Прошкин, Андрей Александрович

Андрей Прошкин
Андрей Прошкин на съёмках фильма «Орда», июль 2010
Имя при рождении:	Андрей Александрович Прошкин
Место рождения:	Москва
Гражданство:	Россия Россия
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист
Награды:	«Золотой орёл» (2002)

Андре́й Алекса́ндрович Про́шкин (род. 13 сентября 1969, Москва) — российский кинорежиссёр, сценарист. Сын кинорежиссёра Александра Прошкина.

Биография

Андрей Прошкин окончил факультет журналистики МГУ в 1994 году, а в 1999 году — Высшие курсы сценаристов и режиссёров (мастерская Марлена Хуциева). В 1994—2000 годах Андрей Прошкин работал вторым режиссёром в группах Карена Шахназарова и Александра Прошкина. В 1998—2000 годах — был режиссёром телепрограмм на телеканалах РТР и РЕН ТВ. В 2002 году Андрей Прошкин снял свой дебютный фильм «Спартак и Калашников», завоевавший множество призов на российских и международных кинофестивалях, в том числе премию «Золотой орёл» — За лучший режиссёрский дебют в игровом кино.

Андрей Прошкин, вместе с Алексеем Германом, Эльдаром Рязановым, Александром Сокуровым, Юрием Норштейном, Даниилом Дондуреем, Александром Гельманом, Владимиром Досталем, Виталием Манским, Борисом Хлебниковым и Алексеем Германом мл., был в числе учредителей Союза кинематографистов и профессиональных кинематографических организаций и объединений «КиноСоюз». На первом съезде, состоявшимся в Москве 1—2 июля 2011 года, Андрей Прошкин избран председателем «КиноСоюза».

Член киноакадемии стран азиатско-тихоокеанского региона.

Жена — режиссёр монтажа Наталья Кучеренко.

Фильмография

Режиссёр

• 2002 — «Спартак и Калашников»
• 2002 — «Убойная сила 4», серия «Бабье лето»
• 2004 — «Игры мотыльков»
• 2005 — «Солдатский декамерон»
• 2007 — «Судебная колонка», серии «Ребёнок на заказ» и «Замуж за принца»
• 2009 — «Миннесота»
• 2010 — «Апельсиновый сок»
• 2012 — «Орда»
• 2014 — «Переводчик»
• 2015 — «Орлеан»
• 2016 — «Доктор Рихтер»

Сценарист

• 2004 — «Игры мотыльков», совместно с Владимиром Козловым

Актёр

• 2006 — «Связь», реж. Дуня Смирнова, эпизод — доктор

Награды и номинации

«Спартак и Калашников»

• 2002 — Главный приз МКФ «Кинотаврик» в Сочи
• 2002 — Приз за самый увлекательный фильм МКФ детских фильмов в «Артеке»
• 2002 — Приз «Сталкер» МФ фильмов о правах человека «Сталкер» в Москве)
• 2002 — Специальный приз жюри конкурса «Дебют» открытого российского кинофестиваля «Кинотавр» в Сочи
• 2002 — Премия «Золотой орёл» за лучший режиссёрский дебют в игровом кино
• 2003 — Приз за лучший детский фильм МКФ Banff World Media Festival в Банфе
• 2003 — Главный приз II МКФ детских и юношеских фильмов в Буэнос-Айресе (Festival Internacional de Cine «Nueva Mirada» para la Infancia y la Juventud)
• 2003 — Главный приз МКФ детских и юношеских фильмов в Злине

«Игры мотыльков»

• 2004 — Приз зрительских симпатий МКФ «Меридианы Тихого» во Владивостоке
• 2004 — Приз детского фонда ЮНИСЕФ МФ фильмов о правах человека «Сталкер»
• 2004 — Приз «Но пораженье от победы ты сам не должен отличать» открытого российского кинофестиваля «Кинотавр» в Сочи

«Миннесота»

• 2009 — Гран-при им. В. Приемыхова кинофестиваля «Амурская осень» в Благовещенске

«Апельсиновый сок»

• 2010 — Гран-при — приз конкурса зрительских симпатий "Великолепная семерка «МК» за лучший полнометражный игровой фильм VIII Московский фестиваль отечественного кино «Московская премьера»

«Орда»

• 2012 — приз «Серебряный Георгий» за лучшую режиссёрскую работу на 34-м Московском международном кинофестивале
• 2012 — Номинация на кинопремию Азиатско-Тихоокеанского региона за лучший фильм
• 2012 — Номинация на национальную премию кинокритики и кинопрессы «Белый слон» за лучший фильм
• 2013 — Премия «Золотой орёл» за лучшую режиссёрскую работу. Фильм «Орда» претендовал на премию «Золотой орёл» в двенадцати номинациях, в том числе в номинации Лучший фильм.

«Переводчик»

• 2015 — Профессиональный приз Ассоциации продюсеров кино и телевидения в области телевизионного кино в категории «Лучшая режиссёрская работа» и номинация на приз в категории «Лучший телевизионный фильм (1-4 серии)»

Общественная позиция

В марте 2014 года подписал письмо против развернутой антиукраинской кампании в России и вторжении российских войск на Украину.

Ссылки

• [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=1&e_person_id=755 Андрей Прошкин]. Энциклопедия отечественного кино под редакцией Любови Аркус. Проверено 4 сентября 2013.
• [seance.ru/category/names/proshkin-andrey/ Прошкин Андрей]. «Сеанс». Проверено 4 сентября 2013.
• Полина Сурнина. [www.snob.ru/profile/9553/blog/24037 Интервью с режиссёром фильма «Святитель Алексий» Андреем Прошкиным](недоступная ссылка — история). «Сноб» (4 сентября 2010).
• Игорь Карев. [www.gazeta.ru/culture/2011/07/05/a_3685953.shtml «Конфликт — крайняя степень диалога»] Интервью с председателем КиноСоюза Андреем Прошкиным. Культура > Люди. Газета.Ru (5 июля 2011). Проверено 4 сентября 2013.
• Полина Рыжова. [www.gazeta.ru/culture/2012/09/21/a_4782929.shtml «Жертва – это очень сильный поступок»] Интервью с Андреем Прошкиным, режиссёром фильма «Орда». Культура > Кино. Газета.Ru (21 сентября 2012). Проверено 4 сентября 2013.
• Снежана Артамонова. [www.vesti.ru/doc.html?id=546940 Андрей Прошкин заканчивает съемки фильма «Орда»]. Новости > Культура. Вести.Ru (23 августа 2011). Проверено 4 сентября 2013.
• Андрей Прошкин. [seance.ru/blog/proshkin-minnesota/ Орда навсегда]. Блог. «Сеанс» (7 февраля 2012). — о фильмах «Миннесота» и «Орда». Проверено 4 сентября 2013. [www.webcitation.org/6AP1sseaW Архивировано из первоисточника 3 сентября 2012].
• Полина Рыжова. [www.gazeta.ru/comments/2015/04/01_a_6621553.shtml Режиссёр Андрей Прошкин о жизни после «Тангейзера»]. Газета.ru (1 апреля 2015).

Отрывок, характеризующий Прошкин, Андрей Александрович

– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.