Прутский поход

Прутский поход
Основной конфликт: Русско-турецкая война 1710—1713
Карта Прутского похода 1711 года
Дата	июль 1711
Место	р. Прут, Молдова
Итог	Победа Османской империи
Противники
Россия Молдавия Османская империя Османская империя Крымское ханство
Командующие
Пётр I Борис Шереметев Балтаджи Мехмед-паша Девлет-Гирей II
Силы сторон
70—80 тыс. 6 тыс. до 160 орудий 120 тыс. 70 тыс. 440 орудий
Потери
37 тыс. солдат из них 5 тыс. убитых в бою 8 тыс. убитых в бою

Прутский поход — поход в Молдавию летом 1711 года русской армии под предводительством Петра I против Османской империи в ходе Русско-турецкой войны 1710—1713 годов.

С армией, которую возглавлял генерал-фельдмаршал Б. П. Шереметев, в Молдавию отправился лично царь Пётр I. На реке Прут, примерно в 75 км к югу от Ясс, русская армия была прижата к правому берегу 120-тысячной турецкой армией и 70-тысячной конницей крымских татар. Безнадёжное положение армии заставило Петра пойти на переговоры, и в результате было заключено мирное соглашение, по которому к Турции отошли завоёванный в 1696 году Азов и побережье Азовского моря.

Предыстория

После поражения в Полтавской битве шведский король Карл XII укрылся во владениях Османской империи, городе Бендеры. Французский историк Жорж Удар назвал побег Карла XII «непоправимой ошибкой» Петра. Пётр I заключил договор с Турцией о выдворении Карла XII с турецкой территории, однако настроения при дворе султана сменились — шведскому королю позволили остаться и создавать угрозу южной границе России при помощи части украинского казачества и крымских татар. Добиваясь высылки Карла XII, Пётр I стал угрожать войной Турции, но в ответ 20 ноября 1710 года султан Ахмед III сам объявил войну России. Действительной причиной войны явились захват русскими войсками Азова в 1696 году и появление русского флота в Азовском море.

Война со стороны Турции ограничилась зимним набегом крымских татар, вассалов Османской империи, на Украину. Пётр I, опираясь на помощь правителей Валахии и Молдавии, решил совершить глубокий поход до Дуная, где надеялся поднять на борьбу с турками христианских вассалов Оттоманской империи.

6 (17) марта 1711 года Пётр I выехал к войскам из Москвы с верной подругой Екатериной Алексеевной, которую повелел считать своей женой и царицей ещё до официального венчания, произошедшего в 1712 году. Ещё ранее князь М. М. Голицын с 10 драгунскими полками двинулся к границам Молдавии, с севера из Ливонии на соединение с ним вышел генерал-фельдмаршал Б. П. Шереметев с 22 пехотными полками. План русских заключался в следующем: выйти к Дунаю в Валахии, не дать турецкому войску переправиться, а затем поднять восстание народов, подвластных Оттоманской империи, за Дунаем.

