Прямая и явная угроза
| Прямая и явная угроза | |
| Clear and Present Danger | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Мейс Нуфелд |
| Автор сценария |
Дональд Стюарт |
| В главных ролях | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
141 мин |
| Бюджет |
65 млн $ |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Прямая и явная угроза» (англ. Clear and Present Danger) — кинофильм, боевик, политический триллер режиссёра Филлипа Нойса. По одноимённому роману Тома Клэнси, с участием постоянного персонажа книг Клэнси — Джека Райана.
Содержание
Сюжет
Береговая охрана США обнаруживает яхту, на борту которой находят тела убитого американского бизнесмена и членов его семьи. Расследование показывает, что погибший был другом Президента США Беннета. Он украл у наркокартеля «Кали» 650 млн долларов, из-за чего его и убили.
Президент Беннет вызывает своего советника по национальной безопасности Джеймса Каттера и недвусмысленно намекает ему, что картель представляет собой «прямую и явную угрозу» безопасности США, и даёт понять, что хочет разобраться с виновными в смерти друга.
Главный герой фильма Джек Райан назначен заместителем директора ЦРУ по безопасности. Одна из первых задач Джека на новом посту — получить у Конгресса США дополнительные ассигнования на специальные операции ЦРУ в Колумбии. Райан получает запрошенные средства с условием, что эти операции пройдут без прямого участия вооружённых сил США. За спиной у Райана Джеймс Каттер договаривается с другим заместителем директора ЦРУ Робертом Риттером, что спецназ всё-таки будет послан в Колумбию. Отряд спецназа под командованием Джона Кларка забрасывают в страну, и он начинает операцию против картеля «Кали»: уничтожает плантации наркотиков и подпольные лаборатории, убивает сотрудников картеля.
Эрнесто Эскобедо, один из руководителей картеля, в ярости. Он уже потерял 650 млн долларов, а теперь его организация несёт огромные убытки. Эрнесто поручает своему подручному, бывшему сотруднику службы безопасности Кубы Феликсу Кортесу, узнать, кто за всем стоит. Кортес от своего агента в США узнает, что директор ФБР Эмиль Джейкобс собирается прибыть в Колумбию для разбирательств по поводу пропавших денег. Джек Райан сопровождает Джейкобса во время поездки. Когда кортеж едет из аэропорта, на него совершается покушение и Джейкобс погибает, а Джек Райан чудом остаётся жив.
Чтобы отомстить за гибель Джейкобса, Джеймс Каттер приказывает нанести авиаудар по вилле картеля. Большая часть наркобаронов гибнет в результате взрыва, но по случайности Эскобедо остается жив. СМИ распространяют версию, что взрыв был вызван миной, оставленной в припаркованном возле виллы автомобиле. Но разбираясь в обстоятельствах произошедшего, Джек Райан приходит к выводу, что произошёл взрыв американской управляемой бомбы, к чему безусловно причастно правительство.
Феликс Кортес начинает переговоры с Джеймсом Каттером. Он предлагает сделку: убрать Эскобедо, взять под свой контроль деятельность картеля и временно уменьшить поставки наркотиков в США, тем самым создав видимость успешной борьбы с наркотрафиком. В обмен он просит Каттера рассказать, как вычислить находящихся в Колумбии спецназовцев.
О переговорах становится известно Джеку Райану, и тот начинает понимать масштабы нелегальной деятельности Роберта Риттера. Взломав компьютер Риттера, Джек Райан узнаёт о заброске отряда в Колумбию, которому теперь грозит уничтожение. Райан немедленно вылетает в Колумбию для спасения спецназовцев. Он находит командира отряда Кларка, покупает на деньги ЦРУ вертолёт и начинает поиски тех, кто ещё жив. В результате операции удаётся спасти трёх членов отряда.
Джек Райан возвращается в США и встречается с президентом. В резкой форме Джек даёт понять, что ему известно о той роли, которую сыграл в этой истории президент Беннет. Он отказывается от предложения президента сохранить всё в тайне и свалить вину на мёртвых. В конце фильма Райан даёт показания комиссии Конгресса США.
В ролях
- Харрисон Форд — Джек Райан
- Уиллем Дефо — Джон Кларк
- Энн Арчер — Кэти Райан
- Тора Бёрч — Салли Райан
- Жоаким де Альмейда — полковник Феликс Кортес
- Генри Черни — Роберт Риттер
- Бенджамин Брэтт — капитан Рамирес
- Харрис Юлин — Джеймс Каттер
- Хоуп Лэнг — сенатор Майо
- Джеймс Эрл Джонс — адмирал Джим Грир
- Эллен Гир — Роуз
- Мигель Сандоваль — Эрнесто Эскобедо
- Реймонд Круз — Доминго Чавез
- Дональд Моффа — президент США Беннет
- Хайме Гомес — Хулио Вега
- Тед Рэйми — специалист в центре связи
Награды и номинации
Напишите отзыв о статье "Прямая и явная угроза"
Ссылки
- [www.variety.com/review/VE1117902950?refcatid=31 Обзор и критика фильма] — Variety
- [www.sfgate.com/cgi-bin/article.cgi?f=/c/a/1995/02/03/DD47695.DTL Обзор и критика фильма / San Francisco Chronical]
| ||||||
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Прямая и явная угроза
– Вот так, так! Это так!Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
