Псевдо-Дионисий Ареопагит

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Псевдо-Дионисий Ареопагит
Школа/традиция:

патристика

Значительные идеи:

апофатическое богословие

Оказавшие влияние:

неоплатонизм

Цитаты в Викицитатнике

Псе́вдо-Диони́сий Ареопаги́т — неизвестный автор сборника (корпуса) богословских сочинений на греческом языке, получившего название «Ареопагитики», «Ареопагитик», «Ареопагитского корпуса» (лат. Corpus Areopagiticum) и приписывавшегося жившему в I веке н. э. ученику апостола Павла Дионисию Ареопагиту.[1]





История появления корпуса и его рецепции в христианском мире

Наиболее ранние случаи цитирования Ареопагитик обнаружены в сочинениях Севира Антиохийского и приходятся на начало VI века. В 532 г. на корпус ссылались умеренные монофизиты в ходе Константинопольского собеседовании с последователями Халкидонского собора. Эти ссылки тогда были отвергнуты предводителем халкидонитов Ипатием Эфесским на том основании, что древним авторам Ареопагитики известны не были. Примерно в это же время появляется перевод корпуса на сирийский язык, сделанный монофизитским священником Сергием Решайнским. В середине VI - VII веков появляются многочисленные комментарии (схолии) к Ареопагитикам, составленные Иоанном Скифопольским, Максимом Исповедником и другими авторами. Для средневекового читателя эти схолии под общим авторством Максима Исповедника станут неотъемлемой частью корпуса. Авторитет Максима Исповедника сыграл огромную роль в признании и принятии Ареопагитского корпуса христианской ортодоксией. К концу VI века Ареопагитики становятся известны на Западе. Их цитирует в своих проповедях римский папа Григорий Двоеслов. В 649 году на Латеранском соборе на них опирается в полемике с монофелитами римский папа Мартин I. В послании к VI Вселенскому собору Ареопагитики цитирует папа Агафон. Таким образом, и на Западе, и на Востоке утверждается взгляд на Ареопагита, как на бесспорный авторитет. Ссылка на «великого Дионисия» была включена во второе правило VII Вселенского собора. В течение всех средних веков Дионисий остается одним из самых сильных и уважаемых авторитетов для представителей всех богословских школ и направлений. На Востоке заметно влияние Ареопагитик на Иоанна Дамаскина, Симеона Нового Богослова, Никиту Стифата и даже на Шота Руставели. Во время паламитских споров на авторитет Ареопагита ссылаются все стороны полемики. На Западе под влиянием Дионисия находятся Иоанн Скотт Эриугена, Альберт Великий, Бонавентура, Николай Кузанский, Пико делла Мирандола и множество других христианских авторов. В Сумме теологии Фомы Аквинского насчитывают 1700 цитат из Ареопагитик.

Сочинения

Сочинения Дионисия «О мистическом богословии», «О небесной иерархии» и др., которые имели исключительное значение для развития христианской мысли, усердно изучались и много комментировались в Средние века. В этих сочинениях он рассматривает проблему богопознания, соединив христианство с платоновской философией. До VI века об этом сочинении не было известно. Впервые (в 533 г.) «Ареопагитики» огласили монофизиты. В следующем веке Максим Исповедник доказывает православный характер этих сочинений и отстаивает написание корпуса святым Дионисием Ареопагитом[2].

В 827 году византийский император Михаил Рангаве прислал в подарок Людовику Благочестивому один экземпляр «Ареопагитик». Аббат Хилдуин из Сен-Дени привез из Византии рукописи «Ареопагитик», а Иоанн Скот Эриугена по приказанию Карла Лысого перевел их на латинский язык.

О происхождении сочинений Дионисия Ареопагита и о времени его жизни единой точки зрения до сих пор нет. Так, Хуго Кох на основании параллелей с поздними неоплатониками считает «Ареопагитики» подделкой, относящейся к концу V века[3]. Эту же дату принимает и Отто Барденхевер (нем.) в своей «Патрологии». Йозеф Штигльмайр старается отождествить «псевдо-Дионисия» с Севером Антиохийским, монофизитом VI в.[4] Критикуя это мнение, Робер Девресс относит составление дионисиевских творений к более раннему времени — до 440 года[5]. Анри Шарль Пюш (фр.) настаивает на отнесении «Ареопагитик» к концу V в.[6] Преосвященный Афинагор считает Дионисия «псевдо-Ареопагита» учеником Климента Александрийского и отождествляет его с Дионисием Великим, епископом Александрийским (середины III в.); наконец, Сеслас Пера в своей статье «Дионисий Мистик и богоборчество»[7], находит в дионисиевских писаниях влияние каппадокийской школы и пытается приписать их неизвестному ученику св. Василия Великого.