Союзники Петра в Прутском походе

• 30 мая, на пути в Молдавию, Пётр I заключил соглашение с польским королём Августом II о ведении боевых действий против шведского корпуса в Померании. Царь усилил польско-саксонскую армию на 15 тыс. русских войск, и, таким образом, обезопасил свой тыл от враждебных действий со стороны шведов. Втянуть Речь Посполитую в турецкую войну не удалось.
• По словам румынского историка Арманда Гроссу, «делегации молдавских и валашских бояр обивали пороги Петербурга, прося царя, чтобы православная империя их поглотила…»
• Господарь Валахии Константин Брынковяну (рум. Constantin Brâncoveanu) ещё в 1709 году направил представительную делегацию в Россию и обещал выделить в помощь России 30-тысячный корпус солдат и обязался обеспечить русскую армию продовольствием, а за это Валахия должна была стать независимым княжеством под протекторатом России. Княжество Валахия (современная часть Румынии) прилегала к левому (северному) берегу Дуная и являлась вассалом Османской империи с 1476 года. В июне 1711 года, когда турецкая армия выступила навстречу русской, а русская армия, за исключением конных отрядов, не дошла до Валахии, Брынковяну не решился выступить на стороне Петра, хотя его подданные и продолжали обещать поддержку в случае прихода русских войск.
• 13 апреля 1711 года Пётр I заключил секретный Луцкий договор с православным молдавским правителем Дмитрием Кантемиром, пришедшим к власти при содействии крымского хана. Кантемир приводил своё княжество (вассал Османской империи с 1456) в вассальную зависимость от русского царя, получая в награду привилегированное положение Молдавии и возможность передать престол по наследству. В настоящее время река Прут является государственной границей между Румынией и Молдавией, в XVII—XVIII вв. Молдавское княжество включало в себя земли по обоим берегам Прута со столицей в Яссах. Кантемир присоединил к русской армии шеститысячную молдавскую лёгкую конницу, вооружённую луками и пиками. Молдавский господарь не располагал сильной армией, но с его помощью было легче обеспечить провиантом русское войско в засушливых краях.

• Сербы и черногорцы при известии о приближении русской армии начали развёртывать повстанческое движение, однако слабо вооружённые и плохо организованные отряды не могли оказать серьёзной поддержки без прибытия на их земли русских войск.

Русская армия

Русская армия была сведена в 4 пехотные и 2 драгунские дивизии:

• пехотная дивизия генерала А. А. Вейде (в команде находились генерал-лейтенант В. Берхгольц, генерал-майоры А. А. Головин и де Бук, бригадиры граф Ламберти и дю Боа)
• пехотная дивизия генерала А. И. Репнина (в команде: генерал-лейтенант В. В. Долгоруков, генерал-майоры Э. Альфедиль и Г. И. Бон, бригадиры Буш и Голицын)
• пехотная дивизия генерал-лейтенанта Л. Н. Алларта (в команде: генерал-лейтенант К. Г. Остен, бригадиры Штаф и П. П. Ласи)
• пехотная дивизия Н. Энцберга (в команде: бригадир Ремкимг)
• "гвардейская бригада" М. М. Голицына (Преображенский, Семёновский, Ингерманландский и Астраханский полки)
• драгунская дивизия генерала от кавалерии К. Э. Ренне (бригадиры Г. С. Кропотов и Л. С. Чириков; дивизия действовала отдельно от главных сил в районе Браилова)
• драгунская дивизия генерал-лейтенанта Януса фон Эберштедта (в команде: генерал-майоры И. Б. Вейсбах и А. Г. Волконский, бригадиры Моро-де-Бразе и Чернцов; при этой дивизии остался также генерал-майор Видман)
• всей русской артиллерией командовал генерал-лейтенант Я. В. Брюс (включая артиллерийский полк генерал-майора И. Я. Гинтера)

В своих записках бригадир Моро-де-Бразе насчитал 79,800 солдат в русском войске перед началом Прутского похода: 4 пехотные дивизии по 11 200 солдат, 6 отдельных полков (включая 2 гвардейских и артиллеристов) общей численностью 18 тыс., 2 драгунские дивизии по 8 тыс. драгун, отдельный драгунский полк (2 тыс.). Приведена штатная численность подразделений, которая вследствие переходов из Лифляндии к Днестру значительно уменьшилась.

Артиллерия состояла из 60 тяжёлых орудий (4—12-ти фунтовых) и до сотни полковых пушек (2—3-х фунтовых) в дивизиях.

Иррегулярная конница насчитывала примерно 10 тыс. казаков, к которым присоединилось до 6 тыс. молдаван.

Поход

Маршрут русских войск представлял собой линию от Киева через крепость Сороки (на Днестре) на молдавские Яссы через территорию дружественной Польши (часть современной Украины) с форсированием Прута.

