Процесс Синявского и Даниэля

Процесс Синявского и Даниэля — судебный процесс против писателей А. Д. Синявского и Ю. М. Даниэля. Длился с осени 1965 года по февраль 1966 года. Вёл процесс председатель Верховного Суда РСФСР Л. Н. Смирнов.

Публикации

Поскольку в СССР художественные произведения этих писателей не печатались, они переправляли их на Запад, где они публиковались под псевдонимами Абрам Терц (Синявский) и Николай Аржак (Даниэль). Произведения вывозила Элен Пельтье-Замойская, дочь военно-морского атташе Франции, с которой был знаком Синявский. Жена Синявского Мария Розанова позднее рассказывала: «Может быть, случилось это только потому, что Андрей Синявский согласился на неё доносить, да, расписался в КГБ, что будет, а потом пошёл к ней и всё рассказал. И что и как доносить, они уже решали вместе».

Когда КГБ установил их авторство, они были арестованы (13 сентября 1965 года) и отданы под суд.

Существуют различные версии того, как КГБ удалось раскрыть псевдонимы Синявского и Даниэля. В частности, существуют утверждения, что их выдал друг Синявского Сергей Хмельницкий. Евгений Евтушенко утверждал, что Роберт Кеннеди рассказал ему («запершись в ванне и включив воду»), что Синявского и Даниэля выдало ЦРУ, «чтобы отвлечь общественное мнение от политики США, продолжавших непопулярную войну во Вьетнаме, и перебросить внимание общественности на СССР, где преследуют диссидентов». В начале 1970-х годов Евтушенко рассказывал Даниэлю, что СССР заплатил ЦРУ за раскрытие псевдонимов чертежами новой подводной лодки. Сын Ю. Даниэля Александр Даниэль писал: «О том, как КГБ узнало о том, кто такие Абрам Терц и Николай Аржак, в точности неизвестно до сих пор, однако утечка информации, безусловно, произошла за пределами СССР: Ю. Даниэлю на допросе показали правленный его рукой экземпляр его повести „Искупление“, который мог быть найден только за рубежом». Наконец, возможно, что Синявский и Даниэль проговорились о своём авторстве каким-либо знакомым, которые их выдали.

Обвинения

Писателей обвинили в написании и передаче для напечатания за границей произведений, «порочащих советский государственный и общественный строй». Даниэль был обвинен в написании повестей «[www.agitclub.ru/museum/satira/samiz/dan4.htm Говорит Москва]» и «[knigosite.ru/read/14044-iskuplenie-daniel-yulij.html Искупление]» и рассказов «[www.civil-identification.info/mnenie_rasskaz_ruki.htm Руки]» и «[www.agitclub.ru/museum/satira/samiz/dan5.htm Человек из МИНАПа]». Синявский был обвинен в написании повестей «[imwerden.de/pdf/terz_sud_idet.pdf Суд идет]», и «[imwerden.de/pdf/abram_terz_lubimov.pdf Любимов]», статьи «[antology.igrunov.ru/authors/synyavsky/1059651903.html Что такое социалистический реализм]», а также в том, что пересылал за границу произведения Даниэля и участвовал в пересылке за границу произведений Ремезова, издававшихся под псевдонимом «А.Иванов».

Синявский и Даниэль не признали себя виновными.

Процесс подробно освещался в «Известиях» и «Литературной газете».

Приговоры

Даниэль был осуждён на 5 лет лагерей по предъявленной ему статье 70 УК РСФСР «антисоветская агитация и пропаганда».

Синявский был приговорён к 7 годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима по предъявленной ему статье 70 УК РСФСР «антисоветская агитация и пропаганда». Многие писатели считали процесс Даниэля и Синявского противозаконным и протестовали против их осуждения.

Реакция общественности

Процесс Синявского и Даниэля связывают с началом второго периода демократического (диссидентского) движения в СССР.

В поддержку Синявского и Даниэля выступали актёр Игорь Кваша, литературовед Вячеслав Иванов, критики Ирина Роднянская и Юрий Буртин, поэт-переводчик Анатолий Якобсон, искусствоведы Юрий Герчук и Игорь Голомшток, художник-реставратор Николай Кишилов, научный сотрудник АН СССР Вадим Меникер, писатели Лев Копелев, Лидия Чуковская, Владимир Корнилов, Константин Паустовский.

