Климентины

«Клименти́ны» (также «Псевдо-Климентины» или «Клементины») — памятник апокрифической литературы первобытного христианства; христианский греческий роман II или III в. н. э., написанный, вероятно, в Сирии и известный в двух версиях, восходящих к какому-то общему источнику. Когда-то приписывался святому Клименту (Клементу Римскому), жившему в I веке. Сочинение представляет собой сравнительное изложение учения иудействовавших христиан и христиан из язычников: автор заметно склоняется на сторону первых.

Одна версия существует на греческом языке и носит название: «Беседы (homiliae) Климента Римского» (эту редакцию обычно называют «Гомилии»), вторая — в латинском переводе Руфина (Recognitiones, «Воспоминания» или «Узнавания»). Некоторые их части совпадают дословно, в других обнаруживаются различия в деталях сюжета. Кроме того известны: а) сокращение (epitome) бесед и б) отрывочные фрагменты из «бесед» и «воспоминаний».

Авторы ЕЭБЕ характеризуют «Клементины», как ряд родственных по содержанию сочинений одной иудейско-христианской секты второго столетия, из которых сохранились только гомилии, Recognitiones и эпитомы. Гомилии, впервые опубликованные в 1853 году, представляют гностическую систему, в основании которой лежит Откровение: только через Откровение может быть приобретено знание, а не путем философии (Гомилии, I, 19, II, 5). Это положение иллюстрируется историей Климента, который тщётно пытался посредством философии дойти до познания истины.

Происхождение текста и исследования

Происхождение «Климентин» относят ко времени не ранее 171 года и не позже 217 года (в первый раз они упоминаются у Оригена, около 230 г.). Полагают, что «Клементины» — произведение кого-либо из сирийских еретиков второго века: это доказывается тем, что отношения двух первых лиц св. Троицы представлены здесь несогласно со Св. Писанием, отвергается вечность мучений и Иисус Христос ставится наряду с Моисеем.

Как памятник апокрифической литературы начального христианства, заслуживающий интереса, «Клементины» изучались Бауром и другими учёными тюбингенской школы (сущ. с 1819).

Содержание

Гомилии

«Гомилии» (Беседы) живо и художественно рассказывают о путешествиях апостола Петра, о его прениях с Симоном-волхвом, Аппианом, Афинодором и др.

Гомилии говорят, подобно Мишне (Санг., 37а): «Бог открыл Себя, создав человека по Своему образу; если бы был другой Бог, Он тоже открыл бы себя, создав других людей по Своему образу» (Гомилии, XVI, 10). Нападки на отрицающих единство Божие и доказательства этого единства составляют главное содержание этих гомилий. Монотеистическое понимание Божества всецело иудейское, и все попытки видоизменить абстрактный монотеизм решительно отвергаются. Этому монотеизму придается такое большое значение, что он почти переходит в пантеизм, так как Бог в нём обозначается словами τό παν τό ΄’ον, а всё остальное — как ничто. Он один есть; Он есть осязаемое и неосязаемое, близкое и далекое, здесь и там; Он один существует. Он проникает Собою все, как Солнце согревает и освещает мир (Гомилии, XVII, 7; XVIII, 8 и passim).

Положение гомилий: «Пространственно Бог не существует, но Бог есть То, что существует» (XVII, 8); с этой пантеистической точки зрения гомилии смотрят на развитие мира, как на развитие его в Боге; πνεΰμα (пневма; дух) и σωμα (сома; тело), первоначально объединённые в Боге, разделились, и это было началом мира. Творение объясняется так: дух Божий превратился в воздух, воздух в воду, вода в огонь. Гомилии учат не истечению мира из Бога, но вечному течению вещей, в начале и конце которого — Бог.

Три измерения пространства в двух противоположных направлениях, посредством которых мир создался как реальность, — это встречается и в другом месте гомилий, которое, однако, часто не понималось правильно (XVII, 9). Подобно книге «Иецира» и каббале, гомилии содержат в себе учение о противоположностях и контрастах, которыми устанавливается понимание мира: все вещи разделяются (διχως καί έναλτίως) и идут в противоположных направлениях, соединяясь, разделяясь и наконец снова соединяясь. Подобно тому, как вещественный мир создан из четырех элементов, противоположных друг другу попарно (Гомилии, XIX, 12), — также и духовный мир управляется контрастами. Поэтому в истории, особенно в истории Израиля, Каин противополагается Авелю, Исмаил — Исааку, Исав — Иакову и т. д. Принципы, появившиеся отдельно в Адаме и Еве, но смешанные у большинства людей, время от времени снова появляются раздельно. Последний фазис этого развития — возвращение к Богу через процесс очищения и уничтожения. Когда Мессия, вечный свет, появится, великий мрак исчезнет (Гомилии, II, 17). При воскресении все люди преобразуются в создания из света, так что они будут в состоянии созерцать Бога (Гомилии, XVII, 16). Гомилии считают, что מדת הדין ומדת הרחמים (справедливость и милосердие) иудейской теологии (Сифре, Втор., 27) составляют природу Бога (Гомилии, IV, 13). Строгий аскетизм в гомилиях можно считать возвращением к учению ессеев.

Recognitiones

Другая редакция носит название «Воспоминаний Климента» (recognitiones), дошедших до нас только в латинском переводе Руфина (IV век); представляет распространённую и варьированную версию предыдущей. В ней Климент представляется спутником апостола Петра в его путешествиях, во время которых Климент находит своих родителей и братьев, о которых долго ничего не знал, и ведёт с ними беседы. Апостол Пётр является здесь горячим сторонником иудействующих христиан, развивает воззрения, близкие к учению евионитов, в противоположность Симону-волхву, который представляется защитником взглядов Павла, апостола язычников.

Ссылки

• [www.archive.org/details/recognitionesru00gersgoog Издание 1838 года] (лат.)
• [www.compassionatespirit.com/Recognitions/Recognitions-TOC.htm Узнавания] (англ.)
• [www.compassionatespirit.com/Homilies/Homilies-TOC.htm Гомилии] (англ.)

Исследования:

• [archive.is/20121225062538/www.mystudies.narod.ru/library/k/kern/patr1/kern03_3.htm Архимандрит Киприан. Патрология]
• [svany.narod.ru/popes/renan/marcus/ch05.htm Эрнест Ренан. Марк Аврелий и конец античного мира. Глава 5. Возрастающее величие римской церкви — Псевдо-Климентины]
• [ancientrome.ru/dictio/article.htm?a=205272716 Словарь «Античные писатели»]

Отрывок, характеризующий Климентины

Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.