Ввиду продовольственных затруднений русская армия в течение июня 1711 года сосредотачивалась на Днестре — границе Речи Посполитой с Молдавией. Фельдмаршал Шереметев с кавалерией должен был пересечь Днестр в первых числах июня и затем прямым путём спешить к Дунаю, чтобы занять места возможных переправ для турок, создать продовольственные магазины для обеспечения основной армии, а также втянуть Валахию в восстание против Османской империи. Однако фельдмаршал столкнулся с проблемами в снабжении кавалерии фуражом и провиантом, не нашёл достаточной военной поддержки на местах и остался в Молдавии, повернув на Яссы.

После пересечения Днестра 27 июня 1711 года основная армия двигались 2-мя отдельными группировками: впереди шли 2 пехотные дивизии генералов Алларта и фон Энцберга с казаками, за ними следовал Пётр I с гвардейскими полками, 2-мя пехотными дивизиями князя А. И. Репнина и генерала А. А. Вейде, а также артиллерией под началом генерал-поручика Я. В. Брюса. В 6-дневном переходе от Днестра до Прута по безводным местам, с изнуряющей жарой днём и холодными ночами, много русских солдат из рекрутов, ослабленных недостатком продовольствия, погибло от жажды и болезней. Солдаты умирали, дорвавшись и опившись воды, другие, не выдержав лишений, совершали самоубийство.

1 июля (н. ст.) конница крымских татар атаковала лагерь Шереметева на восточном берегу Прута. Русские потеряли 280 драгун убитыми, но отбили нападение.

3 июля дивизии Алларта и Энцберга подошли к Пруту напротив Ясс (Яссы находятся за Прутом), потом продвинулись вниз по течению.

6 июля Пётр I с 2-мя дивизиями, гвардией и тяжёлой артиллерией переправился на левый (западный) берег Прута, где к царю присоединился молдавский господарь Дмитрий Кантемир.

7 июля дивизии Алларта и Энцберга соединились с корпусом главнокомандующего Шереметева на правом берегу Прута. Русская армия испытывала большие проблемы с фуражом, было решено переправиться на левый берег Прута, где рассчитывали найти больше продовольствия.

11 июля кавалерия с обозом из армии Шереметева начали переправу на левый берег Прута, остальные войска пока оставались на восточном берегу.

12 июля генерал К. Э. Ренне с 8-ю драгунскими полками (5056 человек) и 5 тыс. молдаван был отправлен в город Браилов (совр. Брэила в Румынии) на Дунае, где турки сделали значительные запасы фуража и провианта.

14 июля вся армия Шереметева перешла на западный берег Прута, где вскоре к ней подошли войска с Петром I. До 9 тыс. солдат были оставлены в Яссах и на Днестре для охраны коммуникаций и удержания спокойствия местного населения. После соединения всех сил русская армия двинулась вниз по течению Прута к Дунаю. 20 тыс. татар переправилось через Прут вплавь с лошадьми и стали нападать на небольшие тыловые части русских.

17 июля проведён смотр, на котором в русской армии насчитали до 47 тыс. солдат.

18 июля русский авангард узнал о начавшейся переправе на западный берег Прута возле городка Фальчи (совр. Фэлчиу) большой турецкой армии. Турецкая конница в 2 часа дня напала на авангард генерала Януса фон Эберштедта (6 тыс. драгун, 32 пушки), который, построившись в каре и отстреливаясь из орудий, пешим строем в полном окружении противника медленно отступал к основной армии. Русских спасало отсутствие артиллерии у турок и их слабое вооружение, многие из турецких всадников были вооружены лишь луками. С заходом солнца турецкая кавалерия отошла, что позволило авангарду ускоренным ночным маршем соединиться ранним утром 19 июля с армией.

