Апициевский корпус

Апициевский корпус — единственная сохранившаяся древнеримская кулинарная книга. Составлена в IV или начале V в. н. э. на позднем латинском наречии, близком к народной латыни. С античности приписывается (ошибочно) легендарному гурману I в. н. э. Марку Габию Апицию, отсюда и название.

В корпус входят два кулинарных сборника — «Десять книг Апиция о поварском деле» (Apici decem libri de re coquinaria) с 468 рецептами и «Выдержки из Апиция» (Apici excerpta a Vinidario). Второй из них был составлен готом Винидарием и сохранился в единственной рукописи эпохи Каролингов. Под «десятью книгами» понимаются разделы следующего содержания:

• I книга Epimeles («заботливый» о запасах и заготовках);
• II книга Sarcoptes («мясоруб» о блюдах из измельчённого мяса);
• III книга Cepuros («садовник» об овощах и фруктах);
• IV книга Pandecter («всеохватывающий» о разнообразных сложных блюдах);
• V книга Ospreon («бобовый» о бобовых и зерновых блюдах);
• VI книга Tropetes («птичник» о блюдах из дикой, домашней птицы);
• VII книга Polyteles («дорогостоящий» о деликатесах);
• VIII книга Tetrapus («четвероногий» о блюдах из диких, домашних зверей);
• IX книга Thalassa («море» о блюдах из даров моря);
• X книга Alieus («рыбак» о рыбных блюдах).

Шесть книгопечатных изданий Апиция, выпущенных в 1-й пол. XVI в., указывают на востребованность его рецептов в эпоху Возрождения. Первое издание вышло в Милане в 1498 году, второе — в Венеции два года спустя. В первых публикациях в качестве автора книги был указан некто Целий. Переводы на итальянский и французский появились только во 2-й пол. XIX в., на английский — и того позже. Русского перевода не существует.

До появления археологии сочинения, приписываемые Апицию, служили основным источником сведений историков о кухне Древнего Рима. Согласно современным представлениям, рецепты Апиция представляют кухню самых зажиточных граждан Рима, которым были доступны такие экзотические ингредиенты, как, например, мясо попугая.

В качестве примера изысканного апициевского блюда обычно приводят рагу из языков фламинго. Другим примером может служить суп со спаржей из хвостов не родившихся поросят, извлечённых из утробы матери. Жареного поросенка фаршировали густой смесью из меда и вина, присыпанной толчёным перцем и тмином.

Стандартный источник текста

• В серии «Collection Budé»: Apicius. L’Art culinaire. Texte établi, traduit et annoté par J. André. 2e tirage 2002. XXXII, 353 p. ISBN 978-2-251-01006-9.

Ссылки

• [www.archive.org/details/apicicaelidereco00apicrich Латинский текст по изданию 1867 года]

Отрывок, характеризующий Апициевский корпус

Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.