Прощай, оружие! (фильм, 1932)
| Прощай, оружие! | |
| A Farewell to Arms | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария |
Бенджамин Глэйзер |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
85 мин |
| Страна | |
| Язык |
английский |
| Год | |
| IMDb | |
«Прощай, оружие!» (англ. A Farewell to Arms) — фильм американского режиссёра Фрэнка Борзейги, снятый в 1932 году на киностудии Paramount Pictures по сюжету одноимённого романа Эрнеста Хемингуэя. Картина была номинирована на 4 премии Оскар, из которых получила две — за лучшую операторскую работу и за лучший звук.
Сюжет
Гражданин США Фредерик Генри (актёр Гэри Купер) в годы Первой мировой войны вступает в итальянскую армию лейтенантом санитарного батальона. Во время одной из ночных бомбардировок он случайно знакомится с медсестрой, англичанкой Кэтрин Баркли (Хейс). Уже во время второй встречи молодые люди, осознавая хрупкость жизни и любви на войне, вступают в интимную близость. При последовавшей вскоре наступательной операции Фредерик получает многочисленные осколочные раны ног. Его оперирует товарищ, капитан итальянской медицинской службы Ринальди (актёр Адольф Менжу). Этот офицер, также увлечённый мисс Баркли и ранее несколько уязвлённый её выбором, тем не менее устраивает так, что для последующего лечения Фредерик отправлен в Милан, в госпиталь, где служит Кэтрин. Молодые люди признаются во взаимной любви. Полковой священник, нарушая армейский устав и религиозные каноны, венчает их.
Выздоравливающий Фредерик возвращается в действующую армию. Он ежедневно отправляет Кэтрин письма, однако она их не получает. Ринальди не желает верить в их любовь и хочет вернуть Фредерика к прежнему образу жизни — холостяцкому разгулу (по мнению ряда критиков причина его поступков — ревность)[1]. Он, как старший офицер отвечающий за осуществление военной цензуры корреспонденции, запрещает отправку и получение писем лейтенанта Генри. Фредерик всё более обеспокоен. Во время одной из боевых операций он покидает расположение части, тем самым формально становясь дезертиром. Тайком он пробирается в Милан, но Кэтрин в госпитале уже нет. Её подруга Эллен скрывает её местонахождение, но сообщает, что девушка беременна. От Ринальди Фредерик узнаёт, что его возлюбленная в Швейцарии и нелегально отправляется туда. Он находит её в палате родильного дома городка Бриссаго, но влюблённых настигает трагедия: ребёнок рождается мёртвым, через несколько часов Кэтрин умирает на руках Фредерика. Одновременно раздаётся колокольный набат, извещающий о заключении мирного договора между Италией и Австро-Венгрией.
Существует альтернативный, «счастливый голливудский» финал — Кэтрин выживает. Фильм в редакции с таким развитием сюжета демонстрировался в США в 1930-х годах, был позитивно воспринят зрителями, но вызвал протест у Эрнеста Хемингуэя[1].
В ролях
- Гэри Купер — Фредерик Генри
- Хелен Хейс — Кэтрин Баркли
- Адольф Менжу — Ринальди
- Джек Ля Ру — священник
- Мэри Филлипс — Эллен Фергюсон
Награды
- 1932 год — премия Национального совета кинокритиков США
- 1934 год — Премия «Оскар» за лучшую операторскую работу
- 1934 год — Премия «Оскар» за лучший звук
Критика
Обозреватель газеты «The New York Times» в 1930-е годы так отозвался о фильме: «Возможно теми, кто не читал роман Хемингуэя, картина будет воспринята с определённым интересом как трагическая мелодрама. Однако при этом в некоторых сценах кинематографисты считают само собой разумеющимся, что зрители читали книгу. Фильм слишком быстро переходит от одного эпизода к другому, а тяготы и переживания лейтенанта Генри обозначаются отрывками, скорее намёками, чем прямым текстом»[2].
Современные критики мягче и снисходительнее оценивают картину времён становления кинематографа. Так один из ведущих авторов Rotten Tomatoes Эмануил Леви пишет, что его впечатляет общий визуальный стиль: «Борзейги отображает военные сцены в каком-то странном, задумчевом качестве, близком к экспрессионизму»[1]. Редактор профильного журнала «Ozus’s World Movie Reviews» (Вермонт, США) Деннис Шварц утверждает, что хотя большинством киноведов картина признана лучшей экранизацией романа Хемингуэя, с его точки зрения она «увязла в лишней сентиментальности»[3].
Дэн Каллахан из «Slant Magazine» отмечает: «Хемингуэй был величественно презрителен к версии Фрэнка Борзейги. Но время было добрее к фильму. Оно стирает из памяти пессимизм писателя и заменяет его свидетельством о вечной любви между мужчиной и женщиной»[4].
Напишите отзыв о статье "Прощай, оружие! (фильм, 1932)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Levy E. [www.emanuellevy.com/review/farewell-to-arms-a-1932-4/ Farewell to Arms,] (англ.). emanuellevy.com (16.02.2008). Проверено 19 июля 2012. [www.webcitation.org/6B1swUJX5 Архивировано из первоисточника 29 сентября 2012].
- ↑ Hall M. [movies.nytimes.com/movie/review?res=9902E0DD1F31E333A2575AC0A9649D946394D6CF Movie review. A Farewell to Arms.] (англ.). The New York Times (09.12.1932). Проверено 19 июля 2012.
- ↑ Schwartz D. [homepages.sover.net/~ozus/afarewelltoarms1932.htm Noted by many as the best film version of a Hemingway novel] (англ.). Ozus' World Movie Reviews (04.10.2010). Проверено 19 июля 2012. [www.webcitation.org/6B1swzrgE Архивировано из первоисточника 29 сентября 2012].
- ↑ Callahan D. [www.slantmagazine.com/film/review/a-farewell-to-arms/2311 A Farewell to Arms] (англ.). Slant Magazine (27.07.2006). Проверено 19 июля 2012.
Ссылки
- «Прощай, оружие!» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.rottentomatoes.com/m/farewell_to_arms/ «Прощай, оружие!»] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Прощай, оружие! (фильм, 1932)
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