• 02 187 Book illustrations of Historical description of the clothes and weapons of Russian troops.jpg

  Рядовой драгун 1700—1720)

• 02 158 Book illustrations of Historical description of the clothes and weapons of Russian troops.jpg

  Солдат-преображенец примыкает штык к фузее (1700—1720)

• 02 183 Book illustrations of Historical description of the clothes and weapons of Russian troops.jpg

  Гренадер пехотного полка с ручной гранатой (1700—1732)

Сражение с турками. Окружение

19 июля 1711 года

19 июля турецкая кавалерия окружила русскую армию, не приближаясь ближе, чем на 200—300 шагов. У русских не было чёткого плана действий. В 2 часа дня решили выдвинуться, чтобы атаковать неприятеля, но турецкая конница оттянулась, не приняв боя. Армия Петра I располагалась в низине вдоль Прута, все окрестные возвышенности были заняты турками, к которым пока не подошла артиллерия.

На военном совете было решено отступать ночью вверх по Пруту в поисках более выгодной позиции для обороны. В 11 часов вечера, уничтожив лишние повозки, армия двинулась в следующем боевом порядке: 6-ю параллельными колоннами (4 пехотные дивизии, гвардия и драгунская дивизия Януса фон Эберштедта), в промежутках между колоннами вели обоз и артиллерию. Гвардейские полки прикрывали левый фланг, на правом фланге, примыкающем к Пруту, двигалась дивизия Репнина. С опасных сторон войска прикрывались от турецкой конницы рогатками, которые несли солдаты на руках.

Потери русской армии убитыми и ранеными в этот день составили около 800 человек.

К этому времени армия насчитывала 31 554 пехоты и 6692 кавалерии, в основном бесконной, 53 тяжёлых орудия и 69 лёгких 3-х фунтовых пушек.

20 июля 1711 года

20 июля к утру образовался разрыв между отставшей крайне левой колонной гвардии и соседней дивизией Алларта из-за неравномерного марша колонн по пересечённой местности. Турки немедленно напали на обоз, оставшийся без прикрытия, и прежде чем фланг был восстановлен, погибло немало обозников и членов офицерских семей. В течение нескольких часов армия стояла, ожидая восстановления боевого походного строя. Из-за задержки турецкой пехоте янычарам с артиллерией удалось в течение дня нагнать русскую армию.

Около 5 часов дня армия упёрлась крайним правым флангом в реку Прут и остановилась для обороны недалеко от местечка Стэнилешти (рум. Stănileşti, Стэнилешть; около 75 км южнее Ясс). На противоположном восточном крутом берегу Прута показалась татарская конница и союзные им запорожские казаки. К туркам подошла лёгкая артиллерия, которая стала обстреливать русские позиции. В 7 часов вечера последовала атака янычар на расположение дивизий Алларта и Януса, несколько выдвигающихся вперёд по условиям местности. Отбитые ружейно-пушечным огнём турки залегли за небольшим возвышением. Под прикрытием порохового дыма 80 гренадер забросали их гранатами. Турки контратаковали, но были остановлены ружейными залпами на линии рогаток.

Польский генерал Понятовский, военный советник у турок, лично наблюдал сражение:

Янычары… продолжали наступать, не ожидая приказов. Испуская дикие вопли, взывая по своему обычаю к богу многократными криками «алла», «алла», они бросились на неприятеля с саблями в руках и, конечно, прорвали бы фронт в этой первой мощной атаке, если бы не рогатки, которые неприятель бросил перед ними. В то же время сильный огонь почти в упор не только охладил пыл янычар, но и привёл их в замешательство и принудил к поспешному отступлению. Кегая (то есть помощник великого визиря) и начальник янычар рубили саблями беглецов и старались остановить их и привести в порядок.

Бригадир Моро-де-Бразе оставил такой отзыв о поведении Петра I в критический момент боя:

Могу засвидетельствовать, что царь не более себя берёг, как и храбрейший из его воинов . Он переносился повсюду, говорил с генералами, офицерами и рядовыми нежно и дружелюбно, часто их расспрашивая о том, что происходило на их постах.

