Псевдоним
Поделись знанием:
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.
В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
Запрос «автоним» перенаправляется сюда; Подробнее о ситуации с употреблением этого термина см. Эндоэтноним.
Псевдони́м (греч. ψευδής — ложный + όνομα — имя) — вымышленное имя, используемое человеком в жизнедеятельности вместо настоящего (данного при рождении, зафиксированного в официальных документах); вид антропонима[1]. В западной культуре псевдонимами чаще всего пользуются деятели литературы и искусства. В восточных культурах (особенно китайской и японской) принятие нового имени при изменении социального статуса в некоторые эпохи было практически обязательным для любой сферы деятельности; аналогом такого рода обязательных псевдонимов в западной культуре можно считать обязательную перемену имени у священников и монахов, особенно в Православной церкви, однако называть церковные имена священнослужителей псевдонимами не принято.
Автони́м (от др.-греч. αὐτο — сам + όνομα — имя) — подлинное имя человека, известного под псевдонимом.
Содержание
Природа и задачи псевдонимов
Использование псевдонима обычно не подразумевает отказа его носителя от идентичности, поэтому псевдоним зачастую вытесняет настоящее имя: например, далеко не всем известно, что Сандро Боттичелли на самом деле звали Алессандро Филипепи, а Мэрилин Монро — Норма Джин Бейкер. Распространёнными мотивами использования псевдонимов этого рода являются:
- стремление заменить слишком длинное имя более коротким, запоминающимся (в частности, у многих испанских, португальских, латиноамериканских спортсменов и политиков: характерен, например, случай Эдсона Арантеса ду Насименту, прославившегося под коротким именем Пеле);
- стремление взять «говорящее» имя, соответствующее избранному роду деятельности, личной творческой или гражданской позиции, эстетическим предпочтениям эпохи: так, средневековый медик Парацельс выбрал псевдоним, отсылающий к имени знаменитого римского врача Цельса, пролетарские поэты Михаил Эпштейн и Ефим Придворов стали Михаилом Голодным и Демьяном Бедным, а их современники подписывали свои стихи именами Дир Туманный и Рюрик Рок; один из основателей русского панк-рока Николай Кунцевич известен как Ник Рок-н-Ролл;
- стремление скрыть происхождение, в частности, национальность носителя имени (так поляки Вильгельм Аполлинарий Костровицкий и Юзеф Теодор Конрад Корженевский стали французским поэтом Гийомом Аполлинером и английским прозаиком Джозефом Конрадом); использование псевдонимов по этому мотиву зачастую вызывает болезненную реакцию у шовинистически настроенной части общества, выливающуюся, в частности, в кампании по «раскрытию псевдонимов»;[2]
- стремление «разойтись» в именах с другим лицом, действующим в этой сфере и носящим то же или похожее имя: так, среди причин, побудивших писателя Илью Маршака стать М. Ильиным, не последнюю роль играло нежелание оказаться в тени своего старшего брата Самуила Маршака, а литературовед и переводчик Элеонора Гальперина замечала в опубликованной позднее переписке, что взяла псевдоним Нора Галь для того, чтобы её не путали с начавшей публиковаться несколько раньше литературоведом Евгенией Гальпериной[3].
Особым случаем являются коллективные псевдонимы, призванные обозначить единым именем общую деятельность группы лиц: Кукрыниксы, Николя Бурбаки, Козьма Прутков.
В коммерческой (прежде всего американской) издательской практике существуют также контролируемые издателями переходящие псевдонимы (house names), которые обычно используются для публикации произведений, относящихся к какому-то коммерческому циклу (например, псевдоним «Максвелл Грант» для цикла приключенческих романов о Тени).
Псевдоним и смежные явления
Помимо псевдонимов как таковых, применяются (главным образом, деятелями литературы и искусства) другие имена, при расширительном понимании также именуемые псевдонимами:
- Криптоним — подпись под произведением вместо имени автора, не предполагающая возможности отождествить её с тем или иным конкретным лицом; иными словами — имя, рассчитанное на то, чтобы скрыть подлинного автора произведения. Криптонимом обычно пользуются при обнародовании рискованных в том или ином отношении произведений («Роман с кокаином» М. Агеева, «История О» Полины Реаж) и/или в тех случаях, когда эти произведения в том или ином отношении отличаются от той творческой деятельности, с которой уже прочно связано подлинное имя автора (криптоним Борис Акунин, взятый известным филологом-японистом и переводчиком Григорием Чхартишвили для публикации его детективных романов). В случае успеха криптонимы зачастую раскрываются и превращаются в обычные псевдонимы или гетеронимы.
