Пружинин, Борис Исаевич
Поделись знанием:
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.
Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
| Борис Исаевич Пружинин | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: |
Гл. редактор журнала «Вопросы философии» |
| Учёная степень: | |
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: |
Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова |
| Известен как: |
философ, специалист в областях эпистемологии, философии науки, анализа феномена псевдонауки |
Бори́с Иса́евич Пружи́нин (род. 1 декабря 1944, Москва) — советский и российский философ. Доктор философских наук (1992). Главный редактор журнала «Вопросы философии»[1]. Профессор кафедры онтологии, логики и теории познания факультета философии НИУ ВШЭ[2].
Биография
В 1968 году окончил философский факультет Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.
В 1971 году окончил аспирантуру философского факультета МГУ.
В 1972 году защитил кандидатскую диссертацию «Проблема целостности теории»[3].
В 1972—1989 годах работал младшим и старшим научным сотрудником в Секторе теории познания Института философии Академии наук СССР.
С 1989 года работает в журнале «Вопросы философии» (редактор отдела, член редакционной коллегии, ответственный секретарь, заместитель главного редактора, главный редактор).
Докторская диссертация — «Рациональность и историческое единство научного знания» (1992)[3].
Профессиональные интересы — эпистемология, философия науки, анализ феномена псевдонауки[4]. В своих трудах исследует аналитическое представление о рациональности, ориентированное на реконструкцию и познание конкретных проблемных ситуаций, существующих в методологическом сознании науки, в том числе — некоторых особенностей развития российского психоанализа.
Автор книг «Рациональность и историческое единство научного знания» (1986), «Воображение и рациональность» (1989, в соавт. с Л.С.Коршуновой), «Ratio serviens? Контуры культурно-исторической эпистемологии» (2009) и более ста научных публикаций[4]. Руководитель гранта РГНФ — «Концептуальный аппарат современной философии науки» (2004—2006)[4].
Научные труды
Монографии
- Пружинин Б. И. Рациональность и историческое единство научного знания: гносеологический аспект.— М.: Наука, 1986.
- Пружинин Б. И., Коршунова Л. С. Воображение и рациональность: опыт методологического анализа познавательной функции воображения.— М.: Изд-во МГУ, 1989.
- Пружинин Б. И. Ratio serviens? Контуры культурно-исторической эпистемологии.— М.: РОССПЭН, 2009.— 423 с.— ISBN 978-5-8243-1225-6
- Пружинин Б. И., Лекторский В. А. Философия в современной культуре (к 60-летию журнала «Вопросы философии»).— М.: Изд-во РАГС, 2009.
- Зинченко В. П., Пружинин Б. И., Щедрина Т. Г. Истоки культурно-исторической психологии: философско-гуманитарный контекст. Коллективная монография.— М.: РОССПЭН, 2010.
Статьи
- Пружинин Б. И. Об ограниченности эмпиристского подхода к проблеме целостности знания // Философские науки. — 1977. — № 4;
- Пружинин Б. И. Проблема рациональности в англо-американской «философии науки» // Вопросы философии. — 1978. — № 5;
- Пружинин Б. И. Преемственность и диалектика исторической деятельности // Проблемы материалистической диалектики как теории познания. — М., 1979;
- Пружинин Б. И. Историзация методологической рефлексии науки и гносеологии // Гносеология в системе философского мировоззрения. — М., 1983;
- Пружинин Б. И. Антиномии философии человека и их место в анализе современного научного познания // Человек и культура. — М., 1984;
- Пружинин Б. И. Антисциентизм и проблемы методологии // Критический анализ методов исследования в современной буржуазной философии. — М., 1986;
- Пружинин Б. И. Разум и традиции (механизмы преемственности в развитии научного знания) // Познавательная традиция: философско-методологический анализ. — М., 1989;
- Пружинин Б. И. «Звезды не лгут», или Астрология глазами методолога // Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания (Отв. ред. И.Т. Касавин). — М., 1990;
- Пружинин Б. И. К вопросу о структуре астрологического знания // Знание за пределами науки (Отв. ред. И.Т. Касавин). — М., 1990;
- Пружинин Б. И. Из истории отечественного психоанализа (историко-методологический очерк). [В соавт.] // Вопросы философии. — 1991. — № 7;
- Пружинин Б. И. Астрология: наука, псевдонаука, идеология? // Вопросы философии. — 1994. — № 2;
- Пружинин Б. И. О пользе фундаментальности, или быть ли в России большой науке // Вопросы философии. 1996. № 12;
- Пружинин Б. И. Психоанализ в России — между прошлым и будущим. [В соавт.] // Вопросы философии. — 2000. — № 10.