Ночью турки дважды делали вылазки, но были отбиты. Потери русских в результате боёв составили 2680 человек (750 убитых, 1200 раненых, 730 пленных и пропавших без вести); турки потеряли 7—8 тысяч согласно донесению английского посла в Константинополе и показанию бригадира Моро-де-Бразе (ему в потерях признавались сами турки).

21 июля 1711 года

21 июля турки обложили русскую армию, прижатую к реке, полукругом полевых укреплений и артбатарей. Около 160 орудий непрерывно обстреливали русские позиции. Янычары предприняли атаку, но снова были отбиты с потерями. Положение русской армии стало отчаянным, боеприпасы ещё оставались, но запас был ограничен. Продовольствия не хватало и раньше, а в случае затягивания осады войскам скоро грозил голод. Помощи ждать было не от кого. В лагере плакало и выло множество офицерских жён, сам Пётр I временами приходил в отчаяние, «бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова».

На утреннем военном совете Пётр I с генералами принял решение предложить турецкому султану мир; в случае отказа сжечь обоз и прорываться «не на живот, а на смерть, никого не милуя и ни у кого не прося пощады». К туркам послали трубача с предложением о мире. Визирь Балтаджи Мехмед-паша, не ответив на русское предложение, приказал янычарам возобновить атаки. Однако те, понеся в этот и предыдущий день большие потери, заволновались и подняли ропот, что султан желает мира, а визирь против его воли шлёт янычар на убой.

Генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметев послал визирю 2-е письмо, в котором, кроме повторного предложения о мире, заключалась угроза перейти в решительный бой через несколько часов, если ответа не последует. Визирь, обсудив со своими военачальниками положение, согласился заключить перемирие на 48 часов и вступить в переговоры.

К туркам из осаждённой армии назначили наделённого широкими полномочиями вице-канцлера П. П. Шафирова с переводчиками и помощниками. Переговоры начались.

• Ralamb Janissary 1.jpg

  Янычар XVII века

• Ralamb soldier with head.jpg

  Турецкий солдат XVII века

• Ralamb Sipahi.jpg

  Сипах (турецкая тяжёлая кавалерия) XVII века

Заключение Прутского мирного договора

О безнадёжном положении русской армии можно судить по условиям, на которые был согласен Пётр I, и которые он изложил Шафирову в инструкции:

• Отдать туркам Азов и все ранее завоёванные города на их землях.
• Отдать шведам Лифляндию и прочие земли, кроме Ингрии (где строился Петербург). Отдать в возмещение за Ингрию Псков.
• Согласиться на Станислава Лещинского, ставленника шведов, как польского короля.

Данные условия совпадали с теми, которые выдвигал султан при объявлении войны России. На подкуп визиря было выделено из казны 150 тыс. рублей, суммы поменьше предназначались другим турецким начальникам и даже секретарям. По легенде, жена Петра Екатерина Алексеевна пожертвовала все свои драгоценности на подкуп, однако датский посланник Юст Юль, бывший при русской армии после выхода её из окружения, не сообщает о таком деянии Екатерины, но говорит о том, что царица раздала свои драгоценности на сбережение офицерам и потом, по заключении мира, собрала их назад.

22 июля П. П. Шафиров вернулся из турецкого лагеря с условиями мира. Они оказались значительно легче тех, на которые был готов Пётр:

• Возврат Азова туркам в прежнем состоянии.
• Разорение Таганрога и других городов на завоёванных русскими землях вокруг Азовского моря.
• Отказ от вмешательства в польские и казацкие (запорожские) дела.
• Свободный пропуск шведского короля в Швецию и ряд несущественных условий по купцам.
• До исполнения условий договора Шафиров и сын фельдмаршала Шереметева должны были оставаться в Турции как заложники.