- Гетероним — имя, используемое автором для части своих произведений, выделенных по какому-либо признаку, в отличие от других произведений, подписываемых собственным именем или другим гетеронимом. Так, Зинаида Гиппиус выступала со стихами под собственным именем, тогда как критические статьи публиковала под «говорящим» гетеронимом Антон Крайний. Виртуозно пользовался гетеронимами португальский поэт Фернандо Пессоа, использовавший несколько десятков подписей для своих произведений разного рода; многие из использованных им имён были снабжены собственными биографиями и, тем самым, становились литературными масками. Гетеронимия часто встречается в массовой литературе, когда произведения одного и того же автора, принадлежащие к разным жанрам или циклам, подписываются разными именами для удобства читателя.
- Литературная маска — вымышленный автор, которому приписывается то или иное произведение.
- Аллоним — имя другого реально существующего или существовавшего лица, используемое автором вместо собственного имени при обозначении авторства произведения. Аллонимы часто использовались авторами поздней Античности и Средневековья для того, чтобы именем более раннего и более авторитетного автора придать больше авторитета своему сочинению. В Новое время аллонимия встречается достаточно редко, хотя в массовом книгоиздании известны примеры поддельных книг коммерчески успешных авторов (например, Карлоса Кастанеды), написанных неизвестными лицами.
- Астроним — типографский знак «звёздочка» (астериск, «*») или комбинация из нескольких таких знаков (иногда набранных особым образом, например, «***»), используемая вместо имени автора (также и вместо имени персонажа или фигуранта произведения).
Смежное с псевдонимией явление — обязательное или полуобязательное использование в некоторых социокультурных группах (уголовный мир, молодёжные субкультуры) особых имён или прозвищ (на своём жаргоне эти прозвища также называют «клички», «кликухи» или «погоняла»), не совпадающих с официальными. К этому явлению ближе всего использование никнеймов вместо имён при коммуникации в Интернете.
Некоторые псевдонимы и настоящие имена их владельцев
Литературные псевдонимы
- Александр Грин — Александр Степанович Гриневский
- Александр Серафимович — Александр Серафимович Попов
- Александра Маринина — Марина Анатольевна Алексеева
- Анатоль Франс — Жак Анатоль Франсуа Тибо
- Андре Моруа — Эмиль Саломон Вильгельм Эрзог
- Андрей Белый — Борис Николаевич Бугаев
- Андрей Платонов — Андрей Платонович Климентов
- Анна Ахматова — Анна Андреевна Горенко
- Аркадий Гайдар — Аркадий Петрович Голиков
- Борис Полевой — Борис Николаевич Кампов
- Вениамин Каверин — Вениамин Александрович Зильбер
- Вольтер — Франсуа-Мари Аруэ
- Герард Меркатор — Герард Кремер
- Гийом Аполлинер — Вильгельм Альберт Владимир Александр Аполлинарий Вонж-Костровицкий
- Даниил Хармс — Даниил Иванович Ювачёв
- Демьян Бедный — Ефим Алексеевич Придворов
- Дарья Донцова — Агриппи́на Арка́дьевна Донцо́ва (в девичестве Васи́льева)
- Джек Лондон — Джон Гриффит Че́йни
- Джордж Элиот — Мэри Анн Эванс
- Джумпа Лахири — Ниланьяна Судесна
- Евгений Петров — Евгений Петрович Катаев
- Жорж Санд — Амандина Аврора Люсиль Дюпен
- И. Грекова — Елена Сергеевна Вентцель
- Игорь Северянин — Игорь Васильевич Лотарёв
- Илья Ильф — Иехи́ел-Лейб Фа́йнзильберг (Илья Арнольдович Файнзильберг)
- Кир Булычёв — И́горь Все́володович Може́йко
- Корней Чуковский — Никола́й Васи́льевич Корнейчуко́в
- Ле Корбюзье — Шарль Эдуард Жаннере-Гри