- Пружинин Б. И. Ratio serviens // «Вопросы философии». — № 12. — 2004
- Пружинин Б. И. [www.ras.ru/FStorage/download.aspx?Id=19755841-1063-46e5-ba63-c978391973f2 Псевдонаука сегодня] // «Вестник Российской академии наук».— Том 75.— № 2.— Февраль, 2005.
- Пружинин Б. И. Человек. Наука. Цивилизация. К семидесятилетию академика В. С. Стёпина (Отв. ред. И. Т. Касавин).— М.: Канон+, 2004.— 816 с. // «Вопросы философии». — № 7. — 2005.
- Пружинин Б. И. «Синергетика: перспективы, проблемы, трудности» (материалы круглого стола). // Вопросы философии, 2006.— № 9.— C. 30—33.
- Пружинин Б. И. Полемические заметки по поводу статьи Ф. Р. Филатова «Классический психоанализ сегодня: превратности метода и «ловушки метаязыка»». // Психоаналитический вестник. — 2006. — № 16. — C. 217—233.
- Пружинин, Б. И. Перспективы географии: фундаментальная теория или прикладная модель? // Седьмые сократические чтения. Август Лёш как философ экономического пространства. К столетию со дня рождения. (Сб. докладов / Под ред. В. А. Шупера).— М.: Эслан, 2006.— C. 17—40.
- Пружинин Б. И. П. А. Флоренский и проблема социокультурной обусловленности знания Серебряного века. Историко-философский диптих. // На пути к синтетическому единству европейской культуры. Философско-богословское наследие П. А. Флоренского и современность / Серия «Религиозные мыслители».— М.: Библейско-богословский институт святого апостола Андрея, 2006.— C. 147—155
- Пружинин Б. И. Парадигма парадигмы, или о парадигме современной методологии. // Современные проблемы педагогики: парадигма науки и тенденции развития образования. В 2 частях. Ч. 1. — Краснодар, 2006. — C. 12—14.
- Пружинин Б. И. Между контекстом открытия и контекстом обоснования: методология науки Густава Шпета. // Густав Шпет и современная философия гуманитарного знания / Ред. В. А. Лекторский, Л. А. Микешина, Б. И. Пружинин, Т. Г. Щедрина.— М.: Языки славянских культур, 2006.— C. 135—145.
- Пружинин Б. И. Фундаментальное и прикладное в педагогической науке (эпистемологический аспект). // Труды научного семинара «Философия – образование – общество».— М.: НТА «АПФН», 2007.— C. 141—151.
- Пружинин Б. И. О настоящем и будущем: (размышления о философии). Беседа Б. И. Пружинина с В. А. Лекторским. // Вопросы философии. — 2007. — № 1. — C. 3—15.
- Пружинин Б. И. Какие ожидания связывает эпистемология с «социальной эпистемологией»? // Эпистемология и философия науки.— 2007.— № 4.— Т. XIV.— C. 49—52.
- Пружинин Б. И. Гуманитарная наука как предмет философско-методологического анализа (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. — 2007. — № 6. — C. 77—80
- Пружинин Б. И., Щедрина Т. Г. В поисках эпистемологии общения: Николай Бердяев – Густав Шпет – Лев Шестов. // Н. А. Бердяев и единство европейского духа / Под ред. {{|В. Н. Поруса}}.— М.: ББИ св. апостола Андрея, 2007. — C. 69—76
- Пружинин Б. И., Щедрина Т. Г. Язык науки как философско-методологическая проблема (историко-методологический очерк). // Язык педагогики в контексте современного научного знания.— Волгоград – Краснодар – Москва: Издательство КубГУ, 2008.— C. 5—13
- Пружинин Б. И. Фундаментальное и прикладное в педагогической науке (эпистемологический аспект). // Труды научного семинара «Философия-образование-общество». Т.4. — М.: НТА «АПФН», 2008.
- Пружинин Б. И. Фундаментальная наука в XXI веке. Надеюсь, что будет жить. // Вопросы философии, 2008.— № 5.— C. 66—71.
- Пружинин Б. И. Социальная роль философии в динамичном обществе (методологический аспект). // Труды научного семинара «Философия – образование – общество». Т. V. — М.: НТА «АПФН», 2008. — C. 108—113.
