Псалом 41 и 42

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Псалом 42»)
Перейти к: навигация, поиск

Сорок первый псало́м и Сорок второй псало́м — 41-й и 42-й псалмы из книги Псалтырьмасоретской нумерации — 42-й и 43-й). Составляют смысловое единство и в древности, возможно, представляли собой одно произведение — молитву изгнанника.





Надписание и авторство

Надписание 41-го псалма в синодальном переводе Библии: «Начальнику хора. Учение. Сынов Кореевых» — соответствует надписанию в еврейском тексте Библии и Септуагинте. Исходя из надписания авторами являются привратники Иерусалимского храма, принадлежащие к семейству потомков Корея (1Пар. 9:19) — возможно, того самого, который поднял бунт против Моисея (Чис. 16:1 и далее). Надписание в славянской Библии — «В конец, в разум сынов Кореовых, псалом Давиду».

42-й псалом в еврейском тексте надписания не имеет; в Септуагинте имеет, вероятно, позднейшего происхождения, надписание «Псалом Давида»; в славянской Библии (в соответствии с Септуагинтой) — «Псалом Давиду, не надписан у еврей». Смысловое единство 41-го и 42-го псалмов указывает, однако, на общего автора. Присутствие в надписании псалмов имени Давида толкуется так, что эти псалмы посвящены ему.

Содержание

Псалмы 41 и 42 представляют собой молитву изгнанника, состоящую из трёх частей. Первые две части входят в псалом 41, третья — в псалом 42. Заключительный стих в каждой из трёх частей — один и тот же. По мнению большинства толкователей эти псалмы написаны одним из сынов Кореевых, сопровождавших царя Давида во время его бегства из Иерусалима во время мятежа, который поднял против Давида его сын Авессалом (2Цар. 15:1 и далее). Тем, что эти псалмы посвящены Давиду, можно объяснить упоминание о нём в их надписании в Септуагинте и славянской Библии.

Согласно еврейской традиции, псалмы 41 и 42 содержат пророчество об изгнании евреев из земли Израиля (галуте).

Псалом 41 в культуре

В древней Александрийской церкви псалом 41 исполнялся во время причащения[1], то есть на том месте, где сейчас в византийском обряде поётся «Тело Христово примите…». Иноческая литература раннехристианского Египта на примере псалма 40 так объясняла непременный еженедельный выход подвижников из пустыни в город для участия в евхаристии:

В Писании сказано: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!» Олени в пустыне едят много змей, и потом, когда яд змеиный начнет жечь их, они быстро бегут к воде, и когда напьются, воспаление от яда проходит. Так и иноков, живущих в пустыне, жжёт яд злых помыслов, внушаемых бесами, и они с нетерпением ждут субботы и воскресенья, чтобы идти на источники водные, то есть приступить к Телу и Крови Господней, дабы очиститься от скверн лукавого.[2].

Сравнение христианина, обретающего в евхаристии источник воды живой, с ланью, стремящейся к потокам воды, является одной из популярных тем раннехристианского искусства. В качестве примера можно привести мозаики равеннского мавзолея Галлы Плацидии (V век) и апсиды римской базилики святого Климента (в нынешнем виде — XII век, но есть основания полагать, что она перенесена из «нижней» базилики V века).

Переложения псалма 41 на музыку:

Напишите отзыв о статье "Псалом 41 и 42"

Ссылки

  • [azbyka.ru/hristianstvo/bibliya/vethiy_zavet/razumovskiy_psalmi_06-all.shtml#2 Григорий Разумовский, прот. Объяснение Священной книги Псалмов.]

Примечания

В Викитеке есть тексты по теме
Псалом 41 и 42
  1. [www.krotov.info/history/04/alymov/alym_13b.html Виктор Алымов «Лекции по исторической литургике»]
  2. [azbyka.ru/religii/konfessii/Kuraev_Protestantam_11g-all.shtml#253 Цитируется по: Кураев, Андрей «Протестантам о православии»]
  3. [www.youtube.com/watch?v=S7-WAxfY3VM YouTube — Charles-Valentin Alkan: '2e verset du 41e Psaume']

Отрывок, характеризующий Псалом 41 и 42

Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.