- Леся Украинка — Лариса Петровна Коса́ч-Кви́тка
- Л. Пантелеев — Алексей Иванович Еремеев
- Льюис Кэрролл — Чарльз Лю́твидж До́джсон
- М. Ильин — Илья Яковлевич Маршак
- Максим Горький — Алексей Максимович Пешков
- Максим Танк — Евгений Иванович Скурко
- Марк Твен — Сэмюэл Ленгхорн Клеменс
- Михаил Светлов — Михаил Аркадьевич Шейнкман
- Михаил Кольцов — Михаил Ефимович Фридлянд
- Николай Щедрин — Михаил Евграфович Салтыков
- Новалис — Фри́дрих фон Га́рденберг
- О.Генри — Уильям Сидни Портер
- Пабло Неруда — Нафтали Рикардо Рейес Басуальто
- Парацельс — Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм
- Пейо Яворов — Пейо Тотев Крачолов
- Поль Элюар — Эжен Эмиль Поль Гредель
- Ричард Бахман — Стивен Эдвин Кинг (пишет и под настоящим именем)
- Ромен Гари — Роман Кацев (также писавший под псевдонимом Эмиль Ажар)
- Саша Чёрный — Александр Михайлович Гликберг
- С. Витицкий — Борис Стругацкий
- Стендаль — Анри-Мари Бейль
- Франсис Карсак — Франсуа Борд
- Шолом Алейхем — Соломон (Шолом) Наумович (Нохумович) Рабинович
- Эдуард Багрицкий — Эдуард Георгиевич Дзюбин
- Эдуард Лимонов — Эдуард Вениаминович Савенко
- Эмиль Кроткий — Эммануил Яковлевич Герман
- Эразм Роттердамский — Герхард Герхардс
- Юрий Крымов — Юрий Соломонович Беклемишев
- Якуб Колас — Константин Михайлович Мицкевич
- Янка Купала — Иван Доминикович Луцевич
Артистические псевдонимы
- Берсенев, Иван Николаевич — Иван Николаевич Павлищев
- Боб Дилан — Роберт Аллен Циммерман
- Грета Гарбо — Грета Густафсон
- Горшок — Михаил Юрьевич Горшенёв
- Джорджоне — Джорджо Барбарелли да Кастельфранко
- Жан Габен — Жан Алекси Монкорже
- Жан Мольер — Жан Батист Поклен
- Жан Эффель — Франсуа Лежен
- Захаров, Марк Анатольевич — Марк Анатольевич ШиринкинК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2838 дней]
- Ив Монтан — Иво Ливи
- Карандаш — Михаил Николаевич Румянцев
- Константин Кинчев — Константин Евгеньевич Панфилов
- Князь — Андрей Сергеевич Князев
- Куровский — Марина Полянская
- Старик Букашкин — Евгений Михайлович Малахин
- Марина Влади — Мария-Луиза Полякова-Байдарова
- Марио Ланца — Альфредо Арнольд Кокоцца
- Марк Ламия — Никс Джонсон Ньюлефьенд (Нилефенд)
- Марлен Дитрих — Мария Магдалена Дитрих
- Моника Витти — Мария Луиза Чеччарелли
- Мэрилин Монро — Норма Бейкер
- Орнелла Мути — Франческа Романа Ривелли
- Ренни Харлин — Лаури Мориц Харьола
- Ринго Старр — Ричард Старки
- Сандро Боттичелли — Алессандро Филипепи
- Симона Синьоре — Симона Каминкер
- Софи Лорен — София Шиколоне
- Тамара Туманова (или Tamara Toumanova) — до 13 августа 1943 года Тамара Владимировна Хасидович, с 13 августа 1943 года Тамара изменила фамилию Хасидович на Туманова
- Тинторетто — Якопо Робусти
- Тициан — Тициано Вечеллио
- Фред Астер — Фредерик Аустерлиц
- Фредди Меркьюри — Фарух Балсара
- Фернандель — Фернан Контанден
- Хой — Юрий Николаевич Клинских
- Шер — Шерилин Саркисян
Политические псевдонимы
- Ленин — Владимир Ильич Ульянов
- Мартов — Юлий Осипович Цедербаум
- Сталин — Иосиф Виссарионович Джугашвили
- Троцкий — Лев Давидович Бронштейн
- Каменев — Лев Борисович Розенфельд
- Зиновьев — Григорий Евсеевич Радомысльский
- Киров — Сергей Миронович Костриков
- Вилли Брандт — Герберт Карл Фрам
- Рудольф Абель — Уильям Генрихович Фишер
Коллективные псевдонимы
- Александр Зорич — Яна Владимировна Боцман, Дмитрий Вячеславович Гордевский
- Братья Васильевы — кинорежиссёры и сценаристы, однофамильцы Георгий и Сергей Васильевы, создатели фильма «Чапаев».