Со стороны властей главным общественным обличителем обвиняемых выступил Михаил Шолохов. Писатель выступил на XXIII съезде КПСС и выразил сожаление о слишком мягком приговоре (стиль сохранен):

Попадись эти молодчики с чёрной совестью в памятные 20-годы, когда судили не опираясь на строго разграниченные статьи уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием... (бурные аплодисменты)... Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни! (бурные аплодисменты). А тут, видите ли, ещё рассуждают о суровости приговора! Мне ещё хотелось бы обратиться к зарубёжным защитникам пасквилянтов: не беспокойтесь, дорогие, за сохранность у нас критики. Критику мы поддерживаем и развиваем, она остро звучит и на нынешнем нашем съезде. Но клевета — не критика, а грязь из лужи — не краски из палитры художника!

Письма писателей

После суда об освобождении Синявского и Даниэля ходатайствовали («письмо 62-х»): А. Н. Анастасьев, А. А. Аникст, Л. А. Аннинский, П. Г. Антокольский, Б. А. Ахмадулина, С. Э. Бабёнышева, В. Д. Берестов, К. П. Богатырёв, З. Б. Богуславская, Ю. Б. Борев, В. Н. Войнович, Ю. О. Домбровский, Е. Я. Дорош, А. В. Жигулин, А. Г. Зак, Л. А. Зонина, Л. Г. Зорин, Н. М. Зоркая, Т. В. Иванова, Л. Р. Кабо, В. А. Каверин, Ц. И. Кин, Л. З. Копелев, В. Н. Корнилов, И. Н. Крупник, И. К. Кузнецов, Ю. Д. Левитанский, Л. А. Левицкий, С. Л. Лунгин, Л. З. Лунгина, С. П. Маркиш, В. З. Масс, О. Н. Михайлов, Ю. П. Мориц, Ю. М. Нагибин, И. И. Нусинов, В. Ф. Огнев, Б. Ш. Окуджава, Р. Д. Орлова, Л. С. Осповат, Н. В. Панченко, М. А. Поповский, Л. Е. Пинский, С. Б. Рассадин, Н. В. Реформатская, В. М. Россельс, Д. С. Самойлов, Б. М. Сарнов, Ф. Г. Светов, А. Я. Сергеев, Р. С. Сеф, Л. И. Славин, И. Н. Соловьёва, А. А. Тарковский, А. М. Турков, И. Ю. Тынянова, Г. С. Фиш, К. И. Чуковский, Л. К. Чуковская, В. Т. Шаламов, М. Ф. Шатров, В. Б. Шкловский, И. Г. Эренбург («Литературная Газета», 19/11, 1966 г.).

В ответной статье Секретариат Союза Советских Писателей — К. А. Федин, Н. С. Тихонов, К. М. Симонов, В. А. Смирнов, Л. С. Соболев, С. В. Михалков, А. А. Сурков — высказался против Синявского и Даниэля.

Митинг гласности

5 декабря 1965 года, (День Конституции) на Пушкинской площади состоялся Митинг гласности в поддержку Даниэля и Синявского. В число участников входили Александр Есенин-Вольпин, Валерий Никольский, Юрий Титов, Юрий Галансков, Владимир Буковский. Митингующие требовали освободить Даниэля и Синявского, а также «уважать собственную Конституцию». Прямо с площади на допрос были увезены А. Есенин-Вольпин, Ю. Галансков, А. Шухт и др. Допрос продолжался два часа, впоследствии участники были отпущены.

Самиздат о деле Синявского и Даниэля

В самиздате распространялись открытые обращения к деятелям науки и искусства, с описаниями процесса Синявского и Даниэля, предупреждающие об опасности повторения сталинских репрессий в случае молчаливого одобрения таких процессов обществом.

Широкую известность получило открытое письмо Л. К. Чуковской к М. А. Шолохову.

Судьбы писателей после освобождения

8 июня 1971 года Синявский был освобождён досрочно и в 1973 году переехал во Францию. Он не был официальным эмигрантом и не лишался советского гражданства — поехал по приглашению на работу в Сорбонну.

