Пряжка (река)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пряжка
Характеристика
Длина

1,32 км

Расход воды

4 м³/с

[tools.wmflabs.org/osm4wiki/cgi-bin/wiki/wiki-osm.pl?project=ru&article=Пряжка+(река) Водоток]
Исток

Мойка

— Координаты

59°55′37″ с. ш. 30°16′43″ в. д. / 59.927167° с. ш. 30.278806° в. д. / 59.927167; 30.278806 (Пряжка, исток) (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.927167&mlon=30.278806&zoom=15 (O)] (Я)

Устье

Сальнобуянский канал

— Координаты

59°55′16″ с. ш. 30°16′14″ в. д. / 59.921333° с. ш. 30.270583° в. д. / 59.921333; 30.270583 (Пряжка, устье) (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.921333&mlon=30.270583&zoom=12 (O)] (Я)Координаты: 59°55′16″ с. ш. 30°16′14″ в. д. / 59.921333° с. ш. 30.270583° в. д. / 59.921333; 30.270583 (Пряжка, устье) (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.921333&mlon=30.270583&zoom=12 (O)] (Я)

Расположение
Страна

Россия Россия

Регион

Санкт-Петербург

— исток, — устье

К:Реки по алфавитуК:Водные объекты по алфавитуК:Реки до 5 км в длинуК:Карточка реки: заполнить: Площадь бассейнаК:Карточка реки: заполнить: БассейнПряжка (река)Пряжка (река)

Пря́жка — река в Санкт-Петербурге, вытекает из реки Мойки, впадает через бывший Сальнобуянский канал в Большую Неву. Длина — 1,32 км.





История

Во время основания Санкт-Петербурга река называлась Чухонской. В 1738 году из района Адмиралтейства на окраину города, за Крюков канал, перенесли опасные в пожарном отношении прядильные амбары и смольню. Их поместили на берегу Чухонской речки, которая вскоре стала называться Пряжкой, по характеру возникшего здесь производства.

Первоначально река была длиннее, но в 1915 году, после разбора амбаров Сального буяна, русло низовьев Пряжки было засыпано и её новым руслом стал Сальнобуянский канал.

Берегоукрепление

В 19621964 годах, в комплексе с перестройкой Банного моста, с верховой и низовой сторон были построены низкие стенки набережных с озеленённым откосом. В 19821984 годах по обоим берегам реки между Матисовым и Бердовым мостами сооружена низкая банкетная стенка на свайном основании с гранитным кордоном и лестничными спусками на озеленённом откосе. Существовавшие стенки набережной, примыкавшие к Банному мосту, были перестроены. На участке между Матисовым и Банным мостами вдоль откосов проложены прогулочные дорожки.

Достопримечательности

В доме на углу набережной реки Пряжки и Офицерской (сейчас — улица Декабристов) жил великий русский поэт Александр Блок. В доме на Офицерской, 57 (сейчас — Декабристов, 57) А. Блок жил, занимая последовательно две квартиры, с 24 июня 1912 года до смерти. К столетию со дня рождения поэта, в ноябре 1980 года, здесь был открыт Музей-квартира А. А. Блока. Эта наиболее известный из всех его петербургских адресов. В гостях у поэта бывали А. Ахматова, С. Есенин, О. Мандельштам, В. Маяковский, А. Белый, В. Мейерхольд, Е. Кузьмина-Караваева и многие другие.

Также на набережной реки Пряжки на Матисовом острове находилось Картографическое заведение Ильина — первое частное картографическое предприятие. Оно было основано в 1859 году Алексеем Афиногеновичем Ильиным. Картографическое заведение выпускало атласы, карты, планы города, учебную литературу и периодику (журналы «Всемирный путешественник», «Природа и люди»), а также почтовые карточки, репродукции художников, афиши и многое другое. После смерти Алексея Афиногеновича предприятие перешло к его сыну Алексею Алексеевичу.

На набережной реки Пряжки, на Коломенском острове, в школе № 235 находится музей «А музы не молчали…».

Психиатрическая больница

На набережной Пряжки расположена старейшая психиатрическая больница города. Ещё в 1736 году сюда после пожара был переведён Острог (был на месте Благовещенской церквипл. Труда). «В сем остроге содержатся те колодники, которые по винам своим осуждены в каторжную работу вечно или на несколько лет».

Теперешнее здание больницы святителя Николая Чудотворца построено по проекту Людвига Шарлеманя в 1837 году. Тогда в здании размещалось исправительное заведение. В 1840 году при остроге была освящена церковь во имя Святителя Николая.

Устав заведения гласил: «Исправительное заведение для лиц предерзостных, нарушающих благонравие и наносящих стыд и позор обществу». Причины помещения — для женщин: «брошенный ребёнок, обращение непотребства в ремесло, самовольная отлучка из дома и развратная жизнь,… неповиновение родительской власти, самовольное открытие бордели, дерзкое обращение с мужем»; для мужчин: неплатёж налогов и упорное пьянство.

Помещались и политические — поодиночке и группами: 150 поляков, депутация Тверской губернии, подавшая прошение на Высочайшее имя о введении в России конституции.

В 1841 году появилось мужское отделение больницы для чернорабочих, в 1843 году — небольшое отделение для душевнобольных, уже в 1865 году появилась «Временная лечебница для помешанных при Исправительном учреждении». И только в 1872 году всё здание было отдано психиатрической больнице, получившей название Святителя Николая Чудотворца.

С этой больницей связаны имена известных людей: здесь работал врачом писатель Михаил Чулаки, лечились Даниил Хармс и Виктор Цой. Выражение «попасть на Пряжку» значит — «в сумасшедший дом».

Мосты

Ещё два моста были перекинуты через Пряжку в её нижнем течении; утрачены при засыпке этого участка.

Напишите отзыв о статье "Пряжка (река)"

Литература

Отрывок, характеризующий Пряжка (река)

– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.