По гипотезе Шалвы Нуцубидзе и бельгийского ученого Эрнеста Хонигмана, автором «Ареопагитик» является грузинский мыслитель V века Пётр Ивер, живший на Ближнем Востоке и в Египте[8]. В 1993 году эта гипотеза была подкреплена новыми аргументами, выдвинутыми бельгийским византинистом Мишелем ван Эсбруком.[9]

E. Elorduy в 1944 году выдвинул гипотезу о принадлежности Корпуса Ареопагитик греческому философу III века Аммонию Саккасу[10]


В двух различных энциклопедических изданиях: в Православной богословской энциклопедии 1903 года и в Православной энциклопедии 2001 года, отрицается принадлежность «Ареопагитик» Дионисию. В первом из них приведены 10 научно-исторических обоснований, подтверждающих мнение о невозможности принадлежности «Ареопагитик» Дионисию. Например, упоминаемое в «Ареопагитиках» пение Символа веры на литургии впервые было введено в 476 году в Антиохии монофизитами, и лишь позднее этот обычай был усвоен православными.

Версия об авторстве «Ареопагитик» Дионисием находит поддержку среди отдельных представителей Русской православной церкви, к примеру, у архимандрита Рафаила Карелина[11][12], священника Даниила Сысоева[13].

Переводы

Русские переводы:

  • Святого Дионисия Ареопагита о небесной иерархии, или священноначалии. М., 1786.
    • То же. М., 1839. 70 стр.
  • Святого Дионисия Ареопагита О церковном священноначалии. М., 1787.
  • О таинственном богословии. / Пер. В. В. Бибихина. О Божественных именах. / Пер. Л. Н. Лутковского. // Историко-философский ежегодник, 90. М., 1991.
  • О небесной иерархии. / Пер. М. Г. Ермаковой. СПб., Глагол — Изд-во РХГИ -Университетская книга. 1997.
  • Дионисий Ареопагит. Сочинения. Максим Исповедник. Толкования. / Пер. и пред. Г. М. Прохорова. (Серия «Византийская библиотека». Раздел «Источники»). СПб., Алетейя, 2002. 864 стр. (есть переиздание)

Сочинения

  • [www.hesychasm.ru/library/dar/tname.htm «О божественных именах»]
  • [vehi.net/areopagit/nebesnaja.html «О небесной иерархии»]
  • [vehi.net/areopagit/mistich.html «О таинственном богословии»]
  • [www.pagez.ru/lsn/0334.php Письма к разным лицам]

Последователи

Напишите отзыв о статье "Псевдо-Дионисий Ареопагит"

Примечания

  1. Corrigan, Kevin and Harrington, L. Michael [plato.stanford.edu/entries/pseudo-dionysius-areopagite/ "Pseudo-Dionysius the Areopagite"] // Stanford Encyclopedia of Philosophy, 2004, rev.2014
  2. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Byzanz/I/Dionisij_Areopagit/pred.phtml Святого Максима предисловие к сочинениям святого Дионисия]
  3. Н. Koch. Pseudo-Dionisius Areopagita in seinen Beziehungen zum Neoplatonismus und Misterienwesen. / Forsch. z. christl. Litter, a. Dogmengeschichte, t. 86, Bd. 1. Hefte 1, 2. — Mainz, 1900.
  4. Joseph Stiglmayr. Der sogenannte Dionysius Areopagita und Severus von Antiochien // Scholastik, III (1928).
  5. R. Devreesse. Denys l’Aréopagite et Severe d’Antioche. // Archives d’histoire doctrinale et littéraire du moyen âge, IV, 1930.
  6. Henri-Charles Puech. Liberatus de Carthage et la date de l’apparition des écrits dionysiens. // Annales de l’Ecole des Hautes Etudes, section des sciences réligieuses, 1930—1931.
  7. Ceslas Péra. Denys le Mystique et la Théomachia. // Revue des sciences philosophiques et théologiques, XXV, 1936.
  8. Нуцубидзе Ш. Тайна Псевдо-Дионисия Ареопагита. — Тбилиси, 1942. Ernest Honigmann. Pierre l’Iberian et les écrits du Pseudo-Denys l’Aréopagite, Bruxelles, 1952 (русский перевод: Хонигман Э. Пётр Ивер и сочинения Псевдо-Дионисия Ареопагита // Труды Тбилисского ун-та, 1959. Т. 59.). Возражения против этой гипотезы см.: Византийский временник. М.; Л., 1956. Т. 8.
  9. «Peter the Iberian and Dionysius the Areopagite: Honigmann’s thesis revisited», Orientalia Christiana Periodica, 59 (1993), pp. 217—227.Denys l’Aréopagite / Pierre l’Ibère
  10. Eleuterio Elorduy, Ammonio Sakkas. I. La doctrina de la creacion y del mal en Proclo y el Ps.Areopagita, Burgos, 1959, pp. 23 ff.
  11. [karelin-r.ru/newstrs/65/1.html Архимандрит Рафаил (Карелин). Кому мешает Святой Дионисий?]
  12. Рафаил (Карелин) [karelin-r.ru/diskuss/41/1.html . О лжи на Святых]
  13. Священник Даниил Сысоев. «Кто как Бог?» или «Сколько длился день творения?». — 2-е изд. — М.: Благотворительный фонд «Миссионерский центр имени иерея Даниила Сысоева», 2011. — 176 с., стр. 105

См. также

Литература

Отрывок, характеризующий Псевдо-Дионисий Ареопагит

Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.