- Пружинин Б. И., Щедрина Т. Г. О методологии педагогики (философские заметки). // Актуальные проблемы методологии педагогического исследования в постнеклассический период развития науки. Краснодар-Москва, 2008. — C. 22—32.
- Пружинин Б. И. Конструктивизм в эпистемологии и науках о человеке (материалы “круглого стола”). // Вопросы философии. — 2008. — № 3. — C. 20—24.
- Пружинин Б. И. Два этоса современной науки: проблемы взаимодействия. / Этос науки /РАН Ин-т философии; Ин-т истории естествознания и техники. Отв. ред. Л.П. Киященко, Е.З. Мирская. — М., 2008. — C. 108—121.
- Касавин И. Т., Пружинин Б. И. Философия науки // Энциклопедия эпистемологии и философии науки. — М., 2009. — C. 1053—1057.
- Пружинин Б. И. Фундаментальное и прикладное в науке // Энциклопедия эпистемологии и философии науки. — М., 2009. — C. 1053—1057.
- Пружинин Б. И. Семён Франк и Густав Шпет: две стратегии постижения культуры. // Идейное наследие С. Л. Франка в контексте современной культуры / Под ред. В. Н. Поруса.— М.: ББИ св. апостола Андрея, 2009. — C. 152—169.
- Пружинин Б. И. Рациональность как проблема: Владимир Швырев между классикой и неклассикой. // На пути к неклассической эпистемологии (памяти В.С.Швырева). — М.: ИФ РАН, 2009. — C. 227—236.
- Пружинин Б. И. Неклассическая эпистемология: взгляд из классики. // Постнеклассика: философия, наука, культура. Коллективная монография. ИФ РАН / Отв. ред. Л. П. Киященко, В. С. Стёпин. — СПб.: Издательский дом «Мир», 2009.— C. 230—246.
- Пружинин Б. И. Конструктивизм как умонастроение и как методология
- Пружинин Б. И., Щедрина Т. Г. Конструктивизм как умонастроение и как методология. // Конструктивистский подход в эпистемологии и науках о человеке. — М., 2009. — C. 354—365.
- Пружинин Б. И. Информационное общество: информация без знания? // Труды научного семинара «Философия – образование – общество». / Под ред. В. А. Лекторского.— М.: НТА «АПФН», 2009.— C. 108—115
- Пружинин Б. И., Щедрина Т. Г. Герменевтика как методология гуманитарных наук (контуры проблемы). // Современные тенденции развития педагогики как гуманитарной научной дисциплины.— Краснодар: КубГУ, 2009. — C. 27—38.
- Пружинин Б. И. Владислав Лекторский: неклассический мир классической эпистемологии. // Российская философия продолжается: из ХХ века в ХХI / Под ред. Б.И. Пружинина. — М.: РОССПЭН, 2009. — C. 323—344.
- Пружинин Б. И. Семиотическая перспектива методологии гуманитарных наук Густава Шпета. // Густав Шпет и его философское наследие. У истоков семиотики и структурализма. Коллективная монография. / Научный редактор Т.Г. Щедрина. — М.: РОССПЭН, 2010. — C. 57—65.
- Пружинин Б. И. Рецензия на книгу: Автономова Н. С. Открытая структура: Якобсон – Бахтин – Лотман – Гаспаров. М.: РОССПЭН, 2009. // Вопросы философии. — 2010. — № 5. — C. 178—184.
- Зинченко В. П., Пружинин Б. И., Щедрина Т. Г. Искусство как феномен культурно-исторического познания (из истории гуманитарной науки в России) // Пространство культуры. Дом Бурганова, 2010. — № 1. — C. 9—33
- Пружинин Б. И. Информационный подход в междисциплинарной перспективе (круглый стол). // Вопросы философии. — 2010. —№ 2. — C. 108—111
- Пружинин Б. И. Выступление на круглом столе «Густав Шпет и философия гуманитарного знания. Встреча вторая». // Вопросы философии. — 2010. — № 7. — C. 18—23
- Пружинин Б. И. Фундаментальная наука и кризис образования. // Преподавание философских дисциплин в вузе: опыт Дальнего Востока. Сб. ст. научно-практических конференций. Владивосток, 26 июня 2009 г.; Владивосток, 25–26 ноября 2010 г.— Уссурийск: Изд-во ДВФУ, 2011. — C. 7—11
- Пружинин Б. И. Философско-методологическое самосознание современной науки и педагогическое исследование. // Методологические подходы в современной науке и проблемы их применения в педагогических исследованиях. Сборник трудов Всероссийского семинара по методологии педагогики.— Краснодар, 2011. — C. 7—21
- Пружинин Б. И. Философия России второй половины ХХ века (участие в «круглом столе»). // Вопросы философии. — 2011. № 4. — C. 8—12.
