трёхгорная мануфактура» им. Ф. Э. Дзержинского
Основатели	Василий Иванович Прохоров, Фёдор Резанов
Расположение	Россия Россия Москва Москва
Ключевые фигуры	Кокорев Владимир Евгеньевич (генеральный директор)
Отрасль	Лёгкая промышленность
Продукция	Ткани
Сайт	[www.trekhgorka.ru/ khgorka.ru]

К:Предприятия, основанные в 1799 году

ОАО «Трехгорная мануфактура» (до 1936 года — Товарищество Прохоровской Трёхгорной мануфактуры, в 1936—1992 годах — Трёхгорная мануфактура» им. Ф. Э. Дзержинского) — старейшее московское текстильное предприятие, основанное в конце XVIII века. Расположено между улицами Рочдельская, 1905 года и Краснопресненской набережной.

История

Ситценабивная фабрика Прохоровых

В 1799 году купец Василий Прохоров и мастер красильного дела Фёдор Резанов основали в Москве ситценабивную мануфактуру, которую назвали Трехгорной по названию местности. Позднее Василий Прохоров выкупил у компаньона его долю и стал единоличным владельцем фабрики. После французского нашествия он передал управление фабрикой своему сыну. Тимофей Прохоров совместно с двоюродным братом, художником Ефимом Зориным, изучив зарубежный опыт текстильного производства, стал активно внедрять его на фабрике.

В 1820 году при фабрике была открыта первая в России ремесленная школа, в которой обучались и сами работники, и их дети. Кроме того, для рабочих был открыт первый в России фабричный театр, вечерние классы для обучения рабочих грамоте, библиотека, амбулатория, летние санатории.

Продукция фабрики всегда пользовалась большим спросом, неоднократно отмечалась высокими наградами на международных ярмарках в разных странах.

С конца 1830- годов Прохоровым было присвоено потомственное почётное гражданство. Последний владелец фабрики, Николай Иванович Прохоров, в 1912 году был возведён в потомственное дворянское достоинство.

Товарищество Прохоровской Трёхгорной мануфактуры

В начале 1870-х годов Иван Яковлевич Прохоров взялся за юридическую реорганизацию производства. На семейном совете было принято решение учредить товарищество на паях. В конце 1873 года был составлен проект Устава «Товарищества Прохоровской Трехгорной мануфактуры», 15 марта 1874 года он был Высочайше утвержден. На собрании пайщиков Иван Яковлевич Прохоров был избран директором-распорядителем, на его брата Алексея Яковлевича возлагалось ведение торговых дел.

В ночь с 22 на 23 декабря 1877 года, на Прохоровской мануфактуре произошел сильнейший пожар, все фабричные корпуса, расположенные по берегу Москва-реки, сгорели дотла.

В конце XIX века из-за указа великого князя Сергея Александровича, запрещающего слив отработанных вод в Москву-реку, фабрика, несмотря на установку очистных сооружений, оказалась под угрозой закрытия, так как в реку всё равно попадали остатки краски и другие загрязняющие вещества. Н. И. Прохоров не смог добиться отмены этого указа, по его просьбе это сделал Н. А. Найдёнов.

В дни Декабрьского восстания 1905 «Трёхгорка» была главной базой боевых дружин. В помещении прядильной фабрики была организована мастерская по изготовлению оружия, в химической лаборатории производились взрывчатые вещества.

В годы Советской власти

После Октябрьской революции фабрика была национализирована, к нормальной работе смогла приступить только в 1920 году. В 1936 году ей было присвоено имя Ф. Э. Дзержинского. В годы войны комбинат производил ткани для обмундирования армии и боеприпасы. В 1943 году внёс более 450 тысяч рублей на постройку танковой колонны «Москва».

В советский период предприятие занимало ведущее положение в стране в своей области, оно неоднократно переоснащалось. Пик производительности — 200 миллионов метров различных тканей — был достигнут в 1980-х годах.

В 1946—1955 годах директором фабрики была Северьянова, Анна Алексеевна.

Современное состояние

От некогда огромного производства остался коммерческий отдел, дизайн-центр и администрация. Здание по адресу ул. Рочдельская, вл. 15 сдаётся в аренду.

Награды и премии

• 1848 год — фабрика приобрела право изображать на её изделиях государственный герб
• 1851 год — на Всемирной выставке в Лондоне фабрика получила медаль
• 1861 год — на Всероссийской выставке в Санкт-Петербурге подтвердила право изображения государственного герба
• 1862 год — на Всемирной выставке в Лондоне — золотая медаль
• 1867 год — на Всемирной выставке в Париже — серебряная медаль
• 1870 год — на Всероссийской выставке в Санкт-Петербурге подтвердила право изображения государственного герба
• 1873 год — на Всемирной выставке в Вене — серебряная медаль

После образования Товарищества, Прохоровская мануфактура принимала участие в шести выставках: в Париже (1886), Антверпене (1887), Чикаго (1893) ей присудили золотые медали; на Всероссийских выставках в Москве (1882) и Нижегородской (1896) она подтвердила право изображения на своих изделиях государственного герба.

Литература

• Бородкин Л. И., Сафонова Е. И. [www.hist.msu.ru/Labs/Ecohist/OB9/safonova.htm Трёхгорка на пути от 1917 г. к нэпу: эволюция трудовых отношений] // Экономическая история. Обозрение. Вып. 9. М., 2003. С.59-73.
• Дымшиц М. Н. Рекламные карточки Трёхгорной мануфактуры // Филокартия, 2014, № 1(36). — С. 40-41.

Ссылки

• [www.trekhgorka.ru/ Официальный сайт Трёхгорной мануфактуры]
• pultz. [moya-moskva.livejournal.com/4242767.html?nojs=1 Трёхгорная мануфактура, Рочдельская ул., 15.] (рус.). Живой Журнал (28 декабря 2013). — Внутренний вид цехов бывшей Трёхгорки. Проверено 10 января 2014.

Отрывок, характеризующий Трёхгорная мануфактура

– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…