Прощание (фильм, 1981)
| Прощание | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Киностудия «Мосфильм». |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Проща́ние» — советский двухсерийный фильм 1981 года по мотивам повести «Прощание с Матёрой» Валентина Распутина. Задуманный и начатый Ларисой Шепитько, фильм был снят после её трагической гибели её мужем, кинорежиссёром Элемом Климовым. Он же изменил название: «Прощание с Матёрой» стало просто «Прощанием».
Фильм посвящён последним дням существования Матёры — островной деревни, которая должна быть затоплена при строительстве ГЭС. В фильме показана трагедия жителей деревни, вынужденных сжигать свои дома и навсегда оставить родные могилы под водой.
Содержание
Сюжет
Деревня Матёра, расположенная на острове на Ангаре, будет затоплена водами водохранилища. Жители деревни давно предупреждены о том, что им предстоит переселиться в новый посёлок, однако старики тянут до последнего. Руководить переездом назначен Павел Пинигин, который делает это с тяжёлым сердцем, поскольку сам прожил в деревне почти всю жизнь. Его начальник Воронцов сомнений не испытывает, он знает, что всё делается ради высокой цели: грядёт строительство новой ГЭС и новых городов вокруг неё.
На остров прибывает бригада пожёгщиков, они срезают кресты с могил, рубят высокие деревья, жгут опустевшие дома, чтобы подготовить деревню к затоплению. Крушение знакомого им с детства мира ужасает старожилов. Один из символов Матёры — огромное вековое дерево, которое бригада несколько раз пытается уничтожить — сначала спилить, потом свалить бульдозером, потом сжечь. Однако и обугленное оно возвышается над островом, как и прежде.
Главная героиня, Дарья, мать Пинигина, надеется, что ей удастся перевезти с острова могилы родителей. Она просит об этом внука, который приезжает помочь с переездом. Однако тот садится на бульдозер, чтобы повалить то обугленное дерево, но, понимая, что отец и бабка не одобряют его действий, уезжает.
В деревню приезжают косцы, чтобы помочь скосить нескошенную траву. Однако приходят дожди, к тому же сроки затопления сокращены. Косцы уезжают, а к сентябрю с острова увозят и всех детей. Постепенно переезжают и жители, сжигая за собой свои дома. На острове остаются пожёгщики и несколько старух, подруг Дарьи, а также старик Богодул и маленький Коляня.
В последний день перед планирующимся отъездом Дарья идёт на могилу родителей, затем чисто моет весь дом, белит печь, украшает горницу цветами. Она выходит с вещами из дома и смотрит, как его сжигают. Затем она и все оставшиеся собираются в последнем оставшемся сарае.
Ночью в посёлке на берегу Воронцов приходит к Пинигину и спрашивает, почему не перевезены оставшиеся: завтра на остров прибудет комиссия. Пинигин с Воронцовым и бывшим жителем деревни Петрухой на рассвете едут на катере на остров. Кругом густой туман, в котором они не могут найти остров. Они кричат, Воронцов зажигает факел, но Матёра словно уже ушла под воду.
Последний кадр фильма — вековое дерево Матёры, которое стоит не обугленное, а покрытое зелёной листвой. Оно живо, независимо от того, что случилось с Матёрой.
В ролях
- Стефания Станюта — старуха Дарья
- Лев Дуров — Павел Пинегин
- Алексей Петренко — Воронцов
- Леонид Крюк — Петруха
- Вадим Яковенко — Андрей Пинегин
- Юрий Катин-Ярцев — Богодул
- Денис Луппов — Коляня
- Майя Булгакова — Настасья, подруга Дарьи
- Найдан Гендунова — тунгуска, подруга Дарьи
- Галина Дёмина — Сима, подруга Дарьи
- Анна Кустова — подруга Дарьи
- Любовь Малиновская — Лиза, подруга Дарьи
- Надежда Погоришная — подруга Дарьи
- Людмила Полякова — подруга Дарьи
- Игорь Безяев — член бригады пожёгщиков
- Михаил Бычков — член бригады пожёгщиков
- Ю. Пучков — член бригады пожёгщиков
- В. Клап — член бригады пожёгщиков
- Фёдор Валиков — Яков
- Павел Кормунин — дед Егор
- Елена Санько — директор школы
- Ирина Бразговка — девушка на покосе
- Алексей Горячев — рабочий
- Лидия Савченко — жена Павла
- Михаил Калинкин — парень на вездеходе
- Капитолина Ильенко — Прокофьева (нет в титрах)
- Валентина Березуцкая — эпизод
- Николай Скоробогатов — эпизод
Съёмочная группа
- Авторы сценария: Герман Климов, Рудольф Тюрин, Лариса Шепитько
- Режиссёры: Элем Климов, Лариса Шепитько
- Операторы: Алексей Родионов, Юрий Схиртладзе, Сергей Тараскин
- Художник: Виктор Петров
- Композиторы: Вячеслав Артёмов, Альфред Шнитке
- Звукооператор: Борис Венгеровский
- Дирижёр: Константин Кримец
В фильме звучат русские народные песни в исполнении «Ансамбля Дмитрия Покровского».
См. также
Напишите отзыв о статье "Прощание (фильм, 1981)"
Ссылки
- [cinema.mosfilm.ru/films/film/1980-1989/proschanie/?show "Прощание"] на официальном сайте "Мосфильма"
| ||||||||||||||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Прощание (фильм, 1981)
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