Даниэль остался в СССР. Отбыв полностью срок, Ю. Даниэль работал сначала в Калуге, затем в Москве. Печататься мог только анонимно, под псевдонимом Ю. Петров (в период особого устрожения переводы из Аполлинера были опубликованы под именем Б. Окуджавы).

17 октября 1991 года в «Известиях» появилось сообщение о пересмотре дел Ульманиса, Тимофеева-Ресовского и Царапкина, Синявского и Даниэля за отсутствием в их действиях состава преступления. Даниэль до этого не дожил.

Литература

• Баевский В., История русской литературы XX века, М.: Языки славянской культуры, 2003. ISBN 5-94457-119-5, 1726-135X
• Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля. М.: Книга, 1989. ISBN 5-212-00310-5

Фильмы

• «Процесс Синявского и Даниэля», документальный фильм (Россия, 2007). Режиссёры Александр Коняшев, Ольга Каменкова-Павлова.
• [www.youtube.com/watch?v=jXOpZd0GOFI Отрывок из речи Шолохова на XXIII съезде КПСС (YouTube)]

Ссылки

На русском языке

• [www.agitclub.ru/museum/satira/samiz/dan7.htm Геннадий Евграфов, Михаил Карпов ПО СТАТЬЕ 70-й//«Огонек» № 19, май 1989 г.]
• [www.it-n.ru/communities.aspx?cat_no=2715&lib_no=48533&tmpl=lib Леонид Александрович Кацва. История России. Советский период. (1917—1991).]
• [antology.igrunov.ru/70-s/periodicals/white-book/ Белая книга по делу А. Синявского и Ю. Даниэля]
• [archive.svoboda.org/programs/otbl/2005/otbl.100905.asp Мария Розанова. Андрей и Абрам: Путешествие по биографии Синявского. К 80-летию со дня рождения писателя.]
• [archive.svoboda.org/programs/rf/2005/rf.091005.asp Ирина Уварова, Кристина Горелик. 40 лет процессу над Синявским и Даниэлем. Радио Свобода,10 сентября 2005 г.]
• [archive.is/1TKRf Eleonora Lassan Когнитивно-риторические особенности дискурса 60-тых годов в свете бинарных фреймовых оппозиций: оппозиция коммунизм — антикоммунизм. Творчество и Коммуникативный процесс, Editor: Aurika Chervinsky. 1995.]
• А.Якобсон [www.antho.net/library/yacobson/in-light-of/prisvete2.html При свете совести]
• [www.bbc.com/russian/multimedia/2016/02/160210_sinyavsky_daniel_trial_archive «Процесс Синявского и Даниэля, или Как начиналась брежневская эпоха»] — специальный выпуск Би-Би-Си, посвященный 50-летию со дня начала процесса.

На других языках

• [liternet.bg/publish7/dkorcheva/dedstvo.htm Добринка Корчева. ДЕДСТВО `68. Литературен вестник, № 39, 2-8.12.1998.]  (болг.)
• [www.ff.ns.ac.yu/personal/slavistika/asevo2.htm Аржак Н. Искупљење (одломак). У: Кровови. Сремски Карловци, 1993, бр. 29-30. Стр. 38.]  (серб.)
• [www.humanite.fr/journal/1992-12-17/1992-12-17-666564 Michel Boue Du proces Siniavski-Daniel, contre la relegation de Skhavrov ou celle du cineaste Paradjanov, qu’il.]  (фр.)
• [www.nybooks.com/articles/archives/1991/jun/27/the-triumph-of-abram-tertz/ Joseph Frank The Triumph of Abram Tertz. The New York Review of books. Volume 38, Number 12 · June 27, 1991]  (англ.)

Стенограмма процесса

• [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1582 «Белая Книга по делу А. Синявского и Ю. Даниэля», Посев, Франкфурт на Майне, 1967, факсимильное воспроизведение издания в pdf — самое полное издание стенограммы процесса]
• [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1148 Синявский и Даниэль на скамье подсудимых. Нью-Йорк, 1966, факсимильное воспроизведение издания в pdf]

Отрывок, характеризующий Процесс Синявского и Даниэля

– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.