23 июля мирный договор был скреплён печатями, и уже в 6 часов вечера русская армия в боевом порядке с распущенными знамёнами и барабанным боем выступила к Яссам. Турки даже выделили свою кавалерию для защиты русской армии от разбойничьих набегов татар. Карл XII, узнав о начале переговоров, но ещё не зная об условиях сторон, немедля отправился из Бендер на Прут и 24 июля после полудня прибыл в турецкий лагерь, где потребовал расторгнуть договор и дать ему войско, с которым он разобьёт русских. Великий визирь отказал, сказав:

«Ты уже их испытал, и мы их знаем. Коли хочешь, нападай на них со своими людьми, а мы заключённого мира не нарушим».

25 июля русский кавалерийский корпус генерала К. Э. Ренне с приданной молдавской конницей, ещё не зная о заключённом перемирии, захватил Браилов, который пришлось оставить через 2 дня.

13 августа 1711 русская армия, выходя из Молдавии, пересекла Днестр в Могилёве, закончив Прутский поход. По воспоминанию датчанина Расмуса Эребо (секретаря Ю. Юля) о русских войсках на подходе к Днестру:

«Солдаты почернели от жажды и голода. Почерневшие и умирающие от голода люди лежали во множестве по дороге, и никто не мог помочь ближнему или спасти его, так как у всех было поровну, то есть ни у кого ничего не было».

Визирь так и не смог получить обещанную ему Петром взятку. Ночью 26 июля деньги привезли в турецкий лагерь, но визирь не принял их, опасаясь своего союзника, крымского хана. Потом он побоялся взять их из-за подозрений, возбуждаемых Карлом XII против визиря. В ноябре 1711 благодаря интригам Карла XII посредством английской и французской дипломатии визирь Мехмед-паша был смещён султаном и, по слухам, вскоре казнён.

Итоги Прутского похода

Главным итогом неудачного Прутского похода явилась потеря Россией выхода к Азовскому морю и недавно построенного южного флота. Пётр хотел перевести из Азовского моря на Балтику корабли «Гото Предестинация», «Ластка» и «Шпага», однако турки не разрешили им проход через Босфор и Дарданеллы, после чего корабли были проданы Османской империи.

Азов вновь был захвачен русской армией спустя 25 лет в июне 1736 года при императрице Анне Иоанновне.

Потери

Во время пребывания в лагере за Днестром в Подолии Пётр I приказал каждому бригадиру представить подробную опись своей бригаде, определив её состояние в первый день вступления в Молдавию и то, в котором находилась она в день отданного приказа. Воля царского величества была исполнена: по словам бригадира Моро-де-Бразе, из 79 800 людей, состоявших налицо при вступлении в Молдавию, оказалось только 37 515, и ещё не присоединилась к армии дивизия Ренне (5 тыс. на 12 июля).

Возможно, в русских полках был изначальный некомплект личного состава, но не более чем 8 тысяч рекрутов, в чём Пётр I упрекал губернаторов в августе 1711 года.

По данным бригадира Моро-де-Бразе, во время боёв 18—21 июля русская армия потеряла убитыми генерал-майора Видмана, 4800 человек. Около 100 человек убитыми потерял К. Э. Ренне при взятии Браилова. Таким образом, дезертировали, попали в плен и погибли, главным образом от болезней и голода на начальном этапе похода, более 37 тысяч русских солдат, из них убито в боях около 5 тысяч.

Увольнение иностранных генералов и офицеров

По окончании неудачной кампании Пётр I уволил со службы многих иностранных генералов и офицеров.

Когда генералы собрались в палатках фельдмаршала, он объявил им, что его царское величество, заключив мир с турками, не имел уже надобности в столь великом числе генералов, что он имел повеление от государя отпустить тех из них, которые по их большому жалованию наиболее были ему тягостны, что он именем его царского величества благодарит их за услуги, ими оказанные, особенно в сей последний поход; потом он роздал абшиды генералам...