- Пружинин Б. И., Щедрина Т. Г. Учебная программа дисциплины «История и философия науки». // Преподавание философских дисциплин в вузе: опыт Дальнего Востока. Сб. ст. научно-практических конференций. Владивосток, 26 июня 2009 г.; Владивосток, 25–26 ноября 2010 г. — Уссурийск: Изд-во ДВФУ, 2011. — C. 121—130.
- Пружинин Б. И. «Стиль научного мышления» в отечественной философии науки. // Вопросы философии. — 2011. —№ 6. — C. 64—74.
- Пружинин Б. И., Щедрина Т. Г. Скептицизм Юма и современные проблемы культурно-исторической эпистемологии. // Дэвид Юм и современная философия: материалы конференции / Отв. ред. И. Т. Касавин.— Т.2.— М.: Альфа-М, 2011.
- Пружинин Б. И. Культурно-историческая природа познания и стиль научного мышления. Стиль мышления: проблема исторического единства научного знания. К 80-летию Владимира Петровича Зинченко. Коллективная монография / Под ред. Т.Г. Щедриной.— М.: РОССПЭН, 2011. — C. 28—42.
- Пружинин Б. И. Знание о прошлом в современной культуре (участие в «круглом столе») // Вопросы философии. — 2011. — № 8. — C. 22—25
- Пружинин Б. И. Единство мира и многообразие культур (участие в международном «круглом столе») // Вопросы философии. — 2011. — № 9. — C. 30—33
- Пружинин Б. И. Беседа Б. И. Пружинина с В. Ж. Келле (11 мая 2010 г.) // Вопросы философии. — 2011. — № 1. — C. 60—66
- Пружинин Б. И. Наука и эпистемология в «цивилизации знания» // Эпистемология: перспективы развития / Отв. ред. В.А. Лекторский. —М.: Канон +, 2012. — C. 189—198
- на других языках
- Pruzhinin B. I. Der Empirismus und das Problem der Wissens // Gesellschafts wissenschaftliche Beitrage. — 1978. — № 6;
- Pruzhinin B. I. То analysis of methodological foundations of the theory of linguistic meaning // Abstracts of 7th Int. Cong. of Logic, Methodology and Phil. of Science. — Salzburg, 1983;
- Pruzhinin B. I. Perspective sémiotique de la méthodologie des sciences humaines chez Gustave Chpet. // Slavica occitania, Toulouse., 2008. — № 26. — C. 201—211.
- Pruzhinin B. I., Shchedrina T. G., Zinchenko V. P. "Another Consciousness" as the Horizon of Cultural-Historical Psychology // Journal of Russian and East European Psychology, 2011. — Т. 49. — № 4. — P. 31—46
- Pruzhinin B. I., Shchedrina T. G., Zinchenko V. P. Problems of the Individual`s Functional Organs // Journal of Russian and East European Psychology, 2011. — Т. 49. — № 4. — P. 47—65
- Pruzhinin B. I., Shchedrina T. G., Zinchenko V. P. On a Structural Concept and Levels of Analysis of Activity // Journal of Russian and East European Psychology, 2011. — Т. 49. — № 4. — P. 66—76
- Pruzhinin B. I., Shchedrina T. G., Zinchenko V. P. The "Living" Metaphors of Meaning // Journal of Russian and East European Psychology, 2011. — Т. 49. — № 4. — P. 77—96
Напишите отзыв о статье "Пружинин, Борис Исаевич"
Примечания
- ↑ [vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=21&Itemid=38 Редакция журнала «Вопросы философии»]
- ↑ [phil.hse.ru/ontology/ Кафедра онтологии, логики и теории познания факультета философии ГУ-ВШЭ]
- ↑ 1 2 [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=109824 Пружинин Борис Исаевич] // Биография.ру
- ↑ 1 2 3 [www.hse.ru/org/persons/66441 Пружинин Борис Исаевич] — личная карточка на сайте Высшей школы экономики
Ссылки
- [www.ergojournal.ru/?p=2802 О судьбе, о себе и о точках бифуркации]
Отрывок, характеризующий Пружинин, Борис Исаевич
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.
Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