- Братья Тур — драматурги и киносценаристы Леонид Тур (наст. фам. Тубельский) и Пётр Рыжей.
- Генри Лайон Олди — Олег Ладыженский, Дмитрий Громов
- Гривадий Горпожакс — Горчаков, Поженян, Аксёнов.
- Козьма Прутков — Алексей Константинович Толстой, Алексей Михайлович Жемчужников, Владимир Михайлович Жемчужников, Александр Михайлович Жемчужников
- Кукрыниксы — Михаил Васильевич Куприянов, Порфирий Никитич Крылов, Николай Александрович Соколов
- Николя Бурбаки — группа французских математиков.
- Павел Багряк — писатели Дмитрий Биленкин, Валерий Аграновский, Владимир Губарев, Ярослав Голованов, Виктор Комаров, а также художник Павел Бунин
- Фёдор Вихрев — группа авторов литературного общества В вихре времён, пишущих свои произведения на одноимённом интернет-форуме
- Макс Фрай — Светлана Мартынчик, Игорь Степин
- Хольм ван Зайчик — группа российских писателей-фантастов и учёных-китаеведов, из которых известны Вячеслав Рыбаков и Игорь Алимов
- Эрин Хантер — Виктория Холмс, Кейт Кэри, Черит Болдри, Тай Сазерленд
- Платон Щукин — служба технической поддержки сервиса Яндекс.Вебмастер
См. также
Напишите отзыв о статье "Псевдоним"
Примечания
- ↑ Подольская Н. В. Словарь русской ономастической терминологии / Отв. ред. А. В. Суперанская. — Изд. 2-е, перераб. и доп. — М.: Наука, 1988. — 192 с. — 28 000 экз. — ISBN 5-256-00317-8.
- ↑ Фатеев А. В. [psyfactor.org/lib/fateev4.htm Образ врага в советской пропаганде. 1945—1954 гг. Борьба с космополитизмом.] // Фатеев А. В. Образ врага в советской пропаганде. 1945—1954 гг. — М., 1999.
- ↑ [www.vavilon.ru/noragal/letters2.html Нора Галь. Письмо Владимиру Винтеру] // Нора Галь: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография. — М.: АРГО-РИСК, 1997.
- ↑ Бялик Б. А. Судьба Максима Горького. — 3-е изд., доп. — М.: Худож. лит., 1986. С. 13.Отец не отходил от сына и спас его, но сам, заразившись от него холерой, умер. Горький почти не помнил отца, однако рассказы старших, да и тот факт, что отец умер, спасая его, — все это оставило глубокий след в его сердце. Старые нижегородцы утверждали, что он избрал псевдоним «Максим Горький» в память об отце, которого прозвали «Горьким» за склонность к едким шуткам.
Литература
- Дмитриев В. Г. Скрывшие своё имя: (Из истории анонимов и псевдонимов) / Отв. ред. д-р филол. наук И. Г. Клабуновский; Академия наук СССР. — Изд. 2-е, доп. — М.: Наука, 1977. — 313 с. — (Литературоведение и языкознание). — 148 000 экз. (обл.) (1-е изд. — 1970).
- Дмитриев В. Г. Придуманные имена. — М.: Современник, 1986. — 258 с. — 30 000 экз. (обл.)
- Я.Баатар. Утга зохиолын нэр зүй (Литературная ономастика). на монгольком языке. Улаанбаатар. 1996. - 120 с.
- Я.Баатар. Некоторые теоретические проблемы литературной ономастики. Автореферат. Улан-Батор. 1998. - 20 с.
Ссылки
- [www.everyday.com.ua/timeline/person/pnames.htm Настоящие и полные имена известных людей]
- [handehoh2005.narod.ru/ Великие псевдонимы]
- Иван Карамазов. [karamazoff.ru/entsiklopediya-psevdonimov-russkih-poetov-a-g/ Энциклопедия псевдонимов русских поэтов] (2000).
- Василий Ласточка. [text.newlookmedia.ru/?p=4698 Когда маски сняты]. «Музыкальная правда» № 22 (18 июня 1997). — Псевдонимы звезд шоу-бизнеса. Проверено 7 января 2011. [www.webcitation.org/619k0yfJm Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
- [www.topauthor.ru/CHto_takoe_psevdonim_9bea.html Что такое псевдоним?]
- [propsevdo.ru/ Псевдонимы и люди. Сайт о псевдонимах.]
Отрывок, характеризующий Псевдоним
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.
В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