— [rvb.ru/pushkin/01text/09petr/1183.htm Записки бригадира Моро-де-Бразе (касающиеся до турецкого похода 1711 года)]

В отставку отправлены генералы Н. Энцберг и Януш фон Эберштейн, генерал-лейтенанты В. Берхгольц и К. Г. Остен, бригадиры дю Боа, Моро де Бразе, граф Ламберти, а также 14 полковников, 22 подполковника и другие офицеры (часть офицеров покинули русскую службу самостоятельно, «без абшида»).

Последующие события

Не добившись, согласно Прутскому соглашению, выдворения Карла XII из Бендер, Пётр I повелел приостановить выполнение требований договора. В ответ Турция в конце 1712 года вновь объявила войну России, но боевые действия ограничились лишь дипломатической активностью вплоть до заключения в июне 1713 года Адрианопольского мирного договора, в основном на условиях Прутского договора.

Литература

• [www.vostlit.info/Texts/rus11/Jul/frametext10.htm Записки Юста Юля, датского посланника при Петре Великом (1709—1711).] Извлёк из Копенгагенского архива и перевёл с датского Ю. Н. Щербачев. М., 1899. Для записок о Прутском походе Ю. Юль использовал дневник участника похода, генерала Алларта. Также Юль ссылается на разговоры с самим Петром I и другими очевидцами непосредственно по окончании похода.
• «Записки бригадира Моро-де-Бразе (касающиеся до турецкого похода 1711 года)», пер. с фр. и пред. А. Пушкина, «Современник», 1837, № 1 : [www.rvb.ru/pushkin/01text/09petr/1183.htm] — француз Моро-де-Бразе возглавлял драгунскую бригаду (4 полка) в дивизии генерала Януса в ходе Прутского похода. После окончания похода был уволен с русской службы вместе с другими иностранными офицерами из-за сокращения расходов казны.
• [www.hronos.km.ru/libris/lib_p/push_petr1_17.html А. С. Пушкин, История Петра I. 1711.] — незавершённый труд Пушкина, где он хронологически излагает историю Петра (и Прутского похода в частности) по журналу Петра I.
• Мышлаевский, А. З. Война с Турцией 1711 года. СПб.: 1898.
• Соловьёв С. М. Глава 2 // [magister.msk.ru/library/history/solov/solv16p2.htm История России с древнейших времён]. — Т. XVI.
• Лобанов Е. А. Бендеры. Страницы истории. 1408—1812. — Бендеры: Полиграфист, 2003. — С. 73—79.
• Водарский, Е. Я. Загадки Прутского похода Петра I. 1711 год. М.: Наука, 2004.
• Белова, Е. В. [www.ebiblioteka.ru/browse/doc/20813566 Православные народы Австрийской и Османской империй в Прутском походе 1711 г]. // Вопросы истории, 2009, № 10, 149—152;
• Белова, Е. В.. Прутский поход. Поражение на пути к победе? М.: Вече, 2011 (Тайны Российской империи).
• [cyberleninka.ru/article/n/russkaya-artilleriya-v-prutskom-pohode-1711-g Манойленко Ю. Е. Русская артиллерия в Прутском походе (1711)] // Известия РГПУ им. А. И. Герцена. 2008. № 77. С.130-133.

Ссылки

• Артём Кречетников. [www.bbc.co.uk/russian/russia/2011/07/110721_prut_campaign_history.shtml Прутский поход Петра I: за двумя зайцами] (рус.). Русская служба Би-би-си (22 июля 2011). Проверено 19 июля 2011. [www.webcitation.org/652HDHs6n Архивировано из первоисточника 28 января 2012].
• Густерин П. В. [topwar.ru/63758-dmitriy-kantemir-kak-soyuznik-petra-i.html Дмитрий Кантемир как союзник Петра I]

Отрывок, характеризующий Прутский поход

Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».